Надежда Лохвицкая - Всеобщая история обработанная Сатириконом
При Карле II возникла воина ториев и вигов. Кто же это, спрашивается, такие?
Понятнее всего для читателя будет, если мы прибегнем к приему, уже однажды нами использованному:
Тории — плохие, глупые, тупые, косные люди.
Виги — симпатичные, прогрессивные, очень хорошие люди.
Благодаря усилиям последних в Англии был издан закон под названием habeas corpus. У русского читателя потекли бы слюнки, если бы он узнал, что это такое... Но по цензурным условиям мы объяснить этого не можем.
Великие люди
Во время всех вышеприведенных передряг и смут появился в Англии Шекспир. Это был хотя и знаменитый писатель, но рост имел очень маленький, почему о нем впоследствии и говорили:
— Сапоги выше Шекспира!
Другой знаменитый человек того времени был Бэкон, отец "опытной" философии. Он доказал как дважды два, что единственный путь к достижению истины есть наблюдение над правдой, исследование действительности (Иловайский. Новая история). Это учение имело такой успех, что Бэкона сделали государственным канцлером. Но однажды наехала в суды ревизионная комиссия, рассмотрела состояние судопроизводства в Англии и выяснила, что Бэкон брал взятки и вообще совершал всякие злоупотребления. Его посадили в тюрьму.
Таким образом, его же теория (наблюдение и исследование действительности) послужила ему только во вред. Был еще в Англии в те времена Мильтон, но он был совершенно слепой.
Дания, Швеция и Норвегия
Об этих странах лучше всего ничего не писать... В самом деле: кто их знает? Кто ими интересуется? Решительно никто.
Появились там три великих человека: Ибсен, Бьёрнстьерне Бьёрнсон и Гамсун, да и то в самое последнее время.
А раньше был только один Ваза.
И все у них было как-то несерьезно, по-детски — будто игра в куклы. Страны были маленькие, ничтожные, а тянулись за большими, подражали взрослым: так же устраивали политические восстания, казнили противников и, конечно, вводили реформацию. Но все было у них на детский рост: вместо войн — стычки, вместо казней — пустяки.
Да и реформация была какая-то такая...
Что же это за история?
Польша
И Польша то же самое: никакого толку в ней не было. Кажется, и люди были умные, и воины храбрые — а все-таки ничего у них не клеилось...
Была по моде того времени, взамен католической, своя собственная вера, но какая-то странная: антитринитарии. Что это такое — и до сих пор никто не знает.
С королями тоже не ладилось.
Стоило только прекратиться роду королей Сигизмундов, как стали приглашать на престол кого попало:
французского принца Генриха Анжуйского, давшего потом потихоньку тягу во Францию; какого-то седмиградского воеводу Батория; шведского принца Сигизмунда и многих других.
В газетах того времени нетрудно было встретить объявление такого рода:
РЕЧЬ ПОСПОЛИТА
ищет трезвого, хорошего поведения короля.
Без аттестата от последнего места не являться
Человеку ограниченному может показаться странным:
— Как так не найти короля?
Дело объяснялось очень просто: "король" — было только такое слово, и больше ничего. Никакой власти королю не давалось. Всякий делал, что хотел, и это называлось liberum veto... И частенько по ночам плакали короли в подушку от этого liberum veto...
Удивительнее всего, что и парламент существовал у поляков (сейм), но никогда пишущему эти строки (да простит мне старая Польша!) не приходилось встречать более нелепого учреждения.
Например: собираются триста человек и решают вопрос о том, что нужно поднять благосостояние страны. Кажется — дело хорошее? 299 человек в восторге от проекта, а трехсотый, какой-нибудь скорбный главой шляхтич, неожиданно заявляет: "А я не хочу". — "Да почему?!" — "Вот не хочу, да и не хочу!" — "Но ведь должны же быть какие-нибудь основания?" — "Никаких! Не желаю!" И благодаря этому трехсотому решение проваливалось!! (Иловайский. Стр. 96.)
Можно ли писать историю такой страны? Конечно, нет. Это только Иловайский способен.
Тридцатилетняя война (1618 — 1648)
Как это ни скучно, но нам приходится опять возвращаться к борьбе католиков с протестантами.
Человеку нашего времени решительно непонятно: как можно воевать из-за религиозных убеждений?
Ведь в таком случае человечество могло пойти дальше: брюнеты резали бы блондинов, высокие — маленьких, умные — глупых...
А в те времена религиозные войны были обычным и привычным делом. Целые полки под командой глупых, с тупыми физиономиями полководцев носились из страны в страну, орали, молились, поджигали, разоряли, славили Бога (своего собственного), грабили, горланили гнусавыми голосами псалмы и вешали пойманных иноверцев с таким хладнокровием, как теперь вешают собственное пальто на гвоздик.
История говорит, что после Тридцатилетней войны Германия пришла в такой упадок, возник такой голод, что жители некоторых мест принуждены были питаться человеческим мясом... Жаль, что этим кончили; с этого нужно было начать: переловить до войны всех этих тупоголовых полководцев, курфюрстов, ландграфов и, сделав над собой усилие, поесть их. И страна бы не разорилась, и ни в чем не повинные люди остались бы несъеденными.
До чего раньше одна часть человечества была проста и доверчива, видно из следующего: в сущности, ни немецкие католики ничего не имели против протестантов, ни немецкие протестанты против католиков.
Но появились за спиной герцога Фердинанда иезуиты и шепнули сладким голосом:
— Ка-ак? Чехи — протестанты? Какое безобразие! Чего же вы смотрите? Бейте их!
А кардинал Ришелье с другой стороны обрушился на протестантов:
— Чего вы смотрите, дурачье? Бейте католиков по чем попало! Всыпьте им хорошенько.
Теперь таким образом можно стравить только две пьяные компании в трактире, причем драка может продолжиться максимум полчаса. А в те времена столь примитивный прием был действителен на тридцать лет, и уменьшил он народонаселение Германии на пятьдесят процентов.
И Господь жестоко покарал протестантов и католиков за эту тридцатилетнюю глупость: предводитель католиков Валленштейн был убит в своей спальне, предводитель протестантов Густав Адольф убит на поле битвы, а разные Фридрихи, Фердинанды и курфюрсты тоже поумирали от разных причин — и ни одного не осталось до наших дней, чтобы поведать нам об этой бестактной войне.
Результаты
Изголодавшиеся страны в конце концов съехались и заключили мир в Вестфалии — родине знаменитых окороков.
Летописец того времени утверждает, что воюющие стороны набросились прежде всего не друг на друга, а на окорока и впервые за тридцать лет поели как следует...
А потом, когда стали делиться землями — глупые немецкие католики и протестанты, конечно, остались с носом: самые лакомые куски забрали французы и шведы.
Рассказывают, что, разобрав, в чем дело, один курфюрст почесал затылок и воскликнул:
— Да! Теперь, когда я кончил войну, я вижу, что я старый дурак.
— А когда вы ее начинали, — засмеялся француз, — вы были молодым дураком!
И все присутствующие иностранцы долго и раскатисто хохотали...
Людовики XIV и XV во Франции
У французских королей того времени был один и тот же обычай, переходивший от отца к сыну: вступая на престол, король брал первого министра и первую любовницу (или любимицу, как мягко выражается Иловайский).
Министр всегда оставался первым, а любимицы были и вторые, и третьи.
Например:
Короли Перв.министры Любимицы Людовик XIII кардинал Ришелье несколько Анна Австрийская кардинал Мазарини Людовик XIV Кольбер де Лавальер, Ментенон и др. Людовик XV кардинал Флери Помпадур
Но все-таки это был красивый, изящный век, век менуэта, пудренных париков, версальских праздников и любовных приключений.
Короли умели жить в свое удовольствие...
Всякий из них был настолько умен, что оставлял после себя историческую фразу, и народ поэтому его не забывал.
Людовик XIV, например, сказал:
— L'etat c'est moi! (Государство — это я!) Народ прозвал его "Король-солнце". И верно. Никогда над Францией не всходило более жаркого солнца. Оно так жарило, что все финансы у Кольбера испарились, и первый министр даже получил в конце концов настоящий солнечный удар...
Вторая знаменитая фраза Людовика XIV, сказанная по поводу отправления внука в Испанию:
— Нет более Пиренеев!
Гораздо хуже первой. Мы считаем ее пустой, бессмысленной фразой. Эдак всякий вдруг вскочит с места да крикнет:
— Нет более Монблана! Нет более западных отрогов Кордильер!
Сказать хорошо... А ты попробуй сделать. Что касается Людовика XV, то он прославился тоже одной фразой:
— Apres nous le deluge! Что в переводе на русский язык значит:
— Начхать мне на моих потомков! Лишь бы мне хорошо жилось.
