Алексей Шубин - Жили по соседству
Татарчук обнюхал бумажку.
- Так и есть - "Вечерняя Москва!" Она всегда этими духами душится. Уж лучше я этот четвертной разменяю.
- Разменяй. Мало ли по дороге киосков? Бедственное положение Татарчука, причинявшее столько хлопот его многочисленным друзьям, проистекало не от малого его заработка и не от наклонности к мотовству, а от рокового стечения обстоятельств. Он истратил уйму денег на постройку моторной лодки с мощным стационарным двигателем. Затеянное в широких масштабах судостроительство выбило его из бюджета, а тут нежданно-негаданно приспела любовь к новому электрику цеха, черноокой и чернобровой Любочке Пономаревой. Не обращавший до той поры никакого внимания на свою наружность Татарчук почувствовал потребность приобрести жениховскую внешность, которая тоже чего-нибудь да стоит.
- Только ты, Ванька, действуй решительно! - наказывал ему Голованов. Даже смешно: пятый раз собираешься объясниться. Никогда не думал, что ты такой трус!
- Не трушу, а обязательно всегда кто-нибудь мешает. Последний раз я совсем было решился, даже о цветах разговор завел, а тут директор дворца Шустров схватил меня за рукав и потащил. "Там, - говорит, - пьяный ворвался, нужно помочь его вывести". Только он еще хуже сказал: "Тебе, - говорит, - Татарчук, достаточно показаться, каждый испугается". Это при ней-то! Неужели я в самом деле такой страхолюда?
- Не страхолюда, а здоров очень. Рост сто девяносто сантиметров, да в плечах восемьдесят.
- В том-то и толк! Верзила да еще конопатый... И фамилия какая-то несуразная - Татарчук. Может быть, ей, Любе, противно Татарчуком быть?
Глядя в настольное зеркало, Татарчук впадал все в больший пессимизм.
- И ко всему этому еще злостный банкрот!
- Кто?!
- Злостный банкрот. Я в одном романе читал, что раньше таких, как я, в яму сажали.
Схватившись за живот, Голованов расхохотался:
- Тебя в яму?! Разве что экскаватором такую ямищу выкопаешь.
- Вот видишь: даже ты смеешься!
- Смеюсь, потому что чепуху мелешь. Идем!
3
В 19.00, с точностью службы времени, над трибуной лекционного зала поднялась очкастая, начиненная этическими проблемами голова товарища Парусного.
В чем, в чем, а в обстоятельности отказать ему было невозможно! В самом начале товарищ Парусный сообщил, что дружба известна со времен доисторических. Этот тезис он подтвердил цитатами из "Илиады". Воспетую в ней дружбу Ахиллеса и Патрокла лектор уверенно относил к разряду фронтовой дружбы, поскольку она окрепла и закалилась в боях на Троянском направлении. Остановившись потом на дружбе Ореста и Пилада, хотя эта дружба имела менее героический характер, он с похвалой отозвался и о ней. Далее последовали примеры дружбы более поздних времен и эпох. Особенного расцвета дружба, по мнению товарища Парусного, достигла в социалистическом обществе.
Никто из присутствующих в этом не сомневался, но лектор обвел аудиторию строгим взглядом.
- Но, к сожалению, - сказал он, - некоторые товарищи понимают дружбу превратно, превращая ее в потакательство отвратительным пережиткам в сознании друзей. Такая дружба приносит вред и государству, и обществу, и, в конечном итоге, самим друзьям.
Против этого тоже никто не спорил. Товарищ Парусный посмотрел на часы.
- Сейчас начнет про А и Б рассказывать, - зевая, сказал Голованов. - А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало - что осталось?
- Какой должна быть настоящая дружба между молодыми людьми? - спросил товарищ Парусный и сам себе ответил: - Это лучше всего постигается на конкретном примере. И я такой пример знаю. В одном из рабочих общежитии нашего города живут два молодых человека. Одного из них мы назовем А, другого - Б. Обоим им вместе 44 года...
Товарищ Парусный полагал, что лекцию нужно оживлять известной долей юмора. Подождав смеха или хотя бы улыбок слушателей и не дождавшись их, он остановился на характеристике А и Б. А он выдал характеристику в высшей степени положительную, Б - сомнительную. Б, по его словам, был в общем неплохим парнем, но, не обладая надлежащей сознательностью и волей, то и дело подвергался соблазнам и скатывался в бездну пороков. В школе не пренебрегал шпаргалками. Начав работать, он иногда ленился, потихоньку курил и даже изредка выпивал. К счастью, А искренно любил Б и, любя, неутомимо разоблачал, иногда вынося его грехи на обсуждение комсомольского собрания.
Для большей доходчивости в наиболее патетических местах лекции товарищ Парусный прибегал к драматической форме, изображая диалог между А и Б, причем А говорил приятным баритоном, Б - неприятным фальцетом и заикаясь.
А (очень приятным голосом). Саша, ты знаешь, как я тебя люблю и какие страдания причиняют мне твои заблуждения.
Б (неприятным голосом и неискренне). Не понимаю тебя, Володя.
Приятный голос. Я всегда предостерегал тебя от индивидуализма. Ты, наверно, читал (а если не читал, то я принесу и дам прочитать) статью, опубликованную в "Молодости на посту" от 16 февраля, в которой справедливо критикуется стиляжничество и преклонение перед всем заграничным.
Неприятный голос. Я, кажется, не преклонялся!..
Приятный голос. Умоляю тебя, Саша, не отмахивайся от моих слов. Твой новый костюм говорит о наклонности к стиляжничеству, этому омерзительному, глубоко индивидуалистическому, мелкобуржуазному стремлению выделиться из массы, оторваться от коллектива.
Неприятный голос (лживо). Я купил этот костюм в советском магазине, потому что... потому что он был мне... впору!
Приятный голос. Ты говоришь неправду, а это хуже всего! Сознайся мне как близкому другу, что ты купил его потому, что он тебе понравился.
Неприятный голос (после паузы, тихо). Ну да... Он мне понравился.
Приятный голос. Вот видишь? Если бы с тобой был я, я отсоветовал бы тебе делать эту покупку. Но ты... сознайся, что, надев эти узкие брюки в коричневую клетку, ты стремился подчеркнуть свое "я", стать выше коллектива. Не оправдывайся! Ты хотел привлечь к себе внимание...
На этот раз товарищ Парусный превзошел самого себя...
Зевнув, Голованов почти вслух сказал:
- На месте этого самого Б не пожалел бы я мелкобуржуазных штанов и отхлестал бы ими этого остолопа А.
Раздался смех, но товарищ Парусный истолковал его как приятное "оживление в зале" и продолжал дальше. К концу лекции А сумел-таки перевоспитать своего друга Б настолько, что Б сам оказал ему дружескую услугу, обличив А в непочтении к матери.
Лекция по обыкновению закончилась точно в намеченный срок. Утомленная сахарино-паточной дидактикой неправдоподобного А аудитория начала оживать. Как правило, после лекции товарищ Парусный спрашивал: "Будут ли вопросы?", на что слушатели торопливым хором отвечали: "Нет, все понятно!" Но на этот раз последовало нечто неожиданное.
- Если у кого есть вопросы, задавайте, не стесняйтесь! - сказал товарищ Парусный, укладывая в футляр очки.
- Есть! У меня есть к вам вопрос, товарищ Парусный. Скажите, можно ли увлекаться? - Девичий голос из середины зала прозвенел так громко, что начавшийся было шум сразу стих.
- То есть, как увлекаться? - недоуменно спросил товарищ Парусный.
- Вообще, чем-нибудь очень сильно увлекаться. Товарищ Парусный кашлянул и, склонив голову набок, произнес:
- Можно... Только смотря по тому, кем или чем, когда, в какой степени и при каких обстоятельствах.
- Если, например, футболом? - донесся из задних рядов неокрепший, но уже задорный басок какого-то девятиклассника.
- Рыбалкой?
- Танцами?
- Фотографией?
- Голубями?
- Кино?
- Платьями?
- Позвольте, товарищи! - взмолился товарищ Парусный. - Мы отступаем от темы. Помнится, в своей лекции "Полезный, культурный и одновременно интересный отдых" я уже...
- Это когда А составил для Б расписание отдыха на месяц вперед?
К трибуне быстро подошел вездесущий директор дворца Шустров, отлично понявший, что репутация товарища Парусного как образцового лектора висит на волоске.
Но тот был счастлив!
- Лекция прошла великолепно! - сообщил он. - Вопросам и репликам нет конца. Очевидно, нужен целый цикл лекций...
Шустров поднял руку, чтобы что-то сказать, но опоздал. Прозвучал новый вопрос:
- Скажите, товарищ лектор, вы сами когда-нибудь чем-нибудь увлекались?
Воцарилась тишина, насыщенная веселым любопытством. Товарищ Парусный окинул аудиторию добродушным взглядом.
- Конечно, увлекался, - ответил он. - Могу сказать о себе, как говорил римлянин Теренций: "Хомо сум эт нихиль хумани, а ме алиенум эссе путо" - "Я человек и думаю, что ничто человеческое мне не чуждо"... В ранней молодости, вернее в юношестве, я был непомерно увлекающейся натурой... Когда мне было 13 - 16 лет, я очень увлекался собиранием почтовых марок...
По залу пробежал смех, но, так как, в сущности, никто не хотел обижать товарища Парусного, сейчас же стих.
- И, сознаюсь, даже сейчас у меня бывают удивительные сны: будто мне удалось достать очень большую марку. Мне снятся огромные марки - величиной со стол...
