Педро Калеро - Философия с шуткой. О великих философах и их учениях
После чудесного спасения Рассел не уставал повторять, что табак продлевает жизнь и вообще очень полезен для здоровья. Все пассажиры того злосчастного рейса, которым удалось спастись, летели в салоне для курящих.
Все мы солипсисты?Солипсизм — это теория, согласно которой реально лишь наше собственное «я». Но как может быть, чтобы мир вокруг нас не существовал? Имеет ли смысл существование «я», если нет «других»? Откуда в таком случае берутся страх и стыд? На все эти вопросы теория солипсизма дает логичный, хоть и не очень убедительный ответ: мы убеждаем сами себя в существовании других, и наша жизнь строится на этом убеждении.
Одна дама сиросила Рассела:
— Что странного в том, что я солипсистка? Разве все мы не солипсисты?
АнтисолипсистАмериканцу Рэймонду Смаллиану, одному из самых блестящих логиков современности, довелось присутствовать на семинаре выдающегося философа XX века Алана Росса Андерсона. Семинар был посвящен солипсизму. Участники два часа спорили до хрипоты, но так и не пришли к согласию. «И тогда, — пишет Смаллиан, — я встал и сказал:
— С этого момента я объявляю себя антисолипсистом. Существуют все, кроме меня».
Когда лучше помолчатьВитгенштейн завершил свой знаменитый «Трактат» чеканной фразой: «О том, о чем нельзя говорить, следует молчать». Он имел в виду, что есть вещи (например, метафизика, этика и религия), которые невозможно определить словами. Все они принадлежат к трансцендентному, мистическому миру. С тех пор философы на все лады повторяли и толковали афоризм Витгенштейна, а некоторые даже его переиначивали, как Адорно, утверждавший, что говорить надо как раз о том, чего нельзя выразить словами.
В связи с этим современный итальянский математик и популяризатор науки Пьерджорджо Одифредди вспоминает другой афоризм, произнесенный либреттистом и переводчиком Лоренцо да Понте в 1786 году по поводу запутанного либретто оперы «Женитьба Фигаро» (по пьесе Бомарше): «Об этом невозможно говорить, но можно спеть».
Философия речевых ошибокЗападная философия родилась и развивалась как дисциплина о бытии и сущности вещей. Костас Акселос (философ, с которым мы уже встречались на первых страницах книги) однажды придумал такую сцену. По мосту идут китайский мудрец и его ученик. Ученик спрашивает:
— Учитель, какова сущность моста?
И учитель недолго думая толкает ученика в холодную воду.
Трудно представить более удачный способ разъяснить сущность моста и заодно отучить человека задавать идиотские вопросы.
Людвигу Витгенштейну наверняка понравилась бы эта история. Недаром он писал в своих «Философских исследованиях», что все неразрешимые проблемы философии проистекают из-за небрежно сформулированных мыслей, двусмысленных высказываний и речевых ошибок.
Проблема возникает тогда, утверждал мыслитель, когда мы неправильно или неточно выражаем свои идеи и запутываем сами себя, подобно мухе, которая залетела в бутылочное горлышко и бьется о прозрачные стенки, тщетно пытаясь найти выход. Задача философа — «указать мухе путь к свободе». Философия сродни медицине: она ставит диагноз, обнаруживая затрудняющие понимание речевые ошибки, и устраняет их.
Одним из основоположников лингвистического анализа в философии был друг и учитель Витгенштейна Бертран Рассел. Впрочем, Рассел соглашался со своим гениальным учеником не во всем, он считал, что абсолютизировать лингвистический подход не стоит. Избавившись от речевых ошибок, можно лучше понять многие вещи, но философские проблемы от этого не исчезнут.
Людвиг Витгенштейн (1889–1951)
Чтобы доказать неправоту Витгенштейна, Рассел даже сочинил пародию на его теорию: «Как-то раз я направлялся в Винчестер и остановился около сельской лавки, чтобы спросить у ее владельца короткую дорогу. Выслушав меня, хозяин лавки позвал из подсобки помощника:
— Этот джентльмен спрашивает короткую дорогу в Винчестер.
— В Винчестер, говоришь? — откликнулся из подсобки невидимый помощник.
— Да.
— Спрашивает, стало быть, короткую дорогу? — Да.
— Понятия не имею».
Кочерга ВитгенштейнаКарл Поппер писал, что Витгенштейн «таки не сумел указать мухе выход из бутылки. Более того, муха в бутылке — весьма точный автопортрет самого Витгенштейна». Поппер сравнивал лингвистический анализ с процессом протирания стекол очков. И то и другое позволяет разглядеть мир немного лучше, но не более того. В 1946 году Карла Поппера пригласили прочесть лекцию в Кембриджском научно-этическом обществе. На лекции присутствовали Витгенштейн и Рассел. Тогда-то и состоялась историческая дискуссия Поппера и Витгенштейна. По версии самого Поппера (есть и другие — все они изложены в книге Дэвида Дж. Эдмондса и Джона А. Эйдиноу «Кочерга Витгенштейна»), Витгенштейн самым невежливым образом перебил докладчика, но Поппер не обратил на него внимания и продолжал лекцию. Тогда разъяренный Витгенштейн схватил каминную кочергу и, сжимая ее, закричал:
— Ну, назовите мне хоть одну исконную философскую проблему!
Поппер принялся перечислять: проблема познания, проблема вероятности, проблема вечности, проблема этики…
Витгенштейн, убежденный, что этика не может быть предметом рационального дискурса, подскочил к Попперу и, угрожающе размахивая кочергой, прорычал:
— Этика? Ну-ка, сформулируйте хоть один этический закон!
И Поппер с блеском обернул ситуацию в свою пользу:
— Не следует угрожать лектору кочергой.
Молиться и куритьВся современная философия вертится вокруг языка. Некоторые философы допускают, что человек в действительности не субъект, а объект языка. Но даже если предположить, что не мы владеем языком, а он нами, у нас всегда найдется способ выразить именно то, что мы хотим выразить, и заставить окружающих нас понять. В связи с этим мне вспоминается одна весьма поучительная история, которую на разные лады рассказывают и в Японии, и в Индии, и в Европе. В европейском варианте главный герой иезуит: у монахов этого ордена репутация первостатейных хитрецов.
Двое священников, принадлежавших к разным орденам, были закоренелыми курильщиками. Оба добились аудиенции у папы, чтобы узнать ответ на терзавший их вопрос: можно ли курить во время молитвы.
Первый священник получил отрицательный ответ, да еще в придачу и суровое порицание.
Когда пришла очередь второго священника, иезуита, он задал папе тот же самый вопрос, только слегка изменил формулировку.
— Тебя он тоже выгнал? — спросил первый священник после аудиенции.
— Вовсе нет, его святейшество был очень добр ко мне.
— А ты спросил его, можно ли курить, когда молишься?
— Да, только я немного изменил порядок слов: спросил, можно ли молиться, когда куришь.
Парадокс двойного отрицанияВ последнее время многие лингвисты и философы языка заняты поисками универсальных характеристик, объединяющих все существующие языки. И хотя общие черты, безусловно, находятся, многие исследователи заходят в своих изысканиях на чересчур скользкую почву, такую скользкую, что недолго и грохнуться. Так случилось с профессором из книги Джона Аллена Паулоса «Мыслю, значит, смеюсь». Читая студентам лекцию по философии языка, этот профессор заявил, что в одних языках двойное отрицание означает «нет», в других «да», но ни в одной из лингвистических систем двойное утверждение не может нести отрицательный смысл. И был тут же опровергнут студентом с галерки, иронически хмыкнувшим: «Ага, ага».
Шайка негодяевКак мы выяснили в предыдущей главе, темнота слога была своеобразной модой у философов эпохи Гегеля. Впрочем, и мыслители XX столетия не отставали от великих предшественников. К примеру, Хайдеггер с многочисленными эпигонами и комментаторами даст Гегелю сто очков вперед. Даже французские философы, прежде отличавшиеся ясностью и простотой своих высказываний, отдали должное темному стилю: чтобы понять труды Жака Деррида, Жиля Делеза или Жака Мари Эмиля Лакана, недостаточно в совершенстве владеть французским. Чтение их текстов требует особой подготовки. Недаром известный испанский философ Хавьер Мугуэрса иронизировал: «Я не говорю по-лакански».
Критик и эссеист Уолтер Бенджамин называл любителей темного стиля «шайкой негодяев». И не то чтобы совсем незаслуженно.
Но, с другой стороны, чем невнятнее философ выражает свои мысли, тем сильнее он возвышается над толпой. Да и что прикажете делать с толпой докторантов, построивших свои диссертации на толковании непонятных мест из сочинений великих философов.
Есть анекдот, явно вымышленный, но оттого не менее актуальный.
«Философ диктует секретарше очередную главу. Закончив, он спрашивает:
