Евгений Мин - Другие времена
– Конечно, помню.
– Ну, а теперь посмотри на меня и скажи, как я?
Машенька посмотрела и сказала:
– Без усов вы еще хуже.
И все стало на место.
Высший суд
Театр был переполнен. Только два места в третьем ряду у прохода пустовали. Круглые часы над рампой показывали без двадцати восемь. Зрители нетерпеливо хлопали в ладоши. Митя Березкин, начинающий драматург, автор новой комедии «Третий лишний», прилепившись к буфетной стойке, брезгливо глотал минеральную воду, а в директорском кабинете бушевал главный режиссер, заслуженный деятель искусств и постановщик спектакля Побратимов.
– Это неслыханно, – наседал он на директора. – Это нарушение театральной этики!.. Не понимаю, почему мы должны ждать какого-то Фунтикова?!
Директор болезненно поморщился:
– Я попросил бы вас, Генрих Генрихович, выбирать выражения. Не «какой-то Фунтиков», а товарищ Фунтиков. Надо ждать.
– Сколько прикажете? Год, вечность? Позвоните ему домой.
Директор подумал и осторожно набрал номер телефона.
– Можно Петра Петровича? – спросил он. – А мама?.. Спасибо, миленький.
– Ну? – требовательно сказал главреж.
– Уехал, и Мария Тарасовна тоже.
– Куда?
– Не знаю. Товарищ Фунтиков не обязан отчитываться перед малолетним сыном.
– Не обязан? А уважать коллектив театра, публику он обязан?.. Это же знаете как называется?. Это, я вам скажу...
Директор умоляюще замахал руками, и в это время в кабинет вбежал красный, распаренный помощник режиссера.
– Генрих Генрихович! – еле выговорил он. – Чепе!.. Катастрофа!.. Данилина психует. Она заявила, что не будет больше ждать. Она разгримировывается.
– Вот вам, будьте здоровы! – закричал Побратимов. – Вот вам! Ну, что вы скажете?
– Нарушение труддисциплины.
– Дисциплины?.. Нет! Сознание своего достоинства. Актер – это не робот, а тонко чувствующий нервный организм. Она уйдет, ее давно сманивают в Москву. И отлично! И прекрасно! И я тоже уйду. Я подам заявление, и Мамалыга, и Зонтиков, и Турецкий. Будьте добры, играйте сами, или пусть этот ваш...
– Генрих Генрихович, – простонал директор, – миленький, я прошу вас... Уговорите... Еще десять минут.
– Пять! – отрезал Побратимов и величественно удалился из кабинета, сопровождаемый помрежем.
Директор театра часто задышал, вынул из кармана пиджака таблетку, запил ее крупным глотком воды и тупо уставился на телефон.
– Уйдут! Уйдут!.. – трагическим шепотом произнес он.
И он уже видел бумагу, подписанную ведущими артистами, имена которых выкрикивал главреж, видел знакомую комнату с большим столом, покрытым красным сукном, а сбоку маленький стол, видел, как за большим столом сидят молчаливые, серьезные люди, а за маленьким – он сам, потный и жалкий от стыда и страха. Слышал четкий, волевой голос:
– Как же это вы, товарищ Савчук, допустили разбазаривание кадров?
Видел, как семь рук дружно поднимаются вверх. Страшные директорские видения прервал звонок телефона.
– Алло! – тусклым голосом сказал директор. – Кто? Не слышу. Ах, это вы, Аркадий Семенович. Ну, что там? .. В третьем ряду на фунтиковских местах какая-то дама? .. Мария Тарасовна?.. Не знаете Марию Тарасовну?! Какой же вы тогда главный администратор?! Подождите, сейчас я сам.
Положив трубку, он вынул из кармана расческу, подул на нее, причесал свой бледно-сиреневый череп, покрытый редкими волосками, и деловой походкой вышел из кабинета.
Стоя в дверях зала, он увидел на одном из мест, предназначенных для товарища Фунтикова, массивную женщину. Белое неподвижное лицо ее застыло как гипсовая маска. Руки она держала прямо перед собой, положив на колени.
«Кто же это? – размышлял Савчук. – Совершенно незнакомое лицо... А может быть, она по ошибке...»
Подозвав старшую контролершу, он поручил ей узнать, свое ли место занимает женщина.
– Только, пожалуйста, – сказал он, – сделайте это аккуратно, чтобы нам с вами не прокинуться.
– Что вы, Герасим Матвеевич, – обиделась контролерша, – не первый год работаю.
Сказав это, она с достоинством удалилась, подошла к неизвестной женщине, приветливо улыбнулась, и Савчук заметил, что женщина протянула билет. Ему показалось, что она чем-то недовольна.
– Ну? – спросил Савчук контролершу.
– Все в порядке, Герасим Матвеевич, дама сказала, что товарищ Фунтиков сам не будет и просил ее посмотреть спектакль.
– Просил?
– Да, она сказала: «Очень просил».
Директор театра задумался. Фунтиков просил. Даже очень просил. По-видимому, она – фигура. Может быть, из Москвы? Но почему она не разделась в директорской? Плохой признак... Почему товарищ Фунтиков не явился вместе с ней? Должно быть, в этом есть смысл. Но какой? Вероятно, это сделано по каким-то соображениям. Но по каким?
Савчук упорно вглядывался в лицо незнакомки, и чем дольше он смотрел, тем больше ему начинало казаться, что он где-то уже видел это тяжелое, застывшее, как гипсовая маска, лицо, высокую прическу башней и брови, сомкнутые у переносья. Но где же? Может быть, на совещании?.. Нет. Может быть, в газете?.. Да, разумеется, в газете, но в какой же, в местной или в центральной?
«Два взыскания уже были, – думал он, – одно за план, другое за репертуар... Если будет третье... Нет, нужно что-то делать», – решил он и отправился за кулисы. Там на него набросились все: и яростно вращавший глазами главреж, и пунцовая Данилина, и зеленый, длинный, как гидропонный огурец, начинающий драматург Митя Березкин.
— Сейчас начнем, сейчас, — отбивался директор, и вдруг он увидел Зиночку Корниец, молоденькую актрису, не занятую в спектакле. Он не любил Зиночку за насмешливость и излишнюю общительность, но в данный момент это была самая подходящая кандидатура.
— Прошу вас,— сказал он Зиночке, — посмотрите в зал — видите, третий ряд, места у прохода.
— Вижу, — кивнула Зиночка. — Одно пустое, на другом какая-то тетка.
Директора передернуло.
— Это не тетка... Это... Впрочем, вас не касается. Сядьте рядом с этим товарищем и наблюдайте за ее реакцией. А потом, в антракте, постарайтесь разговориться с ней. Только без фамильярности. Это у вас бывает. Постарайтесь узнать, кто она, ее мнение... Понятно вам?
— Ясненько, секретная миссия.
— Довольно, здесь не до шуток. Идите.
Выждав, пока Зиночка заняла место в третьем ряду, Савчук сказал главрежу: «Начинайте», а сам ушел в директорскую ложу.
Первые десять минут спектакль шел вяло. То ли актеры перенервничали, то ли зрители устали от ожидания, но комедия, над которой родственники и друзья Мити Березкина смеялись до слез, тянулась медленно и скучно.
Наблюдая из-за портьеры своей ложи, Савчук увидел, как зрители переговаривались, сморкались, а женщина в третьем ряду сняла руку с колена и прикрыла зевок.
«Конец!.. Провал!.. Полный провал!», — подумал директор и уже начал подсчитывать постановочные расходы.
И вдруг наступил перелом. Реплика Данилиной вызвала смех во втором ярусе. Данилиной ответил Мамалыга. Теперь уже засмеялись в партере. С этой минуты смех нарастал неудержимо.
Все, что бы ни делали актеры, вызывало дружный хохот в зале и за кулисами. Смеялся главреж, художник, рабочие сцены, смеялся счастливый Митя Березкин и даже дежурный пожарный на своем посту.
Директор театра был мужественно сосредоточен. Напрягая зрение, он следил за женщиной в третьем ряду, и, когда ему показалось, что она улыбнулась, он облегченно вздохнул.
В антракте он позвонил главному администратору:
— Аркадий Семеныч, понаблюдайте за женщиной на месте товарища Фунтикова. Если она пожелает, немедленно проводите ее ко мне.
В антракте никто не зашел к директору, и он принял еще одну таблетку.
Второе действие имело еще больший успех, чем первое.
Спектакль кончился. Занавес давали пять раз. Главный режиссер, взяв за руки Данилину и Мамалыгу, выводил их к рампе. Потом кланялись другие актеры. Зрители аплодировали актерам, актеры аплодировали главному режиссеру. Вызывали автора. Взлохмаченный, с глуповато-счастливым лицом, Митя Березкин чуть не провалился в оркестровую яму, что по всем театральным приметам означало долгую жизнь спектакля.
Директор театра смотрел в зрительный зал. Он не видел женщину, сидевшую на месте товарища Фунтикова. Он прошел к себе в кабинет и опять позвонил главному администратору.
— Аркадий Семеныч, где она? Ушла? Ничего не сказала? . . А где Корниец? Не видели... Хорошо!.. Нет, это черт знает что такое!
Директор положил трубку и схватился обеими руками за голову. Черные мысли овладели им. В это время в кабинет ворвались главный режиссер, Митя Березкин и актеры, еще не успевшие разгримироваться.
— Триумф! — вопил мощным голосом Побратимов.
— Победа!.. — поддерживали его соратники.
Митя Березкин едва держался на ногах, опрокинутый тяжестью первой славы.
Директор тяжелым, мутным взглядом посмотрел на всех.
