Кассандра Дженкинс - Неправильный рейд.
На лицах во втором корпусе проскальзывал интерес, некоторые парни даже провожали взглядом, отчего хотелось потянуть санитара за руку и сказать: «Дяденька, можно мне обратно?». Слышны были тихие разговоры и даже смех. В какой-то момент подумалось, что лечение мое закончилось, не так уж трудно это и было, скоро домой и опять за рыбалку. Но только в психической больнице – где корпуса нумеруются задом наперед, - в шаге от свободы понимаешь, как ты на самом деле далек от нее. Во втором корпусе люди могли жить месяцами.
Проницательные психотерапевты следили за тобой и днем, и ночью. Даже когда подопечный скакал под потолком, доктор мог и слова не вымолвить. Только записывал все в блокнотик. Для графомании всегда находился повод. Вышедший из спячки первого корпуса организм не оставался в долгу – он выдавал фокусы на каждом шагу и вообще был только рад вниманию.
Пишущие доктора каждодневно менялись. Самым опасным был главврач – увещеватель многих родительских сердец – Илья Валерьевич Сухой. Низенький и лысеющий, в распахнутом халате и в подтяжках, которые, казалось, настолько сильно стягивали его, что он ходил вприсядку, он не имел ничего общего с прототипом и кличкой, которую ему дали пациенты. Но воспаленный ум геймера не вдавался в детали внешнего вида, ему достаточно было одного только имени главврача, чтобы залиться смехом. Так, кандидат наук, уважаемый учебным сообществом человек, Илья Валерьевич стал Иллиданом Яростью Бури, а клиника не иначе, как Черным Храмом или коротко БТ – сокращением от английской версии – не звалась.
После выкинутых неподвластным тебе организмом фокусов, тебя уводили в синглу (от гостиничных single-room). Звать их русскими «одиночками» у меня язык не поворачивался. Проживание в первом корпусе и включенного завтрака для меня вполне было похоже на туристический пакет, пусть и немного странный. Ощущение отпуска не покидало и во втором корпусе. Только страшно было даже представить, каким по здешним меркам мог быть all-inclusive. Во втором корпусе мы жили в double-room – с соседом – и обилие двоек возбужденному разуму казалось зловещим.
Другим врачом, способным надолго предопределить твою судьбу, – была «главная по отделению психологических расстройств, связанных с чрезмерным злоупотреблением компьютерных технологий, доктор психоневрологии К. Р. Шахназарова», как гласила табличка на ее двери. К. Р. Шахназарова еще в детстве проглотила металлический штырь, на котором держится человеческий скелет в кабинете биологии, и потому всю жизнь ходила прямо и не сгибаясь. Со временем остов разработали, и бедная девочка смогла сидеть, но не долго. Как заводная, она с визгом носилась по больнице, бурной жестикуляцией выражая свое постоянное недовольство. А еще К. Р. Шахназаровой подчинялись медсестры, а некоторые, возможно, даже поклонялись. Все это, вместе взятое, предопределило ее кличку – Матушка Шахраз.
Вместе они вышагивали по коридорам Черного Храма, – она высокая и тонкая, он вдвое ниже нее, похожий скорее на гоблина, чем на рослого эльфа, - нагоняя ужас на случайно забредших туда искателей приключений.
* * *
Я долго вглядывалась в свою соседку по комнате, не понимая, кого же она мне напоминает. В девушке ничего не было примечательного – застывшие, как холодец, глаза, темный ежик на голове, невыразительная мальчишечья фигура. Ее даже скучно было разглядывать. Взгляд неминуемо отправлялся на поиски чего-то более интересного, пусть это и была унылый пейзаж за окном.
Соседка читала книгу, я делала вид, что тоже, поверх страниц наблюдая за ней. Битый час не сводила я глаз с бедной девушки, и навязчивая идея пристала хуже жевательной резинки. Но какая-то деталь по-прежнему от меня ускользала. Одно я чувствовала точно – «сидела» она не из-за Варкрафта.
Отставив книгу в сторону, девушка прошла в уборную. Затем долго мыла руки и, взяв в руки салфетку, стала протирать зеркало в общей комнате. Ну, думаю, хоть аккуратная соседка досталась. Она, несомненно, чувствовала на себе мой тяжелый взгляд, но это не мешало ей кривляться и строить рожи собственному отражению. Прекратив дурачиться, с совершенно спокойным видом она стала зачитывать в слух и с выражением матерные стишки. В довершении ко всему под моим ошалевшим взглядом она вновь взялась за книгу.
Не хотелось верить, что я действительно нахожусь среди психов. Идею расколоть девчонку я не бросила. Надо сказать, что мысль просто поговорить с ней, в моем распаленном лекарствами разуме даже не возникла. Мне интересней было играть в шпиона-невидимку. Соседку мое странное поведение так же не смущало. В трех метрах от меня, на противоположной кровати, она умудрялась существовать в параллельном мире. Через час в той же последовательности она повторила свои действия. И на меня снизошло озарение.
С тех пор я стала звать ее Симкой.
* * *
На этаже было десять палат, и только три из них пустовали. Одной стороной узкий коридор упирался в туалет и душевые, другой - вел в холл, в котором обитала невзрачная, потрепанная жизнью мебель – два кресла, десяток деревянных стульев, стол возле окна, - и высокий фикус с пышной гривой. Возле деревянной, выкрашенной белой краской двери, ведущей на лестничные пролеты клиники, располагался пост дежурной медсестры. Медсестры менялись часто, в разговоры с больными не вступали, только вели личные дела, заполняли истории болезни и следили за приемом препаратов. В холле обитатели второго этажа и проводили значительную часть свободного времени. К слову, все несвободное время они проводили там же, но в свободное от групповых занятий время можно было молчать.
Групповые терапии были настоящим адом, потому что набитый ватой разум заставляли отвечать на логические, по мнению врача, вопросы. Три часа – один до обеда и два перед ужином – в окружении одних и тех же лиц, мы разбирали, почему компьютерные игры это плохо, вредно и неприлично. Все причины и следствия были давным-давно перемыты и выявлены. Рты десяти пациентов, как у кукол на шарнирах, сами раскрывались в нужный момент и выдавали необходимый врачу текст. Врач слушал и кивал, медсестра что-то записывала в личные дела, после утренней терапии наступала вечерняя и все повторялось по новой.
Но если пациент упорно молчал, его не трогали. Пытались, конечно, растормошить вопросами, но, в конце концов, до поры до времени оставляли в покое. Я продержалась всего лишь неделю. Мое отшельничество закончилось, когда после утренней терапии со стороны палат раздался крик:
- Рейд на Иллидана! ГС не важен, ДПСа хватит! Инвайт всех!
Топот моментально прибежавших санитаров заглушил остальные выкрики, но четверо пациентов, в том числе и я, повскакали со своих мест. Спокойными остались только Симка и рыжий парень, медленно протиравший листья фикуса-великана.
- Долго он в этот раз продержался, - хмыкнула Симка.
Странно, но именно это стало первым разом, когда я заговорила со своей соседкой.
- Кто он такой? – вырвалось у меня, и я услышала, как скрипнула ручка матушки Шахраз.
Конечно, она была рядом. Мой вопрос она слышала, и значит, я «раскололась». Сегодняшняя терапия будет посвящена моей исповеди – что я сделала неправильно и почему оказалась здесь. Не сводя с меня глаз, Шахраз барабанила ручкой по исписанным страницам блокнота. Я сорвалась с места и побежала в сторону затихающих криков.
- Инвайт! – заорала я. – Ачивка есть. ДД!
Дверь крайней комнаты была распахнута. Два санитара заламывали руки буйному парню. Он был рослый, с широкими плечами и не походил на рядового худосочного геймера, какими здесь были большинство. Санитарам удалось повалить его на пол. Извернувшись, парень заметил меня. Каким-то образом неудачному рейдлидеру удалось освободить одну руку и метнуть в мою сторону тапок со словами:
- Кидаю инвайт, выходи из группы!
В тот день я больше не говорила. Даже когда обмякшего после укола парня волокли по коридору, а на терапии Шахраз пытала меня вопросами. Если первую неделю я молчала осознанно, то этот случай погрузил меня в вакуум шока. Почти неделю я не выпускала из рук синий тапок 44-го размера, и в пустом разуме жила одна-единственная мысль: «Теперь я в рейде».
3. Любовная лихорадка.
Я вела себя так же образцово, как морковь на свежевскопанной грядке – не буянила, не ругалась с капустой и не прыгала на грядке после отбоя. Но не только это породнило нас с богатым каротином овощем. Моя кожа была оранжевой.
Тянуть больше нельзя было, и за образцовое поведение овоща-переростка меня наградили отменой всех прописанных лекарств. Мне больше не грозило стать жертвой кролика-маньяка.
Сначала ко мне вернулся нормальный цвет кожи. А затем наступила полная и безоговорочная свобода разума. Цепочка безликих и бессмысленных дней прервалась.
