Лев Лукьянов - Набат в Диньдоне
2
Утро в Диньдоне начиналось, когда местные донжуаны, крадучись, возвращались к семейным очагам. Подождав, пока за последним из них захлопнется дверь, над морем вставало солнце. Первым делом оно заглядывало на городскую башню, украшенную старинными часами с двумя упитанными медными ангелами, которые дважды в день - на заре и на закате - суетливо хлопали крыльями, безуспешно пытаясь подняться в небо. Эту башню Диньдон получил в наследство чуть ли не от Римской империи. Часы на башне были установлены несколько позже, но, по утверждению старожилов, не позднее чем через пару месяцев после их официального изобретения. Хотя гарантийный срок часов истек много веков назад, жители Диньдона в один голос уверяют, что до сих пор они идут с необыкновенной точностью. Опровергать это утверждение нет никаких оснований, тем более что стрелок на циферблате тоже нет. Диньдон лишился стрелок во время первой мировой войны. Тогда в республике ощущалась острая нехватка цветных металлов, и тонкие ажурные стрелки были сданы в фонд победы. Что касается ангелов, то их многопудовые медные телеса были спасены от переплавки заступничеством церкви... Посмотрев на беспомощный циферблат, солнечные лучи сбегали вниз по витой башенной лесенке. На сонных улочках городка они никого не встречали, если не считать немногочисленных рыбаков, расходившихся по домам после ночной ловли. Скоро солнцу надоедало в одиночестве бродить по пустынным улицам и дворам. Его лучи начинали бесцеремонно залезать в открытые окна, бесстыдно заглядывать за шторы спален. Но для того чтобы утро окончательно вошло в свои права, одного солнца было мало. Необходимо было вмешательство железной дороги, Вот когда над городом проплывал гудок восьмичасового экспресса, следовавшего через Диньдон без остановки, горожане соглашались с тем, что пришел новый день... Экспресс находился еще в доброй сотне километров от городка, смотревшего последние утренние сны, когда аптекарь Моторолли был поднят с постели громким стуком в дверь. Пошарив рукой на тумбочке, аптекарь нашел очки, нацепил их и прислушался. Стук был решительным и бесцеремонным. "Не похоже на почтальона",- подумал Моторолли. Почтальон стучал коротко и деловито. Сборщик налогов, наоборот, стучал безнадежно долго. Клиенты, изредка приходившие спозаранку, просительно скреблись в дверь. Родственники жены стучали робко и почтительно, если надеялись одолжить, и барабанили самым нахальным образом, когда приходили в гости... Ни у кого в Диньдоне не было такой роскошной стеклянной двери, как в аптеке Моторолли. Сейчас эта дверь, отражая бурный натиск, кричала на все свои стеклянные голоса. Путаясь в шлепанцах, аптекарь бросился ей на помощь. Пробежав узенький коридор, отделявший жилую часть дома от торгового зала, Моторолли в два прыжка очутился у входной двери. За стеклом он увидел своего постоянною клиента-полицейского Филипа. У него было пятеро детей. Поэтому в первый понедельник каждого месяца, получив жалованье, Филипа приходил к Моторолли и покупал большую коробку слабительного - на целый месяц вперед. Увидев хозяина аптеки, полицейский перестал стучать и поздоровался. - Здравствуй, Филипа. Похоже, что твои ребята завтракают одним слабительным,- недовольно сказал аптекарь, не открывая двери.- Ты же был у меня на прошлой неделе... - Сегодня я пришел не за слабительным, а за вами! - улыбаясь сообщил полицейский. - За мной? - Господин комиссар Фьють приказал вас доставить в участок к восьми часам. - Меня доставить? - аптекарь пришел в негодование.- Вот что, Филипа! Если твоему комиссару не спится, пусть принимает люминал! Шесть монет за пачку! | Полицейский захихикал, но аптекарь остановил его величественным жестом: - В такую рань я занят! Скажи комиссару, что я зайду в середине дня. Моторолли считал разговор оконченным. Но Филипа, сообразив, что дело пахнет нагоняем от комиссара, толкнул стеклянную дверь и, повысив голос, сказал: - Господин аптекарь! Я нахожусь на службе! Вам придется открыть дверь и последовать за мной в участок! Но аптекарь не любил сдавать позиций без боя. Подперев дверь плечом, он заявил: - Я не открою. Если я нужен полиции, пусть она, является в нормальное время. Не раньше девяти!.. - Если вы не откроете дверь, я буду вынужден ее сломать! - крикнул Филипа и еще сильнее толкнул дверь. Стекло жалобно звякнуло. - Если вы ее мне сломаете,- завопил аптекарь, стараясь удержать дверь,- то будете отвечать по закону о нанесении ущерба частной собственности и по совокупности- за нарушение неприкосновенности жилища!.. - А вы будете отвечать за активное сопротивление органам власти! - пыхтя сообщил полицейский.- Параграф четырнадцатый инструкции министерства внутренних дол о неуважительном обращении населения с чинами полиции... Ваша дверь будет снята с петель и доставлена в суд в качестве вещественного доказательства!.. Согласно параграфу пятнадцатому - за ваш счет!.. Некоторое время борьба шла молча. Тяжело дыша, полицейский и аптекарь с разных сторон давили на дверь. Первым сдался Филипа. Он перестал ломиться, снял фуражку, вытер лоб и доверительно сообщил: - Сердце! - У меня тоже сердце,- задыхаясь, признался аптекарь,- Эта работенка не для нас с вами... - Выбирайте, Моторолли. Или вы добровольно открываете дверь, или я составляю протокол... - Минутку, Филипа,- попросил аптекарь.- Надо подумать. Моторолли вовсе не был упрямцем. Просто, как и всякий уважающий себя правый социал-демократ, он находился в постоянной и непримиримой оппозиции к правительству и пользовался любым поводом, чтобы это продемонстрировать. В разумных рамках, разумеется. Припомнив опыт своей партии и прикинув стоимость двери, аптекарь предложил: - Послушай, Филипа, моя принципиальность не позволяет открыть эту дверь. Ты не обидишься, если я приглашу тебя зайти с черного хода? Лишняя чашечка кофе не помешает, а я тем временем оденусь. Не могу же я в ночной рубашке идти по городу!.. - Неплохая мысль,- одобрил Филипа,- От чашечки кофе я еще никогда не отказывался... Минут через десять аптекарь и полицейский отправились в участок. Диньдон просыпался. Горожане приступали к своим обычным утренним занятиям. На улицы выносились перины и горшки. У водопроводных колонок разгорались первые ссоры. У входа в кинотеатр "Гигант" продавец сигарет Крах устанавливал свой лоток... - Ты не знаешь, Филипа, зачем я понадобился комиссару? - спросил аптекарь. - Вы, господин Моторолли, человек видный,- ответил полицейский.- Если вчера вы никого не убили и не ограбили, вам беспокоиться нечего... - А я и не беспокоюсь...- Аптекарь хотел было добавить, что комиссар давно сидит в его кармане: около года назад Фьють проиграл в карты солидную сумму и до сих пор не может отыграться, но вовремя прикусил язык. Вряд ли чиновнику понравится такая откровенность с его подчиненным. "А вдруг Фьють, чтобы не возвращать долг, решил состряпать дело?" спохватился аптекарь. Эта неожиданная и нелепая мысль, словно назойливая муха, закружила в аптекарской голове. С каждым оборотом она обрастала подробностями, становилась отчетливей, правдоподобней. На память сразу пришли газетные заметки о нравах полиции... В душу Моторолли забрался страх. Поначалу маленький, слабенький, он коснулся сердца своими мягкими лапками. Потом осмелел, навалился сильнее. Аптекарь стал срочно припоминать свои уголовно наказуемые грехи, пытаясь угадать, где ему приготовлена западня. В таком городке, как Диньдон, слуху достаточно сделать пяток шагов, чтобы обойти все улицы и дома. Не успел Моторолли, конвоируемый полицейским, добраться до участка, как весь Диньдон уже знал: аптекарь засыпался...
3
Серое двухэтажное здание, к которому вела аллея розовых кустов, служило в Диньдоне пристанищем образования и законности. Граница пересекала здание по горизонтали: в первом этаже помещалась городская школа, второй занимал полицейский участок. Такое соседство считалось большой удачей. Во-первых, учащиеся находились под неусыпным надзором полиции, что способствовало поддержанию в школе более или менее удовлетворительной дисциплины. Во-вторых деятельность полиции, протекавшая на глазах подрастающего поколения, с точки зрения городских властей воспитывала в нем надлежащее уважение к правопорядку, а с точки зрения родителей необходимое каждому гражданину умение обходить закон. В-третьих, непосредственное общение полицейских со школьниками расширяло кругозор и повышало культурный уровень последних. Например, полицейский Филипа научил старшеклассников курить. После этого он перестал тратиться на сигареты: ему вполне хватало тех, которыми его угощали благодарные воспитанники. Наконец, единая крыша над участком и школой позволяла обходиться одним общим карцером, что благотворно отражалось на городском бюджете. Здание выглядело необычно. Пологая железная лестница по диагонали перечеркивала фасад. Пересекая окна, она существенно затемняла классы, но в то же время оказывала школярам большую услугу, демонстрируя во время уроков всех, кто шел в участок или выходил из него. Места в классах, подобно театральным ложам, ценились в зависимости от того, насколько хорошо с них была видна лестница. Провинившихся ребят учителя сажали таким образом, что лестницы они вообще не видели. Это было очень суровое наказание. Появление аптекаря было отмечено восторженным ребячьим криком; - Пилюлю ведут! Пилюлю ведут!.. Этот радостный клич провожал Моторолли, пока он поднимался по гулким железным ступеням. В другой раз аптекарь сумел бы постоять за себя, но сейчас он был выше пререканий с несовершеннолетними. Ему казалось, что он поднимается на эшафот, а внизу кричит тупая разъяренная толпа... На верхней площадке лестницы остатки мужества окончательно покинули Моторолли. Его нога автоматически поднялась и, не нащупав очередной ступеньки, беспомощно повисла в воздухе - дальше, словно бездонная пропасть, зияла открытая дверь участка. Полицейский легонько подтолкнул замешкавшегося аптекаря, и Моторолли шагнул навстречу судьбе... Полицейские участки всюду на одно лицо. Очевидно, это делается для того, чтобы человек, неоднократно имевший дело с полицией, попадая в участок, чувствовал себя в привычной обстановке. А может быть, у главных полицейских управлений просто не хватает фантазии. Так или иначе, но участок в Диньдоне не представлял исключения. Довольно большую комнату, стены которой были окрашены в какой-то неопределенный цвет, перегораживал солидный деревянный барьер. Он делил ее на две неравные части: большая предназначалась для блюстителей закона, меньшая - для остальных граждан республики Глядя на дубовые доски барьера, можно было подумать, что закон в Диньдоне необычайно хрупок и его нужно постоянно ограждать от неосторожных прикосновений жителей. На самом деле это была совершенно излишняя предосторожность, так как горожане с необыкновенным единодушием избегали личного общения с законом. История города не помнит случая, чтобы кто-нибудь добровольно пришел в участок. Войдя в комнату, оробевший аптекарь прежде всего заметил чью-то надменную физиономию, свысока глядевшую на него. На всякий случай Моторолли вежливо поздоровался и только тогда сообразил, что обращается к портрету президента республики, висевшему в простенке между, окнами, Как ни странно, но в ответ послышалось любезное приветствие. Моторолли чуть опустил глаза и увидел комиссара, стоявшего под портретом. На лице полицейского чиновника было написано неподдельное удовольствие. - Проходите, дорогой Моторолли,-говорил комиссар.- Располагайтесь удобнее. Вы ко мне надолго... "Надолго... Радуется, Гусь проклятый,- подумал аптекарь, отводя глаза,Зацепил и рад..." - Рад, очень рад,- будто читая мысли на расстоянии, продолжил комиссар.Вы себе не представляете, с каким нетерпением я вас ждал... "С нетерпением,- повторил про себя аптекарь.- Ну и прохвост! Играет, как кошка с мышкой..." - Прошу извинить, что поднял в такую рань,- сказал Фьють, усаживая аптекаря на длинную скамью, стоявшую перед барьером.- Во всем виноват отец Кукаре. Вы же знаете его небольшую слабость. Как бы это сказать?.. Часом позже он был бы уже в веселом расположении духа. А наш разговор требует трезвых раздумий... - Какой разговор? При чем тут священник? - Моторолли заерзал на скамье, пытаясь принять независимый вид. Он даже вытащил сигарету, но курить не решился. - Не спешите, мой друг. Я вам сейчас все объясню. Фьють замолчал, подыскивая слова. Этот Моторолли любил болтать о демократических свободах. С ним надо было держаться осторожно. Кроме того, в любой момент он мог потребовать возвращения карточного долга... - У всех людей разные взгляды,- начал комиссар.- У меня есть сведения, что у вас тоже есть взгляды... Комиссар замолчал. Он никак не мог нащупать нужную тропинку беседы. - Вернее, мне известно, что вы находитесь в постоянной оппозиции к правительству... Аптекарь протестующе поднял руку. Кажется, он начал понимать, куда клонит чиновник. Но Фьють поспешил успокоить: - Я понимаю, в вас говорят убеждения! У меня тоже были в молодости убеждения, но с возрастом я сумел с ними совладать... Комиссар хотел было подробно рассказать, как он расставался с убеждениями, но аптекарю удалось перехватить нить разговора. Он поднялся, повернулся к президентскому портрету и сказал: - Господин комиссар, мои убеждения не предусмотрены Сводом уголовных законов. Они носят чисто политический характер. Но их также нет и в Своде законов о политических преступлениях! Прежде чем иметь убеждения, я внимательно прочитал все законодательство. Кроме того, здравая, умеренная, покладистая оппозиция подчеркивает демократический характер республики! Меня голыми руками не возьмешь!.. - Кто с этим спорит! - поспешно согласился комиссар.- Но я говорю совсем о другом... Как бы это лучше сказать? Послушайте, Моторолли, я вас очень уважаю. Я давно признал, что лучше вас никто в городе не произносит речей. Вы - наша славная интеллигенция. Но, поймите, сегодня надо хотя бы временно забыть о своих убеждениях! Сегодня надо всем нам объединиться! Речь идет о дальнейшей судьбе Диньдона. Вот почему я решил с вами посоветоваться... Фьють многозначительно поднял палец и повторил: - Посоветоваться! Понимаете, Моторолли? - Понимаю.-Аптекарь успокоенно откинулся на спинку скамья. В этот момент на железной лестнице раздался тяжелый топот. Его сопровождал восторженный ребячий вопль. Комиссар умолк и повернулся к двери. Лестница грохотала, будто разваливаясь на куски. И скоро в тесной рамке дверного проема возник владелец "Помпеи". Красный, разгневанный Сервантус протиснулся в комнату, волоча за собой перепуганного полицейского. - У вас, я вижу, давно не было неприятностей! - еще с порога загремел толстяк, надвигаясь, как танк, на комиссара.- Так я вам мигом устрою! Завтра же будут статьи в газетах! Я дойду до самого президента! Я вам покажу, как меня арестовывать!.. Казалось, еще мгновение, и тяжелая туша ресторатора сокрушит деревянную преграду. Тогда комиссару ничего не останется, как выпрыгнуть из окна. Но этого но произошло. Выпустив первый залп, Сервантус умолк, собираясь с силами для второго. - Да скажите наконец, что случилось? - пользуясь паузой, выкрикнул комиссар. - Он еще спрашивает! - снова забушевал ресторатор.-Выставил на посмешище всему городу! Прислал это чучело!.. Тут Сервантус так дернул полицейского, что у того фуражка съехала на лоб. - Я буду жаловаться! - пискнул полицейский, стараясь вырваться из рук ресторатора. Толстяк тряхнул его еще сильнее: - Я тебе сейчас такую жалобу покажу! Услышав это обещание, полицейский затрепыхался, как пойманная курица... - Мир вам, дети мои! Что у вас здесь происходит? Неожиданное появление священника несколько разрядило обстановку. Комиссар отошел от окна, а ресторатор отпустил полицейского. Отец Кукаре быстро вошел в участок, снял свой черный котелок и ловко бросил его на деревянный барьер. Несмотря на ранний час, от него явственно попахивало вином. - Уже? - разочарованно протянул Фьють.- Ну как же так, отец? Мы же вчера договаривались... - Сын мой,- внушительно произнес отец Кукаре.- Стоит ли говорить о рюмке домашней наливки? - Это - смотря какая рюмка... Не ответив огорченному комиссару, священник уселся на скамью рядом с аптекарем, подтянул сутану, закинул ногу на ногу и приготовился слушать. - Так что у вас здесь случилось? Остывший Сервантус подтолкнул Полицейского поближе к священнику. - Представляете, святой отец.- объяснил он.-Утром чуть свет - я еще штанов не успел надеть - является этот тип и говорит: "Следуйте за мной!" - Я выполнял приказ господина комиссара,- жалобно сказал чин полиции.- А господин Сервантус не стал слушать, а сразу стукнул меня по шее. По инструкции я имел право применить оружие... - Тогда святому отцу пришлось бы тебя отпевать! -вставил ресторатор. - Вот видишь, сын мой, с тобой могло случиться большое несчастье! разъяснил священник полицейскому.- И мне задал бы лишнюю работу. Благодари господа, что он не оставил тебя в трудную минуту... - Ну кто мог подумать, что приход моего подчиненного обидит нашего дорогого Сервантуса! - искренне огорчился комиссар. Все хорошо знали о большом состоянии ресторатора, доставшемся ему в наследство от тетушки. А в Диньдоне не было случая, чтобы полиция портила отношения с состоятельными людьми. Выпроводив полицейского за дверь, комиссар усадил Сервантуса и сказал: - Друзья, я пригласил вас для очень важного разговора...
