Джером Джером - Трое в лодке (не считая собаки)
Мы оказались в ужасном, совершенно ужасном положении. Что тут можно сказать? Мы оглядывались, ища молодых людей, которые сыграли с нами эту шутку, но они незаметно ускользнули, как только пение прекратилось.
Вот как закончился этот вечер. Первый раз в жизни я видел, чтобы гости расходились так тихо и поспешно. Мы даже не простились друг с другом. Мы спускались поодиночке, ступали неслышно и старались держаться неосвещенной стороны лестницы. Мы шепотом просили лакея подать пальто и шляпу, сами открывали дверь, выскальзывали на улицу и быстро сворачивали за угол, по возможности избегая друг друга.
С тех пор я никогда не проявлял большого интереса к немецким песням.
Мы добрались до Санберийского шлюза в половине четвертого. У шлюза река очень красива, а отводный канал удивительно живописен, но не вздумайте идти здесь на веслах вверх по течению.
Однажды я попытался это сделать. Я сидел на веслах и спросил у приятелей, устроившихся на корме, считают ли они осуществимым такое предприятие. Они ответили, что это безусловно возможно, если я возьмусь за дело как следует. Мы находились как раз под пешеходным мостиком, перекинутым с одного берега на другой.
Я собрался с силами и налег на весла. Греб я замечательно. Я сразу вошел в быстрый железный ритм. Я усердствовал руками, ногами и всеми прочими частями тела. Я работал веслами лихо, энергично, мощно. Оба мои товарища говорили, что смотреть на меня — одно удовольствие. Через пять минут я поднял глаза, считая, что мы уже у ворот шлюза. Мы находились под мостом, тютелька в тютельку на том месте, где были вначале, а эти два болвана надрывались от дикого хохота. Как последний дурак я разбивался в лепешку для того, чтобы наша лодка по-прежнему торчала под этим мостом. Нет уж, пусть теперь другие пробуют грести на быстрине против течения.
Мы добрались до Уолтона, сравнительно большого прибрежного городка. Как и во всех прибрежных местечках, к реке выходит только ничтожный уголок города, так что с лодки может показаться, что это всего-навсего деревушка, в которой полдюжины домов. Между Лондоном и Оксфордом, пожалуй, только Виндзор и Эбингдон можно рассмотреть с реки по-настоящему. Все остальные городки прячутся за углом и только одной какой-нибудь улочкой выглядывают на реку. Поблагодарим их за то, что они так скромны и уступают берега лесам, полям и водопроводным станциям.
Даже у Рединга, хотя он из кожи вон лезет, чтобы испортить, загадить, изуродовать возможно большую часть берега, хватает великодушия, чтобы скрыть почти всю свою безобразную физиономию.
У Цезаря, конечно, что-нибудь было около Уолтона: лагерь, укрепление или какая-нибудь другая штука в таком роде. Цезарь был великим любителем подниматься по рекам. Королева Елизавета тоже бывала здесь. От этой женщины вам не отвязаться, где бы вы ни оказались. Жили здесь также Кромвель и Брэдшо (не тот Брэдшо, который возглавляет наших гидов, а тот, который обезглавил нашего короля Карла). Приятная компания, нечего сказать!
В церкви Уолтона показывают железную «узду для сварливых женщин». Такими вещами пользовались в старину для обуздания женских языков. В наше время от подобных опытов отказались. Видимо, железа сейчас не хватает, а всякий другой материал недостаточно прочен.
Есть в этой церкви также достойные внимания могилы, и я боялся, что мне будет трудно оторвать от них Гарриса. Но он как будто о них не помышлял, и мы двинулись дальше. Выше моста река становится необычайно извилистой, что делает ее очень живописной, но с точки зрения гребца или человека, тянущего бечеву, это обстоятельство весьма омрачает жизнь; оно ведет к бесконечным спорам между гребцом и рулевым.
На правом берегу вы видите Оутлэнд-парк. Это знаменитое старинное поместье. Генрих VIII стянул его у кого-то (я уже забыл, у кого именно) и поселился в нем. В парке имеется грот, который за плату можно осмотреть и который стяжал себе громкую славу; однако, на мой взгляд, в нем нет ничего особенного. Покойная герцогиня Йоркская, жившая в Оутлэнде, обожала собак; у нее было их видимо-невидимо. Когда они околевали, она хоронила их на специальном кладбище, и всего их там покоится около пятидесяти штук, и над каждой собакой — надгробная плита, а на ней — эпитафия.
Впрочем, мне кажется, что они достойны этого не меньше, чем любой средний христианин.
У Коруэй-стэйкса — первой излучины выше Уолтонского моста — произошло сражение между Цезарем и Кассивеллауном. Готовясь встретить Цезаря, Кассивеллаун забил в реку множество кольев и, несомненно, прибил к ним доски с запрещением высаживаться. Однако Цезарь, несмотря на это, переправился на другой берег. Помешать ему перейти реку было невозможно. Цезарь! — вот кого нам не хватает для успешной борьбы с прибрежными землевладельцами.
Хэллифорд и Шеппертон со стороны реки тоже очень милы, но ни в том, ни в другом нет ничего интересного. Есть, правда, на шеппертонском кладбище памятник, украшенный стихами, и я очень боялся, как бы Гаррис не вздумал вылезти на берег, чтобы поглазеть на него. Когда мы приблизились к пристани и я увидел, каким жадным взглядом он уставился на нее, я изловчился и сбросил его шапочку в воду. Добывая ее и негодуя на мою неуклюжесть, Гаррис совсем забыл о любезных его сердцу могилах.
Возле Уэйбриджа река Уэй (славная речушка, по которой лодки могут подниматься до Гилдфорда; одна из тех, которую я давно уже хотел обследовать, да все не могу собраться), река Бурн и Бэзингстокский канал соединяются и все вместе впадают в Темзу. Шлюз находится как раз напротив городка, и первое, что нам бросилось в глаза, когда мы к нему подъехали, была маячившая у одного из створов шлюза куртка Джорджа. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что сам Джордж находится внутри нее. Монморанси принялся бешено лаять. Я закричал. Гаррис завопил. Джордж стал махать шляпой и заорал нам в ответ. Сторож шлюза выскочил с багром, убежденный, что кто-то свалился в воду, и был очень разочарован, обнаружив, что все благополучно.
У Джорджа в руках был довольно странного вида предмет в клеенчатом футляре. Он был круглый и плоский, из него торчала длинная прямая ручка.
— Что это у тебя, — спросил Гаррис, — сковорода?
— Нет, — ответил Джордж, и в глазах его появился какой-то странный, безумный блеск. — Это — последний крик моды. Все, кто проводит отдых на реке, берут его с собой… Это — банджо.
— Понятия не имел, что ты играешь на банджо! — воскликнули мы с Гаррисом в один голос.
— А я и не играю, — ответил Джордж. — Но мне говорили, что это очень просто. Кроме того, я достал самоучитель.
Глава IX
Джорджа заставляют работать. — Низменные инстинкты бечевы. — Черная неблагодарность четырехвесельной лодки. — Влекущие и влекомые. — Рациональное использование влюбленных. — Странное исчезновение пожилой леди. — Поспешишь — людей насмешишь. — Незабываемое переживание: вас тянут на бечеве барышни. — Пропавший шлюз, или заколдованная река. — Музыка. — Спасены!
Теперь, когда Джордж оказался в наших руках, мы решили запрячь его в работу. Само собой разумеется, работать ему не хотелось. Он говорил, что ему, видите ли, пришлось порядочно потрудиться в Сити. Гаррис, человек по природе черствый и не склонный к состраданию, сказал:
— Ну что ж! А теперь для разнообразия тебе придется порядочно потрудиться на реке. Разнообразие полезно всем. А ну-ка! Вылезай!
По совести (даже по тому, что называлось совестью у Джорджа) он не мог возражать, но он заметил, что, может быть, лучше ему остаться в лодке и заняться приготовлением чая, в то время как Гаррис и я будем тянуть бечеву. Потому что, видите ли, приготовление чая — чрезвычайно изнурительный труд, а мы с Гаррисом и так уже достаточно устали. Однако мы, не вдаваясь в дискуссию, вручили ему бечеву, и он взял ее и вылез из лодки.
Странная и непостижимая вещь — бечева. Вы укладываете ее кольцами с таким великим терпением и осторожностью, как если бы вы складывали новые брюки, а через пять минут, когда вы снова берете ее, она уже превратилась в какой-то ужасный, омерзительный клубок.
Я не хочу прослыть клеветником, но я твердо уверен, что если взять самую обыкновенную бечеву, вытянуть ее на ровном месте по прямой линии, отвернуться на тридцать секунд, а потом посмотреть на нее снова, то окажется, что она уже умудрилась собраться в кучу, скрутиться, и завязаться узлами, и затерять оба конца, и превратиться в сплошные петли. И вам понадобится добрых полчаса, чтобы, сидя на траве и проклиная все на свете, снова ее распутать.
Таков мой взгляд на бечеву вообще. Несомненно, здесь могут встретиться и счастливые исключения; я не утверждаю, что их не бывает. Может быть, есть бечевы, являющиеся гордостью своего цеха, — добросовестные порядочные бечевы, которые не воображают, что они дамское рукоделье, и не пытаются сплестись в вязаную салфетку, как только остаются наедине с самими собой. Я говорю, что такие бечевы, может быть, и существуют. Я хочу надеяться, что они бывают. Но я с ними никогда не встречался…
