Игорь Астафьев - ПЕРПЕНДИКУЛЯР
Я почувствовал себя эмбрионом, у которого нет никаких чувств, кроме чувства отсутствия свободы.
Наверное хорошо, что у обычных эмбрионов нет разума, а то им было бы совсем невесело. Теперь я знаю, что значит чувствовать себя эмбрионом.
Еще ничего не понимая, я окликнул Галактиона, но мысль, затрепыхавшись, как бабочка в сачке, так и увязла во мне. Никто не ответил.
Наконец до меня окончательно дошло, что я никуда не перелетел, а банально был затянут и поглощен черной дырой из-за того, что потерял скорость и бдительность. Не справился с управлением.
Полный коллапс. Почему-то вспомнилось, как меня в детстве заперли в темной кладовке. Там было тепло, темно и пахло нафталином. Самое интересное, что при этом совершенно не хотелось кричать и звать на помощь. Казалось, что если я закричу, то вся окружающая темнота навалится на меня и задушит, как подушкой.
Крик был диким диссонансом в этом царстве неподвижности. Так и просидел в одной позе, пока меня не позвали ужинать.
Такое же оцепенение было и сейчас с той лишь разницей, что ужина, наверное, не предвидится.
Сколько времени прошло, я не знаю. Вдруг мне послышался лязг засова, тяжелый скрип металлической двери и невнятные голоса. Затем промелькнул яркий свет сквозь дверной проем и снова все стихло.
"Очень странно,- подумал я,- Откуда в открытом космосе закрытая металлическая дверь? Бред, наверное."
Эй!- Громко подумал я.- Есть тут кто-нибудь?
– Да не кричите Вы так,- сказал усталый голос,- Конечно же, есть. Причем не просто есть, а отдыхают. Хотя что толку... Ну ладно, давайте знакомиться, раз уж разбудили. Вы кто?
– Электрон.
– Очень приятно. Иосиф Виссарионович Сталин.
– Здравствуйте, товарищ Сталин!
– О Господи! Неужели непонятно? Я же хотел сказать, что если Вы электрон, то я - непосредственно Иосиф Сталин. Вы, я извиняюсь и надеюсь, нормальный в смысле медицины? Электроны обычно не думают и уж тем более не говорят. Вон они на дворе кучами лежат. Их периодически лопатами отгребают.
– Хорошо, кто же я по-вашему?
– Ясно кто. Такой же, как и я, зэк.
– И за что меня?
– Странный вопрос. Не за что, а как всех. Вы же в черной дыре. Всё впускать и ничего не выпускать.
– А Вы кто?
– Моя фамилия Бляхер. Я вредитель.
– Леон Семеныч?!
– Ну да, я.
– И какой же Вы вредитель, домашний, огородный или, извиняюсь, из человеческих паразитов?
– Потомственный. И напрасно смеетесь. Если они узнают, что Вы или я не вредители, то сильно побьют.
– Помилуйте, за что, почему и, в конце концов, по чему?!
– По мозгам. Это больно. Так что советую сразу принять эти правила. Лично я - потомственный оппортунист, родился в ревизионистской семье. Папа - врач-вредитель, еврей, мама - вейсманистка-морганистка, полька. С глубокого детства был приучен к вредительству. Считал и считаю, что кирзовый сапог на босу и немыту ногу уступает лаковым туфлям. Что бездельник и иждивенец хуже предпринимателя. Поэтому меня надо расстрелять.
– Что-то уж больно спокойно Вы про это говорите.
– А чего волноваться? Расстрелять-то меня должны не сегодня. А завтра здесь никогда не наступит. Это же черная дыра, временное болото. А в них время стоит, помните, в школе учили? Так что сегодня меня могут только побить. Вот этого я и боюсь, а расстрела - нет.
– Леон Семеныч! Что Вы такое говорите?! Вы же родились уже после развенчания культа личности! И вообще, Вы-то как здесь очутились?
– А Вы? Судя по разговору, Вы тоже из настоящего времени.
– Я электрон. То есть, я в его образе. Меня затянуло. По глупости.
– Понятно, хотя и не очень ясно. Космическим путем. А я еще страннее, хотя и тоже исключительно по глупости. Жил себе на Гаваях, спокойно владел своей шахматной школой, все хорошо. Но подвела старинная русская привычка (а вне России все евреи, как известно, - русские). Если все хорошо, то на душе становится неспокойно. И так я был доволен всем, что как-то на досуге решил представить как бы я жил, если бы родился лет этак на пятьдесят раньше.
Лежу я как-то вечером и представляю, что вот арестовали бы меня, придумали бы мне обвинение, ну и так далее. Дурак самодовольный. Теперь-то я знаю, что вредно иметь слишком сильное воображение. И вот, довоображался.
Закрыл глаза, представил себя в камере во всех подробностях, а когда их открыл, то я уже здесь. В камере.
Поначалу думал, что с ума сошел, а потом понял - и верно сошел. Только не с ума, а со своего времени. Теперь вот зэкс-символ, так сказать...
– Так это не так страшно, Леон Семеныч. Это же как я, понарошку, мысленное путешествие!
Раздался скрип двери, вспышка света и я получил сильный удар по голове, которой как бы и не было.
– Ну как "понарошка"?- тихо осведомился Семеныч когда я вновь стал соображать.
– Этого не может быть... Мы же оба там, на Земле, в нашем времени! Здесь же только наши мысли!
– Вот именно. А насчет их они как раз большие мастера.
– Так я возьму, да и выйду сейчас из образа!
– Не хотелось бы Вас огорчать, коллега, но боюсь, что ничего у Вас не получится. Мы в черной дыре. А отсюда ни свет, ни мысли выйти не могут. Железный занавес. Время стоит. Срок, к сожалению, тоже.
– Это что, пожизненное заключение, что ли?!
– Хуже. Боюсь, что вечное.
Так я оказался с легендарным Семенычем в одной камере (или палате это уж кому как). Сидеть пришлось долго. Вот так и бывает: заснул якобы человек летаргическим сном и все думают, что он спит. А он в это время, поди, томится каким-нибудь древнеримским рабом в одном из осколков прошлого.
Может, это и есть ад? А если все-таки расстреляют?
– К сожалению, никак не расстреляют,- говорил Семеныч,- завтра здесь наступить не может.
– А интересно, где оно, здешнее завтра? Небось, в другой черной дыре? Сколько же их должно быть!
– Так ведь на то и бесконечна Вселенная, что много. Какие-то, наверное, лопаются со временем, как мыльные пузыри, другие возникают. Радуйтесь еще, что мы не в том "завтра", а то здесь вечное сидение, а там - вечный расстрел.
Раз в день (если это можно назвать днем) нам приносили в буквальном смысле одну и ту же баланду, которая была абсолютно без надобности, будь она даже черепаховой котлетой.
Попытки что-либо выяснить у охранников были так же тщетны, как перешивание старых носков в модный купальник.
– У этих же до души не доплюешься,- обреченно заключил Семеныч и как бы махнул далекой рукой.
И тут я вспомнил про единственный способ, который мог нам помочь. А способом этим был открытый Семенычем же ЗРБН - закон разумно-беспредельной наглости. Ведь это только уголовные и административные законы действуют исключительно в рамках одной отдельно взятой страны, а, поскольку ЗРБН претендовал на глобальный статус (наряду с законом всемирного тяготения), то он должен действовать и тут.
Раз по уголовным и административным законам Черной Дыры нам ничего хорошего не светило, осталось уповать только на собственные.
Вообще, если какой-нибудь юрист надумает заниматься законотворчеством, то ему следует знать, что лучше работать над глобальными законами. И все равно любой, самый завалящий физик уж если откроет какой-либо закон, то его никакая ведомственная инструкция не переплюнет. Хоть её сто раз переутверждай.
– Ну всё,- сказал я Семенычу,- это для твоего закона будет самое генеральное испытание. И уж если он сработает здесь...
– А если не сработает?
– Должен сработать. Иначе зачем же мы его открывали?
Осталось найти действенный способ применения ЗРБН в суровых условиях дальнего космоса и местного политического устройства.
Идею нашли после того, как Семеныч случайно упомянул в наших философских беседах универсальное доказательство отсутствия Бога, которое использовали советские преподаватели научного атеизма. А именно: "Сможет ли Бог создать камень, который не сможет поднять?" Отсюда делается только два возможных вывода, на которых и существовал советский "социализм": "1. Сам дурак! 2. Если все же не дурак - см. п.1."
"Сможет ли, да сможет ли создать камень?.." Естественно, не сможет. Потому что не захочет! Не захочет повторять ошибок Джинна, которого точно таким же способом загоняли обратно в бутылку из-под джина. "Если ты такой всемогущий,- говорили ему востроголовые сказочные пролетарии,- то сделай так, чтобы ты стал недееспособен! Юркни-ка обратно в бутылку!"
А у того Джинна, видимо, были определенные проблемы с головой. Потому что на такую удочку может попасться только детсадовец очень и очень средних способностей.
Впрочем, вернемся к идее. Мысль была красивая и до беспредельности наглая. А шли мы к ней так.
Черная Дыра все поглощает и ничего не отдает. Сажает всех. А сможет ли она посадить того, кого не сможет посадить? Кого? Само Светило! Ведь если Черная Дыра переест, то она лопается. Значит, надо подкинуть ей такую возможность.
