Александр Зиновьев - Затея
— Само собой разумеется, расстреляли свои. На всякий случай.
— Вы знаете, что планируется юбилей Павлика Морозова?
— А в этом есть смысл. В Павлике Морозове воплощена вся глубочайшая диалектическая сложность нашей эпохи. Он предал своего отца, это факт. Он за это понес наказание: его убили. Но он предал во имя коммунизма, то есть во имя светлого идеала. За это его сделали национальным героем и поставили ему памятник. Шутки шутками, но тут не так-то все просто.
— Его все равно потом расстреляли бы. За что? А чтобы не растрепал, что вся история с кулаками была липой.
— Ходит слух, что Павлик Морозов жив, только под другой фамилией живет.
— Алексей Стаханов.
— Нет, Мария Демченко.
— А мы, между прочим, будем ставить «Как закалялась сталь». Навязали, сволочи. Но мы им выдадим такую «сталь», что за голову схватятся. Эту книжечку можно ведь истолковать очень современно, совсем не так, как эти проходимцы делают.
Потом на столе появилась телятина, и разговор переключился на другие темы, главным образом — на то, как живут люди на Западе. Когда с телятиной было покончено, уговорили своего «домашнего» поэта, опубликовавшего недавно очень неплохую брошюру по критике экзистенциализма, почитать свои сатирические стихи. Потом опять вспоминали о «материале». Признали, что Маяковскому, конечно, далеко до Пастернака и тем более до Мандельштама. Но, несмотря на это, он был все же неплохой поэт. Пожалели, что он талант угробил на пустяки. Кто-то заметил, что талант Маяковского в том и заключается, чтобы писать всю эту апологетическую муть и выглядеть так, будто он гробит свой талант.
— И все-таки, — резюмировала беседу Неличка, — призывать молодежь подражать Дзержинскому было неприлично уже во время Маяковского. А теперь это звучит как попытка оправдать репрессии сталинских времен.
— И как призыв писать доносы.
— Зачем преувеличивать? Сейчас это неактуально. Я был свидетелем забавной истории сегодня. В автобусе подвыпивший мужичок начал поносить наши порядочки. А молодой парень потребовал, чтобы он Это прекратил. А ты кто такой? — спросил мужичок. Я из КГБ, сказал парень, предъявив удостоверение, и приказал мужичку следовать за ним. Мужичок струхнул. Но тут в дело вступила старушечка лег восьмидесяти. А вы, молодой человек, проскрипела она, не имели права обнаруживать себя. И потребовала, чтобы кагэбэшник показал ей удостоверение. Она, мол, о его поведении доложит куда следует. На ближайшей же остановке парень смылся под смех пассажиров. А в автобусе началась такая антисоветчина, что наши диссиденты в сравнении с ней выглядели бы почти как апологеты.
— Да, сейчас не то время. КГБ сейчас совсем не тот. И зря на него всех собак вешают.
МетодологиРасставшись с единомышленниками-методологами, Основатель зашел домой к своему постоянному собутыльнику, не имевшему никакого отношения к методологии, и совратил его своим видом на продолжение выпивки. На улице встретили знакомого аспиранта-философа. Через час стали лучшими друзьями и пришли к полному согласию по всем вопросам. Еще через час переругались до такой степени, что Аспирант обозвал Основателя и Собутыльника предателями Родины, пообещал сообщить о их поведении в ректорат и свести их на Лубянку. В конце концов он заявил, что еще со школы служит в Органах и является там далеко не последним человеком. В это время они как раз двигались по улице Герцена вниз к Манежу. Когда они поравнялись с дверью черного хода на философский факультет, Аспирант свалился без чувств. Тащить его не было никакой возможности и тем более никакого смысла. Тут Основатель вспомнил, что у него в кармане валяется на всякий случай ключ, который подходит почему-то ко всем дверям в Москве. С помощью этого ключа он попал и в ту квартиру, где его нашел утром Гэпэ. Ключ, естественно, подошел и к двери факультетского черного хода, и к кабинету декана. Взвалив Аспиранта на стол, покрытый зеленым сукном, Основатель написал на листе бумаги «Я — стукач» и положил его на грудь Аспиранта. Этим самым, сказал он перепуганному Собутыльнику, мы бросаем вызов всему существующему строю. Имей в виду, если выдашь, убью. Заколю вязальной спицей, так что никто не догадается. Будем стоять до конца, пролепетал Собутыльник, сблевав прямо в деканское кресло.
В России, сказал Основатель, когда они выбрались обратно на улицу Герцена, всякое серьезное общественное движение против существующего строя начинается с непристойности. Хочешь знать, когда у нас кончится коммунизм и начнется что-то более или менее терпимое? Когда какой-нибудь забулдыга наложит кучу в Мавзолее. Бежим! Дружинники!!!
О чем думают людиОдин мой знакомый, продолжает Основатель, работает в психиатрической больнице. Они там применяют какие-то препараты, из-за которых люди теряют способность думать молча и обязательно должны проговаривать свои мысли вслух. Сотрудники такие мысли вслух записывают и изучают. Ищут какие-то законы. Между прочим, совершенно безуспешно. Мой знакомый показывал мне некоторые записи. В высшей степени интересно. Во-первых, думают люди круглые сутки непрерывно, хотя с различной интенсивностью. Степень интенсивности определяется словесной плотностью и еще какими-то параметрами. Во-вторых, не весь состав сознания людей выразим словесно, так как подавляющая часть говоримого фрагментарна. Больше половины фраз невозможно реконструировать даже приблизительно. Да и неизвестно пока, являются ли при этом слова элементами потенциальных фраз вообще. В-третьих, человек одновременно думает в нескольких различных планах. Самые примитивные люди думают сразу в двух-трех, часто совершенно несовместимых планах. Например, один математик одновременно решал пустяковую задачку на число возможных перестановок вещей в палате, доказывал очень сложную теорему, насиловал санитарку, разрабатывал проект переустройства общества. Некоторые люди думают сразу в десяти или более планах (как, например, этот математик). В-четвертых, все равно можно было различить монологическое и диалогическое (и более) мышление. Причем в процессе групповой беседы одновременно имели место монологи, не предназначенные для других. Наконец, что самое удивительное, так это сохранение различия интимного монолога, который мы скрываем от других обычно, и монолога, доверяемого в принципе другим, скажем — открытого монолога. Просмотрев эти материалы, я пришел в ужас. Мой знакомый сказал, что за все девять лет работы над такими материалами он не встретил в них ничего особенного, отличающего их от тех, которые просмотрел я. Это были типичные и характерные материалы. А между тем подопытные люди во многом прочем были здоровы и представляли все слои нашего общества. Догадываешься, к чему я клоню?
Все то, что толкуют некоторые досужие люди насчет духовного превосходства нашего населения над населением стран Запада, продолжает Основатель, есть наглая ложь. Наша официальная пресса, наше подцензурное искусство, наши гуманитарные науки в преобладающей части и вообще все сферы нашей дозволенной духовной культуры выражают общее состояние духовности нашего населения очень точно. Если и появляются на всю эту гигантскую страну отдельные исключения, так они не влияют на общую картину. И тебе хорошо известно, как с ними поступают. Бессмысленно, повторяю, в затемненном, пошлом, вульгарном, примитивном и т. д. сознании этого общества искать нечто значительное, скрытое от внимания людей. Если тут появляется нечто значительное, оно рано или поздно само заявляет о себе. Оно тогда само найдет себя.
Методологи— Почему ты такой похабник? — спросили ученики у Основателя. Не мог бы ты выражаться поинтеллигентнее? Ведь среди нас есть женщины, а некоторые из них еще девицы. У них уши вянут, слушая твои непристойные речи. Мог бы, сказал Основатель. Но не буду, ибо:
Когда помойку гоношится
Превознести подонков рать,
Блажен тот будет, кто решится
На их историю насрать.
После этого одна из девиц попросила Основателя лишить ее невинности во имя прогресса. Я, сказал Основатель на это, совращаю людей через уши и души, а не… А что касается прогресса, то в том же первоисточнике говорится следующее:
Когда все тянутся к прогрессу
И рвутся в сказки-облака,
Блажен, кто так, для интересу,
Грустит за прошлые века.
— Эти «борцы за права» далеко не святые. Получали они средства из-за границы? Получали, это факт. Когда еще до погрома было далеко, они сами этим хвастали. И чтобы при этом не нарушали законы?! Не поверю. В какой форме они получали? Подарки. Прекрасно! Но одни джинсы — подарок, а полсотни — валютная махинация. Один магнитофон — подарок, а десяток…
