Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 1)
- А чем плохо здесь? - спросил Гуляйбабка, осматривая постройки и местность. - На горе скотный двор, можно укрыть коней, под горой - ракиты, пруд.
- То не пруд, господин начальник. То сточная яма.
Жижа туда с коровника, свиноферм... А на прудок похожа, и глубока, не смею возразить...
- Жаль, - вздохнул Гуляйбабка. - Жаль. Коней бы по жаре не мотать. Ну да что ж, - он хлопнул ладонью по коленке. - Едем в село! Овес найдется?
- Овса нет, но найдем.
- Где?
- Откопаем. У саботажников возьмем. Мне все приходится добывать лопатой. Потому, извините, я в таком виде. Лично яму таво-с...
- Ну и как успехи?
- Пока ничево-с. Только начали. Но по запаху чую: сало там.
- И я... И я теж казал, пан староста, що у вас нюх, як у того гончака, отозвался старик-проводник, продолжая сидеть все там же, рядом с кучером на передке. - А пан начальник, не поверив, сказав, що такого у людей нема.
- Вы правы, отец, как белый день. Теперь я и сам вижу, что нюх у вашего старосты не хуже, чем у гончака. Даже овчарка не могла бы учуять под навозной кучей сало, а вот он учуял...
- Рад стараться! - рявкнул пан Песик. - Рад копать!
- Копать будете после, - махнул рукой Гуляйбабка. - А теперь подойдите ко мне и склоните свою бесценную голову.
Пан Песик не только склонил голову, но и стал на колени перед высоким начальством.
- По поручению президента БЕИПСА, - надевая на шею старосты черную ленту, сказал приподнято Гуляйбабка, - я награждаю вас, пан Песик, извините, Куцый, за исключительные заслуги перед фюрером высокой наградой - медалью БЕ первой степени.
Пан Песик потянулся губами к руке Гуляйбабки.
- Встаньте! - отдернув руку, приказал представитель президента. - Скажите лучше, будет ли коням овес.
- Будет. Все будет. И овес и угощеньице. - И, подхватясь, обернувшись к стоявшим у дома на горке троим полицаям, хрипло прокричал: - Эй, Копытченко, Мялкин, Сушихвост! Живо сюда! Живо!!!
Полицаи, гремя сапогами, подбежали к карете, вскинули руки к кепкам.
- Немедля в бредень и ловить на уху. Да чтоб покрупней! И к ухе чтоб все было! А не то! Ну!
Полицаи звякнули подковами каблуков и побежали на колхозный двор за бреднем. Староста, держа руку на сердце, почти переламываясь, поклонился:
- Прошу в село, милостивые господа! У пана Песика есть чем угостить. Да я для вас всю душу... всего самого себя.
...Судя по многим признакам и, в частности, по множеству больших бронзовых окороков ветчины, висевших на чердаке, в запечье дома, пан Песик выворачивать себя пока не торопился, а выворачивал других.
Разморенные ночной дорогой и полуденной жарой гости, пообедав и наскоро накормив коней, улеглись на прохладных глинобитных полах спать. Пан же Песик, не теряя времени, уехал на подводе кончать дело с навозной кучей.
...Когда пан Песик вернулся через два часа в весьма отличном настроении (на бричке он привез кадку найденного под навозом сала), обоз гостей уже вытянулся на дорогу и что-то выжидал.
- Господин Песик, на вас поступила жалоба, - сказал Гуляйбабка, как только бричка старосты остановилась возле кареты, а сам староста поспешил вытянуться возле нее.
Гуляйбабка вытащил записку из нагрудного карманчика, где белел носовой платок.
- Неизвестным лицом подброшена в комнату, где я отдыхал. Долг службы требует прочесть ее вам. Соизвольте послушать. "Господа высокие начальники! Наш староста пан Песик из кожи вон лезет, чтоб выслужиться перед вами и показать, что он вовсю старается ради фюрера, но это все обман, мишура. Пан Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей..."
- Ложь! Клевета!! - воскликнул побледневший Песик. - Я ничего не минул. Я обобрал все дворы.
- Пан Песик! А-я-я-яй, - покачал головой Гуляйбабка. - В таком чине и так невоздержанно ведете себя. Дайте же дочитать.
- Молчу. Умолк. Звиняюсь, - поклонился Песик.
- "...Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей, - повторил строчку Гуляйбабка, - а большие клады добра он не видит. Не мешало бы, в частности, у Песика спросить: почему он до сих пор не извлек из ямы с навозной жижей (что у колхозного двора) запаянный железный сундук, в котором спрятано сто тысяч колхозных денег? Ему же хорошо известно, что сундук там, на трехметровой глубине. Однако ж пан Песик и не чешется. Для кого же, спрашивается, он приберегает эти деньги? Нам думается, что не для Великой Германии".
Гуляйбабка сунул записку стоявшему с раскрытой папкой наготове заведующему протокольным отделом Чистоквасенко:
- Приобщить к делу для доклада гебитскомиссару, - и, не удостоив даже взглядом растерянно моргающего Песика, зашагал вдоль колонны.
Пана Песика ошеломила зачитанная Гуляйбабкой жалоба. В навозной жиже лежат такие деньги, а он не знал, раскапывая пустячные ямы с тряпьем и салом. Ах как же он опростоволосился! И что теперь будет, что будет, если этот чиновник с Железным крестом в самом деле доложит гебитскомиссару? Нет, нет. Скорее же объяснить, оправдаться. Песик догнал начальство и залепетал:
- Неточная информация. Совсем неточная, господин начальник. Я не знал. Клянусь богом, не знал, что там спрятаны деньги. Я бы давно, сам лично. Только вот в чем туда залезть? Нет водолазного костюма.
Гуляйбабка остановился.
- Отговорка, пан Песик. Чепуха на постном масле. Вы давно бы могли достать противогаз и спуститься в нем. Но вы действительно "не чешетесь".
- Чешусь, пан начальник. Буду чесаться, вот свят крест, - он осенил себя крестом. - Разыщу противогаз. Разобьюсь, а достану.
- Разбиваться не надо. Поберегите себя для фюрера. Мы поможем вам. Ступайте к моим интендантам и скажите, что я велел выдать вам новый противогаз. В нем вы опуститесь хоть к дьяволу в котел. Учтите, что господин гебитскомиссар был более высокого мнения о вас, и если вы не достанете эти сто тысяч...
- Вытащу! Расшибусь! - гаркнул Песик, и в рачье-красных от недосыпания глазах его блеснула страшная решимость.
Гуляйбабка вскинул руку к цилиндру:
- Валяйте! Тащите. Да чтоб все сдали германским властям до копейки.
Мимо кареты, застегивая на ходу черную, с широкими рукавами мантию, прошел где-то подзапоздавший священник. Гуляйбабка окликнул его:
- Ваше священство! На минуточку.
- Чему буду богоугоден? - подойдя к карете, поклонился поп.
- Благословите пана Песика на трудное предприятие.
- Простите, не расслышал. Благословить или причастить?
- Можно и то и другое.
Отец Ахтыро-Волынский снял крест, помахал им перед носом старосты.
- Да благословит и помянет господь бог наш раба своего пана Песика, тьфу! Чуть в грех не вошел. Как звать-то?
- Идрагил Панфутич.
- Начнем сначала. И да благословит и помянет господь бог наш раба своего Инра... индра.. тьфу! И придумают же имя такое. Начнем сначала. И да благословит и помянет раба твоего Авдрагуила и да будет царствие ему... Аминь!
Обоз Гуляйбабки взял курс в Горчаковцы - к старосте Стефану Гниде, заслужившему благодарность гебитскомиссара.
16. ГУЛЯЙБАБКА ВЫРУЧАЕТ СТАРОСТУ ГНИДУ
Гебитскомиссар Волыни был прав. Староста горчаковцев Стефан Гнида оказался и в самом деле на редкость гостеприимным. Он лично встретил обоз Гуляйбабки еще на окраине села и выразил превеликую благодарность за оказанную честь. Однако проявить во всю силу свое хлебосольство пан Гнида по весьма уважительным причинам не мог. Ночью был налет партизан, и в жестокой схватке погибло восемь из десяти полицаев.
- Это были хлопцы на подбор, - сказал еще по дороге Гнида. - И горилку пили добре, и по амбарам мастера...
Убитые лежали под белой простыней возле обгорелого забора. Двое уцелевших грелись (заря выдалась прохладной) у головешек догорающей комендатуры. От костра сильно припекало, но полицаи никак не могли согреться, их все еще трясло. Да и сам господин староста прозяб не на шутку. Зубы его выстукивали что-то похожее на чечетку. И немудрено. Ведь староста был лишь в исподнем белье: партизаны слишком внезапно атаковали комендатуру, и было не до одежды. Да и исподнее так сильно разорвалось, что приходилось то и дело прикрывать попавшейся под руку головкой подсолнуха то место, которое даже в бане прикрывают. Нельзя сказать, что Стефан Гнида не пытался спасти верхнюю одежду. Однако из этой попытки ничего не вышло, кроме новой потери: на голове у него обгорели волосы, остались одни лишь рыжие пеньки, ну точь-в-точь такие же, как у опаленного гусака.
- От имени президента и лично от себя, - сняв цилиндр, сказал опечаленным голосом Гуляйбабка, - выражаю вам, господин Гнида, глубочайшее соболезнование по поводу гибели доблестной полиции и вашего личного обожжения. Но, смею вас заверить, вы обгорели не напрасно. Фюрер не забудет вас. Когда он узнает, что вы продолжали служить ему даже в одних кальсонах, он наверняка наградит вас Железным крестом. Я же награждаю вас от имени президента БЕИПСА медалью БЕ первой степени.
