Люда и Игорь Тимуриды - Как воспитать ниндзю
- А женщины? – спросила внимательно слушавшая Мари. – Я согласна насчет переходного возраста и много замечала интерес ко мне, но почему одни дальше в браке расцветают, а другие нет?
- Зависит от любви... – сказала мама. – Любящая только расцветает в браке еще сильней... А вообще, уже для зрелых женщин красота зависит в первую очередь от мощи ее индивидуальности, ее духа, величия ее подлинной сердечности, глубины чувств... Чем мощнее дух, то есть индивидуальность, сердце, чем глубже чувства, тем красивее... Действительно, женщина может быть очень привлекательна уже став женщиной и утеряв природную “очаровашку”, но здесь уже начинает работать глубина их индивидуальности – от этого зависит красота...
Мы обрадовались.
- И, конечно, от ухода за собой, – безжалостно добавила мама. – Иная со своим личиком такое сотворит с помощью платья, прически и малой дозы помады и большой дозы актерства и наблюдательности, что ахнешь... Нужно всегда следить за собой, девочки, а то у тебя нос распух от слез... – мама вытерла мне нос.
- Ну, это ты уже говорила... – протянула Мари.
- Помнишь, как ты показывала фокус, – обратилась ко мне мама, – когда в зависимости от окружения абсолютно те же нарисованные черты вырезанного из книги лица приобретали разное выражение и разную красоту, становясь то прекрасным и мечтательным, то...
- И это ты говоришь двум первым дизайнерам платьев в Лондоне? – фыркнула Мари. – Это когда нам приходится биться, чтоб сделать твоих знакомых выдр красавицами!
Я опять побледнела.
- Ну, рева, прекращай, – ласково сказала мама. – И к тому же муж все равно первым делом платье снимет, ты же не будешь в нем вечно ходить!
- Но то ночью в темноте, – шмыгнула носом я. И отвернулась, глубоко вздыхая.
- Тетя Дженни, чему вы дочерей учите! – крикнула тумбочка для обуви.
Все подпрыгнули.
- О Господи! – я схватилась за сердце.
- Какой кошмар, она говорит голосом Джекки, – перекрестилась мама той невесты, что я уже выдала замуж.
- Кол, кол принесите, там оборотень...
- Лучше откройте, – провопила тумбочка, – а то какая-то мерзавка закрыла ее на ключ!
Мама почему-то покраснела.
- Обувь воруют, – виновато проговорила она.
Мы с Мари переглянулись и выставили Джекки в коридор прямо вместе с тумбочкой. На счет – раз, два, три – спустив ее с лестницы.
Тумбочка вопила, ругалась и выла дурным голосом, скача по ступенькам. Мы с Мари стояли на вершине лестницы и счастливо заворожено смотрели с удвоенным вниманием вниз. С счастливыми и по идиотски очень довольными собой лицами, как она кувыркается... Впрочем – я прислушалась к боевому инстинкту – Джекки ничего не грозило, кроме сильных синяков.
- Что вы делаете?
- Смотрим, – честно ответила я, втянув голову в плечи, но не отрывая взгляда.
- Тумбочка упала, – пожаловалась Мари.
- Там что, кто-то есть?!? – истерически воскликнул придворный.
- Моя обувь, – печально ответила я.
- И вы плачете? – спохватился тот. – Не волнуйтесь, я сейчас вам достану, выну и даже вытреплю то, что там лежит... – сказал он, видя, что тумбочка упала в бак с водой.
- Приводнился, – удивленно сказала я.
- Слушай, – тихо шепнула мне Мари. – А дышать он чем там будет?
Я пожала плечами – какие-то идиотские вопросы, а я откуда знаю?
В это время из комнаты вылетела мама и с криком:
- Что вы изверги, с дитём сделали...
...Кинулась к тумбочке, помахивая ключом...
Вытянув – откуда только силы взялись, из помойного бака тумбочку, она вытащила оттуда Джекки за шкирку и, выкручивая, заплакала:
- Маленький мой, – запричитала она, – детенушка, они тебя убили? Две такие кобылы здоровые над маленьким мальчиком издеваются...
Джекки точно не выдержал такого издевательства и побежал прочь.
- Ну пони! – остановился в конце коридора весь мокрый и злой и пригрозил он кулаком маме, ибо нас с Мари там не было. – Я тебе устрою танцы под луной и с цветами!
Почему-то из-за того, что Джекки назвал меня пони, мне стало несказанно обидно, что и не говори. Я спряталась в ванне и снова заревела, разглядывая себя в зеркале. Лошадиная морда, мама все обманывала...
- Кошмар, она снова плачет, – сказала маме Мари.
Мама хладнокровно вскрыла замок ванны заколкой и сильно обняла меня, встряхнув.
- Я некрасивая, – я подняла на нее заплаканные глаза.
- Господи, тебе что, еще надо, чтоб они умирали от твоей красоты?! – не выдержала мама.
- Мне ничего не надо, я просто хочу, чтоб меня не называли “пони”...
- Ой, Лу! – ухмыльнулась мама. – Ты еще не то от мужа услышишь. Они здесь в Англии все помешаны на чистопородных конях и больше ничем не интересуются и все норовят назвать тебя лошадью...
- Лошадкою?
- Ну да, и кобылкою, – ласково погладила меня по головке мама. – Так что Джекки хотел сделать тебе величайший мужской комплимент...
- Нет! – я заревела еще больше, поняв, – тогда бы он назвал меня арабской кобылой, но не Пони! В-в устах всадника эт-то не комплимент!
- Может, ты скакала не слишком хорошо, – заметила из-за двери Мари...
- А может, он и не тебе грозил, – легкомысленно заметила мама. – Ведь тебя там не было, вернее сразу же не стало, а была только я...
- Нет! Все тут знают, кто тут Пони! – с отчаянными рыданьями воскликнула я.
Горе мое было слишком велико, чтоб его измерить. К тому же ощущение того, что я потеряла свою страховку и вообще мое приданное, так сказать, тот “капитал”, который позволял мне быть своей среди этих разодетых людей, а не приживалкой, порядочно давило на меня. Чисто психологически, ибо деньги всегда меня мало занимали...
Но мама, видимо, хорошо зная меня.
- А ну выкладывай! – резко разворачивая меня и крепко обнимая, сказала она. – Что еще у тебя на душе? Если б тебя волновал только Джекки, то ты б пошла и набила б ему мордочку, а не сидела бы сложа руки...
- Нич-чего, – твердо сказала я, трезвея, ибо мне было стыдно за свои корыстные мысли. – Ничего абсолютно...
С этим платьем у меня было связано столько надежд! Мне так мечталось, что, увидев меня в нем, меня кто-то полюбит по настоящему. И я буду настоящей золушкой и найду настоящего крепкого и прекрасного принца и военачальника, такого себе Бога Войны, что победит мое сердце... И вот все надежды рухнули безвозвратно... И почему-то было так тоскливо, хотя я понимала, что это чепуха и даже смеялась внутри над собой.
- Бери пример с Мари, она не огорчается, – сказала мама.
- Но Мари дочка! – вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что выдала себя.
- Ты огорчилась из-за камня, – ахнула она. И догадалась: – Я подарила все твои детские сокровища!
- Ничего себе детское сокровище в полтора миллиона! – фыркнула Мари.
Я никогда не задумывалась над денежными вопросами и даже не думала копить и собирать сокровища отдельно от семьи, и всегда, не задумываясь, отдала бы все, что надо, для дела. Но естественно найденный камень был некой страховкой без всяких нехороших и дурных скрытых мыслей в моем двойственном положении, когда меня никто не хотел признавать дочерью официально, и я была то ли горничная, то ли неизвестно кто в семье... Это меня не трогало, ибо я ни от кого не зависела... Раньше...
Но мама поняла – она всегда понимала мои мысли.
- Вот, Господи, что ты надумала! Возомнила себя бедной, чужой и покинутой приживалкой! – сплеснула руками она. – Повешу отца на собственном галстуке, сколько раз я говорила ему, что надо удочерить тебя!
Я отвернулась, ибо это разбередило старую детскую рану.
- Лу! Дочка!!! – она заглянула мне в глаза, – ты часть семьи как Мари, и ты имеешь такое право на все, кроме майората отца, как и мы, – ласково, но твердо сказала она. – И вообще я дура... Сегодня же прикажу перевести на твое имя пятнадцать миллионов в разных банках и собственности как твое приданное, и отдать распоряжение, чтобы ты могла сама ими распоряжаться... И только ты сама, даже если выйдешь замуж! Давно надо было сделать это тебе и Мари, ведь вы уже взрослые! Чтоб не думали всякого!
Надо сказать, что в отличие от английских обычаев, где женщина не имеет права распоряжаться собственностью и деньгами без разрешения мужчины или мужа, у нас всем распоряжалась мама и Мари... И это было понятно – отца и любого из нас могли убить... Да и распоряжаться в его отсутствие приходилось всем именно им. Мама здесь правила. После меня.
- Я испорчу тебе платье слезами, – слегка отталкивая ее, с трудом сказала я.
- Ну-ну... – улыбаясь, сказала мама, не отпуская. – А я то думала, что же это ты делаешь?
- Пусть не портит мое платье, рева! – встревожено вмешалась из-за двери Мари. – Мама, сними платье, а потом утешай...
Я огрызнулась.
- Или подожди с этим, пока она высохнет, – не унималась Мари.
- Подумать только, – сказала я маме, – ты знаешь, Мари при мне сказали, что в свои сорок лет в этом платье она выглядит на удивление молодо...
- Иии-го-го! – громко заржала Мари во всю глотку. И так распевала самозабвенно изо всех сил на весь замок. – И-го-го!
