Борис Львович - Актерская курилка
На съемках телепередачи "Знаки Зодиака" ведущий Олег Марусев предложил режиссерам Петру Тодоровскому и Владимиру Меньшову сыграть этюд: Тодоровский просится к Меньшову в фильм "Горе от ума" на роль Чацкого. Меньшову же было задано не брать ни в какую.
Тодоровский начинает: "Володя, мы сто лет знакомы, ты знаешь, что я артист приличный, и весьма – дай Чацкого сыграть, я не подведу…"
Меньшов: "Петенька, да лучше тебя и не придумаешь никого, но… ведь тебе скоро семьдесят – никак не могу, прости…"
Тодоровский: "Володя, поверь: мечта всей жизни! Грим сделаем классный, свет поставим, как надо… Я же оператором начинал – покажу, как снять!.."
Меньшов: "Петя, я уже взял парня, договор подписан, так что прости, но никак не могу, и не уговаривай! И речи быть не может!.."
Тодоровский (покосившись на сидящих здесь же жену и дочь Меньшова): "Володечка, я тут фильм начинаю снимать – сценарий замечательный, на Канны потянет, пожалуй… Юлечку на главную роль хочу пробовать, да и Вере твоей ролька есть – пальчики оближешь."
Меньшов (твердо и без колебаний): "Поздравляю вас, Петр Ефимович, вы утверждены на роль Чацкого!"
***
Александр Абдулов и режиссер Роман Балаян приехали на кинофестиваль в американский штат Нью-Мехико, в город Альбукерке. "Место своеобразное, – рассказывает Саша, – там даже негры не живут, одни ковбои в шляпах. А уж русских там вообще днем с огнем не сыщешь!" По этой причине мастера российского кино оказались без переводчика. (Альбукерцы еще удивились: "А вы разве по-английски не говорите?") Наши уже было начали скандал о неуважении, но дело разрешилось неожиданным образом. На фестиваль приехал великий французский певец Шарль Азнавур – как известно, армянин по происхождению. Азнавур английский знал хорошо. Так что все устроилось: он переводил все происходящее на армянский Балаяну, а тот уже пересказывал по-русски Абдулову.
***
Популярнейший польский киноактер Збигнев Цыбульский был приглашен однажды на фуршет в честь приезда в Польшу принцессы Монако. Как водится, набрал в тарелку всякой пищи, достал через головы соусницу со стола и только собрался было полить соусом еду, как вдруг услышал за спиной: "А это, ваше высочество, наш знаменитый артист Цыбульский!" Збигнев резко повернулся, и… на белоснежное бальное платье принцессы ляпнулась ярко-красная капля кетчупа! Никто и ахнуть не успел – в следующую же секунду Цыбульский опрокинул на себя все содержимое соусницы, залив роскошный кремовый смокинг, рубашку и бабочку, а затем с неотразимой своей улыбкой поклонился принцессе: "Счастлив познакомиться с вами, ваше высочество!"
Присутствовавший бомонд разразился восторженными аплодисментами.
***
Был в Москве такой каскадер – Виктор Сергеев. Сильно заикался и был горазд на всякие выдумки. В те времена у богемы вошло в моду загуливать в подмосковном Архангельском, в ресторане, и возвращаться заполночь. Но ночную радость сильно портила ГАИ, ожидая пьяную кавалькаду у въезда в город – со всеми вытекающими последствиями. Поэтому общими мозгами был разработан метод борьбы: первым окружную дорогу пересекает лидер, демонстрируя влияние и нетвердое управление. Гаишники набрасываются на него, а в это время мимо со свистом проносится основная колонна. Лидер-камикадзе отбивался от стражей порядка приличными деньгами, собранными вскладчину.
Однажды Витя Сергеев сказал: "Я п-п-первый по-поед-ду. И денег н-не надо!" Остановившись напротив пункта ГАИ, Витя спокойно запер машину, открыл бутылку пива и на глазах изумленных милиционеров выдул ее не отрываясь. Те прямо задохнулись: "Пить за рулем?!!" Витя спокойно объяснил: "Здесь стоянка разрешена? Ну вот. Приехал трезвый! А теперь выпиваю, потому что дальше никуда не поеду. Буду тут ночевать!"
***
Мне иногда приходилось ставить спектакли в оперных и музыкальных театрах. Вокалисты, надо сказать, народ своеобразный. Настоящий голос – явление редкое и подчас достается человеку, по всем другим статьям не годящемуся для сценической деятельности. Слуха нет, пластика, как у Буратино, в голове полное отсутствие "сала". Однако – голос!
Говорят, в Большом театре один солист, обладающий от природы большим басом, но имевший серьезные проблемы с музыкальным слухом, никак не мог справиться с Песней Варлаама в опере Мусоргского "Борис Годунов". Там между строчками текста звучит семь четвертей оркестровой музыки, буквально так: "Как во городе было во Казани!" (раз – два – три – четыре – пять – шесть – семь! – играет оркестр), "Грозный царь пировал да веселился!" (оркестр вновь: раз – два – три – четыре – пять – шесть – семь!), "Он татарей бил нещадно…" ну и так далее. Вот в эти семь четвертей и не мог попасть несчастный бас: то раньше начнет, то позже. Дирижер пригрозил: еще раз – и выгонит из спектакля.
Бас побежал к концертмейстеру: помоги, говорит, придумай что-нибудь! Тот поморщился: "Сто раз уже репетировали, какой же ты мудила! Ну ладно, давай так сделаем. Тебе надо про себя пропевать какую-нибудь фразу, которая бы точно укладывалась в эти семь четвертей. Ну, вот хоть эту: "Ка-кой-же-я-му-ди-ла!"".
Стали пробовать: "Как во городе было во Казани! (ка-кой-же-я-му-ди-ла!) Грозный царь пировал да веселился! (ка-кой-же-я-му-ди-ла!) Он татарей…" Классно получилось! Раз десять пропели, и бас, гордый и во всеоружии, отправился на спектакль. Дошел до злополучного номера. Спел первую строчку, пропел про себя неприличную фразу, уверенно начал: "Грозный царь…" – дирижер с бешеными глазами показывает палец: мол, опять вступил на одну четверть раньше. Со следующей фразой тоже самое. Словом, совсем облажался: кончил петь – оркестр еще играет… Уйдя со сцены, с криком: "Убью!" бросился искать концертмейстера. Тот только руками развел: "Ну, ведь десять раз репетировали! Ну, давай еще раз: как ты пел?" "Как во городе было во Казани, – стал загибать пальцы бас, – ка-кой-же-я-му-дак!.."
***
Большой театр хоронил народного артиста СССР Пирогова. Похоронная комиссия решила, что раз покойник был бас, то и на панихиде должен звучать басовый репертуар. Обратились к солисту театра Батурину, но зная особенности интеллекта вокалистов, на всякий случай предупредили: "Вы только с репертуаром там… Пойте только грустное!" Грустное так грустное: Батурин, ориентируясь на первую строчку, выбрал романс на стихи Лермонтова "Мне грустно оттого, что я тебя люблю". Но в финале почему-то протянул руку в сторону гроба и с чувством спел: "Мне грустно оттого, что весело тебе!"
***
В Большом театре шел "Евгений Онегин". Предпоследняя картина: бал в богатом петербургском особняке. Онегин уже встретился с князем Греминым, сейчас будет спрашивать: "Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?" Татьяна стоит в кулисе, вот уже музыка на выход, и тут она с ужасом понимает, что этого самого малинового берета нет. Должен был вот тут лежать – и нету! Паника: костюмерша бросается в цех, кричит оттуда: "Нету!", "прима" орет: "Неси любой!", костюмерша несется с зеленым беретом, Татьяна выскакивает на сцену, едва успев в музыку, на ходу напяливая берет.
Онегин делает большие глаза, но оркестр играет, петь все равно надо, и он поет: "Кто там в ЗЕЛЕНОВОМ берете с послом испанским говорит?" Гремин басит: "Пойдем, тебя представлю я", – поворачивается к Татьяне, видит этот дурацкий "зеленовый" берет и от неожиданности на вопрос Онегина "Так кто ж она?" вместо "жена моя" отвечает: "Сестра-а моя-а!" И Онегин довершает этот кошмар, уверенно выпевая: "Так ты СЕСТРАТ – не знал я ране!.."
***
Солист Большого театра Артур Эйзен, обладатель роскошного баса и замечательный актер, в свое время был назначен официальным исполнителем песни "Широка страна моя родная!" Песня эта, как известно, после "Гимна Советского Союза" и "Интернационала" была третьей в коммунистической иерархии. Конечно, в другое время ее мог спеть всякий, кто захочет, но на правительственных концертах – только Эйзен. За каждое исполнение ему была назначена персональная ставка в 120 (сто двадцать!) рублей – по тем временам огромные деньги. Так вот, говорят, что приятель Эйзена, первая скрипка оркестра Большого театра, всякий раз "раскалывал" его одним и тем же образом. "Шир-ро-ка-а стр-ра-на моя р-родна-я-аа!" – выводил Эйзен, и сидящий за его спиной скрипач тут же громко сообщал оркестру: "Пять рублей!" "Много в не-ей лесов, полей и ре-ек!" – продолжал Эйзен, и скрипач тут же ему в спину подсчитывал: "Де-сять рублей!"
Оркестр давился от смеха, но труднее всего было Эйзену: до возгласа "Сто двадцать рублей!" он еле допевал…
***
Молодой оперетточный тенор Олег Воскресенский поет с Татьяной Шмыгой оперетту Милютина "Цирк зажигает огни". Перед спектаклем его старшие коллеги надоумили: "Ты же циркача играешь, а стоишь как истукан!.. Вот ты в любовной сцене сделай кульбит, как бы "от чувств" – красиво будет!" "Точно, – подумал Олег, – сделаю!" Маханул кульбит, но, встав на ноги, вдруг напрочь забыл слова! Оркестр в темпе играет финал сцены, тенор протягивает к любимой руки и вместо канонического текста во весь голос поет: "Тра-та-та-та-та-та-ра… Тра-та-та-та-та… Тра-ля-ля-ля-ля-ля!.." И потом на верхней ноте: "Кр-р-ро-ва-а-а-ать!" Выбежав за кулисы, Олег кидается к Шмыге: "Татьяна Ивановна, простите ради Бога, текст как вырубило – ни слова вспомнить не мог!" Шмыга, задыхаясь от хохота, еле выговаривает: "Олег, почему кровать, откуда в этой сцене кровать-то взялась?" "Не знаю, – чуть не плача, разводит руками тенор, – я только помнил, что до-диез – на "А-А-А!"
