Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология
Через некоторое время он, задумавшись, в какую папку положить готовый документ, опять скользнул рассеянным взглядом по часам. Теперь они показывали 14:17, и это развеселило господина Таймовича настолько, что он даже хихикнул. Но тут же забыл о часах, так как его ждала коллективная жалоба посетителей университетского пивного ларька на позднее время утреннего завоза пива по понедельникам.
Когда он снова взглянул на часы, вид циферблата и стрелок, показывающих 14:43, заставил его от души рассмеяться. Настроение его, и до того неплохое, так стремительно поднялось, что ему потребовалось некоторое усилие, чтобы опять сосредоточиться на лежащем перед ним тексте подготовленного им к завтрашнему совещанию доклада о том, сколько времени заняла у него подготовка этого доклада.
В следующий раз, когда он посмотрел на часы, на них было 15:14. Тут уж кто угодно расхохотался бы. Во всяком случае, господин Таймович смеялся долго и всласть, испытывая при этом приятное ощущение человека, который всегда может прекратить и не прекращает только потому, что не хочет. Непонятно, как он раньше не замечал, какие забавные вещи творятся буквально под носом! Лишь чувство ответственности заставило его отвлечься от посторонних мыслей и снова углубиться в расчеты сравнительного преимущества расписания пригородных поездов за февраль над распорядком дня в центральной городской тюрьме.
Когда он в очередной раз вынырнул на поверхность, часы показывали 15:52. Ничего смешнее господин Таймович в жизни не видел. Это же надо – 15:52! Приступ гомерического хохота скрутил его в бараний рог. Кресло под ним сотрясалось. На пол полетели бумаги и карандаши. В самый разгар веселья позвонил телефон. Господин Таймович с превеликим трудом снял трубку и попытался ответить своему непосредственному начальнику, но, кроме нескольких неприличных взвизгов, ничего толкового сказать в нее не смог. Еле-еле он успокоился и принялся собирать упавшие со стола предметы. Бумаги на полу, естественно, перемешались, и пришлось их заново рассортировывать. Господин Таймович успешно справился с этим – и вдруг, подчиняясь какому-то внутреннему позыву, украдкой взглянул на часы…
Он не успел заметить, какое именно время показывали часы, но они что-то показывали, и сам этот факт окончательно доконал господина Таймовича. Он свалился на ковер и принялся кататься по нему, задыхаясь, хватаясь руками за ножки кресел и дрыгая ногами. Он ржал, как табун пегих лошадей. Никогда в жизни ему не было так дико, невероятно смешно – до колик, до спазмов в животе. Он совершенно не в состоянии был остановиться и даже не замечал остолбеневшего в дверях начальника, прибежавшего выяснить, что случилось. Подъехавшие вскоре санитары даже позавидовали господину Таймовичу, когда примеряли на него новую рубашку. Оно и понятно: у них работа гораздо скучнее.
Через месяц господин Таймович вернулся на службу. Выглядел он как обычно, только попросил убрать часы из своего кабинета, после чего так рьяно принялся за работу, как будто решил искупить грехи всех бездельников на свете. Наручные часы он тоже перестал носить, а на часы в холле и в коридорах тщательно избегал смотреть; если же они попадали случайно в поле его зрения, он ударялся в слезы и плакал до тех пор, пока на глаза ему не попадался термометр. При виде термометра его слезы мгновенно высыхали и на лице появлялась веселая улыбка. С недавней поры термометры почему-то смешили господина Таймовича, хотя, конечно, не так сильно, как газовые счетчики.
Ирина Ратушинская
(Москва)
Тост
Тетя Песя прибавила в весе
И никак похудеть не могла.
– Ой, – сказала себе тетя Песя
И до моря топиться пошла.
И туда же спешил дядя Боря.
Он виагры три пачки купил.
И шагал он, шатаясь от горя,
Убедясь, что навеки остыл.
За причалами с жизнью прощались,
Лили слезы и он, и она.
Облака над водой улыбались.
В берег пенная била волна.
Но, поднявши глаза, дядя Боря
Вдруг увидел роскошный объем.
И он вздрогнул, как кот на заборе,
Ощутив в организме подъем.
Улыбнулась ему тетя Песя,
И решили они: таки да,
Недопето еще столько песен,
Утопиться успеем всегда.
Шли в обнимку обое от моря,
Целовались, как дети, взасос.
– Будьте счастливы, Песя и Боря! —
Поздравлял их одесский Привоз.
И забыли они за диеты,
За виагры и всех докторов.
Их любовь воспевают поэты
Из соседних и дальних дворов.
Если ночью услышите стоны,
Не спешите скандал поднимать.
Там не мочит никто Дездемону,
Это Песина стонет кровать.
Ну так выпьем, чтоб было у Бори,
Чтобы Песя пекла пироги,
Чтоб мы были здоровы, а в море
Чтоб топилися наши враги!
Феликс Кривин
(Израиль)
Серые
Они сидели в кустах, где до них сидели многие, и серый по фамилии Волк говорил серому по фамилии Заяц:
– Я к тебе, серый, всей душой, а ты ко мне? Душа у тебя хорошая, только она ко мне почему-то не нараспашку.
Серый по фамилии Заяц продрожал что-то непонятное, простучал зубами, как в прежние времена. Тогда он только и делал, что дрожал и стучал, дрожал и стучал.
– Серый должен помогать серому, – наставлял его старый товарищ. – Если все серые дружно возьмутся…
– За кого возьмутся? – обомлел Заяц и прижал уши, готовясь куда-нибудь сигануть.
– Сиди, сиди. Позовем Осла серого. Он у нас голова. В наше время я с ним встречался по работе. Это я сейчас по кустам штаны протираю, а тогда, бывало, все от меня по кустам.
– Хорошо сидим, – нейтрально прошептал Заяц, уводя разговор от этого страшного времени.
– Нас много, серых, – разговорился Волк. – Нас только не видно, потому что мы все по кустам. А если мы объединимся, если дружно навалимся…
Эх, кусты, кусты, какие в вас разговоры! Не то что где-нибудь на лужку. Скажешь слово – и зажмуришься перед тем, как второе сказать. А второе скажешь – все вокруг сидят зажмуренные, только один какой-нибудь, самый отчаянный, глазиком хлоп-хлоп, чтоб чего-то не пропустить с перепугу.
Серый по фамилии Волк рисовал батальную картину. Как они объединятся и единым строем, единым броском – из кустов! Все как один – из кустов! Но серый по фамилии Заяц уже ничего не слышал. Он лежал, судорожно дергая лапками, словно пытаясь удержать свою душу, которая отлетала неизвестно куда. Такая хорошая душа, не нараспашку, но тоже хорошая… Было жаль, чтоб она отлетала, и он все дергал лапками, пытаясь ее удержать, а она все отлетала и отлетала…
– Хорошо сидим, – сказал отлетающий Заяц.
Сказка о мальчике и его бабушке, о девушке, которая выдает посылки, о почтальоне и начальнице почты, о работниках железнодорожной станции, транзитных пассажирах, а особенно о нашей бравой милиции, которая нам всех преступников переловит
Один маленький мальчик надумал послать бабушке фотографию. Но фотографии у него не было, и он послал бабушке зеркальце со своим изображением – кстати, очень удачным.
Посмотрела бабушка на изображение – что-то, думает, тут не то. Какой же это внучек? Внучек у нее мальчик, а здесь девочка, причем далеко не первой молодости. Наверно, фотографию подменили на почте.
Пошла на почту. Что ж это, говорит, вы мне принесли? Я ожидаю мальчика, а здесь какая-то старая баба.
Девушка, которая выдает посылки, глянула в зеркальце и обиделась. Какая ж это старая баба? Это барышня, причем весьма приятной наружности.
Позвали старика почтальона. Ты что это носишь по квартирам? Тебе дали мальчика, а ты кого принес?
Посмотрел почтальон – так это же мальчик! Правда, уже в возрасте и с усами, но пусть кто-то скажет, что это девочка.
На шум явилась заведующая почтой. Она бы, конечно, сказала, что девочка, но глянула, а там один нос. Лицо у заведующей было рассчитано на трюмо, расположенное горизонтально, а тут всего лишь карманное зеркальце. Нос – и тот еле поместился.
Пошли на станцию, куда фотографию привезли на поезде. Сбежалась вся станция, плюс транзитные пассажиры. Все рассматривают фотографию, одни говорят – мальчик, другие – девочка, но каждый восклицает: какое впечатляющее, незабываемое лицо!
Кончилось тем, что всех забрали в милицию, для выяснения, как и чего. Милиция смотрит – и ничего не понимает. Тебе нужен мальчик, бабуля? Так вот же он! Да еще какой боевой! Он тебе переловит всех преступников!
Идет бабушка домой и плачет. Вот такая у нас, плачет, милиция. Такая, плачет, почта, такая железная дорога. Да это же все одна бражка, одна шайка-лейка, шатия-братия, организованная преступность. У всех рыльца в пушку.
Пришла домой, вынула из конверта своего мальчика, а там опять старая баба…
Сказка о вилке по имени Ложка
Жила-была вилка по имени Ложка.
Быть может, судьба засмотрелась в окошко,
Быть может, она заглянула в бутылку,
Когда вместо ложки состряпала вилку.
И так это вышло нелепо и глупо,
Что бедная вилка не может без супа,
На щи и борщи проглядела гляделки,
Ночуя и днюя в глубокой тарелке.
И все ж постепенно, от супа к окрошке,
Освоила вилка профессию ложки.
Трудилась на совесть. Одно неприятно —
Что все из нее выливалось обратно.
И тут разыгрались вокруг аппетиты:
Да что ж это, братцы? Едим, а не сыты!
И даже, стремясь накалить обстановку,
Один аппетит объявил голодовку.
Такая вот вилка по имени Ложка.
Из ложки такой не накормишь и кошку.
На эту бы ложку накалывать мясо,
Была б она вилкой высокого класса.
Она даже внешне похожа на вилку.
Но просто судьба заглянула в бутылку,
А может, она замечталась немножко,
Когда создавала несчастную ложку.
Но – ложка не ложка, а все же при деле.
Она от работы уже на пределе.
А если покуда не все еще сыты,
То, братцы, умерьте свои аппетиты!
А время беспечно бежит по дорожке
И черпает годы не вилкой, а ложкой,
И черпает счастье не ложкой, а вилкой…
Ну просто не может судьба без бутылки!
Юрий Макаров
