Елена Флорентьева - Сто голландских тюльпанов
Она подошла к Лимонову и с силой встряхнула его обмякшее безвольное тело.
- Нельзя распускаться. Я к вам по делу.
- Слушаю, будет исполнено, — вырвалось у Лимонова. Он скосил глаза и обнаружил у себя в руке бутылку коньяку.
Гостья же, чувствуя себя в чужой квартире, видимо, вполне свободно, расположилась в кресле у журнального столика, закинув ногу на ногу, и принялась листать принадлежавший Ленусику каталог какой-то западногерманской фирмы.
- Хорошо у них умеют рекламировать товары, — заметила она задумчиво.
- И очень большое разнообразие нужных вещей, — поддакнул Лимонов и тяпнул из горлышка.
- Фу ты, — сказала Вера Петровна. — Угостите женщину.
Стараясь не смотреть на ее зубищи, Сергей Сергеевич передвинул бутылку на край стола.
- Рюмочку дайте, — засмеялась гостья. — А вы трусишка, оказывается.
Лимонов полез в шкаф, извлек рюмки и коробку конфет "Подмосковные вечера".
- Ой, какие у вас сладости! Речка движется и не движется... — запела Вера Петровна не лишенным музыкальности голосом.
Лимонов плюхнулся в кресло, судорожно соображая, как полагается говорить - "кому обязан" или "чем".
Лязгнув зубами, гостья проглотила конфету и посмотрела на Лимонова своими выпученными водянистыми глазами.
- Случайно я узнала, что вы - единственный свидетель гибели моего зятя. Это правда?
- Ээ-у-а, — дернулся в кресле Сергей Сергеевич. — Шел я утром, видел, как рыба выпала из окна. Здоровая была, — выдавил он.
- Да, это он, наш дорогой мальчик.
- Как звать?
- Витечка, — сказала дама. — Очень хороший мальчик.
- Сколько лет?
- Тридцать пять сравнялось.
Помолчали, выпили. Лимонову начинало казаться, что язык у него во рту стал мягким, раздался вширь и в значительной степени утратил подвижность. Следующий вопрос прозвучал поэтому несколько невнятно:
- Чего от меня надо?
- Расскажите подробности, — попросила Вера Петровна и слопала еще конфету. — Когда я вернулась с работы, все было кончено.
- А вы что же... работаете? — очумело проговорил Лимонов.
- А как же? Кто теперь может себе позволить сидеть дома? Служу в валютно-финансовом управлении МИДа, у меня стаж. Лимончика не найдется?
- Не имеем мы лимонов. Жена на удовольствиях экономит, — пожаловался Сергей Сергеевич. — А вы что же, просто так ходите на работу? И в трамвае ездите?
- И в трамвае, — спокойно подтвердила гостья. — Может быть, вам моя внешность кажется неприятной?
- Очень кажется, — выпалил Лимонов. — Эта внешность у вас мне во как! — И он показал большой палец, но почему-то опустил его вниз, будто патриций во время поединка гладиаторов. — Необычно, весьма! Раз увидишь, не забудешь такую... внешность! Там был со мною дворник, обещал зарыть. Он у нас тут все зарывает. Что лишнее найдет, так сразу и зарывает.
- Я всюду бываю, — сказала Вера Петровна. — Что ж! Хоть и есть кое-какие различия... Друг на друга ведь у нас не очень-то смотрят, так... А дворник, между прочим, исчез. Он подозрительный тип.
- Он Витьку твоего закопал, а я на работу пошел. У меня шеф... Му... Чудило! Он мне командировку в Турцию зарезал и премию дал - десять рублей. А, Вер? Куда мне эту десятку засунуть, чтоб почувствовать? Жена мне велела крышку купить для унитаза. Вот ты - сразу вижу, добрая женщина. Лимоны покупаешь? Про дворника понимаешь! Он говорит, сволочь, я, мол, сам этого Витьку закопаю. Зарою я его! Вот какие дела творятся, дорогая ты моя Вера... — Лимонов всхлипнул и налил в рюмки еще коньяку.
- Он умер сразу? — спросила гостья с мукой в голосе.
- Тут точно скажу, что сразу. Не горюй. Как шмякнулся, так больше ни минуточки не пожил. Губищами он шевелил, пасть растопыривал - не буду тебе врать. А через некоторое время все, говорит, до свиданья, умираю. А потом этот гад, дворник. Слушай, а вы что, тут прописаны всей семьей?
- Ох, вы никак понять не можете, — сказала Вера Петровна устало. — Я вам сейчас объясню.
Лимонов перебил ее:
- Слушай, мать, а может, ты голодная? Ленка моя уехала, так что в холодильнике, скажу тебе честно, ни шиша. Но в морозилке - треска. И можем у Катерины взять майонез. Во, точно! Я все думал, чего бы у нее взять? Мыло - не мыло. Вер, а может, я ее тоже приглашу? Я вам это... спички под кроватью буду показывать, хочешь? Значит, вы тут прописались, лимоны едите, треску тоже. Не имеешь права есть треску! — грохнул он кулаком по столу. — Она же брат твой! Эх!
- Да вы пьяны! — сказала Вера Петровна с отвращением. — Прекратите, а то я уйду.
- Скажи пожалуйста! Да ладно, Вер, не сердись. А чего Витек в окно полез? Плохо с ним обходились, а? — И он погрозил пальцем.
Вера Петровна пригорюнилась.
- Молчать не мог, а говорить не умел, — объяснила она несколько туманно.
- Это не повод, — веско сказал Лимонов. — Христос терпел и нам велел. Жизнь - борьба!
- Не нужно лозунгов, — брезгливо оборвала его Вера Петровна.
- Ладно, — обозлился Лимонов. — Не хотите, как хотите. А человека-то нет! Или рыбой Витька-то был? Так ведь все равно жалко! А вы сидите, конфеты лопаете. Я таких жестоких сроду не видал! Дворник, чужой человек, и тот понимание проявил. А ты же теща! Теща, а не убиваешься! Вижу, что совсем не убиваешься. Осуждаю. — Лимонов насупился, схватил конфеты и убрал их обратно в сервант.
- У меня кровь холодная, — грустно призналась Вера Петровна. — Я не умею убиваться и сострадать. В нашей семье это не принято.
- Видал я такие семьи! Противно мне, сейчас буду рвать с вами всяческие отношения. И Ленусик откажет от дома! — предупредил Лимонов и зевнул. — Но Витька ваш, он все-таки кто был?
- Мне кажется, он начинал превращаться в человека, — тихо проговорила Вера Петровна. — А это, говорят, очень больно.
- А вы бы что, не хотели? — недоуменно спросил Лимонов.
- Нет, что вы? — испуганно сказала Вера Петровна. — Боже сохрани! Я дорожу покоем. К тому же, как вы заметили, ничто человеческое мне в принципе не чуждо.
Они помолчали. Лимонов внезапно ощутил приступ неясной тоски.
- Бедные вы, бедные, — пробормотал он.
- Бедные? Ну, нет! — не согласилась Вера Петровна. — Мы куда счастливее, чем люди. Вы это еще поймете.
Она поднялась.
- Мне пора. Как-нибудь увидимся, поговорим еще, правда?
Щелкнул замок, дверь захлопнулась, Лимонов остался один. Он вдруг почувствовал, как в голову вползает, копошится, стараясь устроиться поудобнее, тупая боль. Спать, что ли, лечь? Ночь уже.
Он подошел к окну и отдернул занавеску. Вопреки его ожиданиям и естественному ходу времени ночи за окном не было. Город был залит ровным красноватым сумеречным светом. Приглядевшись, Лимонов увидел, что улицы полны движения и жизни. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, он надел ботинки, куртку и спустился вниз.
- Надо было Гавриила взять, выгулять паскуду, — подумал Лимонов с явным опозданием, выходя из подъезда.
Из-за угла дома вынырнул давешний дворник и, увидев Лимонова, остановился как вкопанный.
- Вот... не спится, — пояснил Лимонов, будто оправдываясь. — Дай, думаю, похожу, проветрюсь.
- Возвращайтесь-ка лучше домой, Сергей Сергеевич, — тихо проговорил дворник. — Хотя... я вам не советчик. Что, заходила?
- Заходила.
- И что?
- Да ничего. Посидели, выпили. Поговорили.
Дворник кивнул, поглядел на Лимонова долгим взглядом. Тот пожал плечами, буркнул: "Ну, ладно" - и пошел в направлении проспекта. Пройдя метров тридцать, оглянулся. Дворник, вынув из кармана клетчатый платок, махал ему вслед.
Миновав три квартала. Лимонов вышел на проспект. Тут было людно. Прохожие шли быстрым, деловитым шагом, словно бы торопясь на службу или по другим неотложным делам. Некоторые несли портфели, иные - кошелки со снедью. Навстречу Лимонову попался плотный коренастый мужчина с авоськой, из которой торчали зеленые кукиши огурцов.
Лимонов вгляделся в его лицо - и остолбенел. На толстой, короткой шее прохожего сидела огромная башка, поросшая жестким густым волосом; уши стояли торчком; маленькие глазки смотрели тупо и недобро. Клиновидная физиономия была украшена огромным плоским носом, а изо рта гражданина вверх и в стороны торчали мощные желтые клыки. Могучая шерстистая грудь распирала мятую рубаху с расстегнутым воротом.
Лимонов вмиг покрылся холодным, липким потом.
- Что же это, а? — прошептал он, привалившись к шершавой стене мрачного серого дома.
По проспекту почти бесшумно неслись машины. Лимонову почудилось, что за стеклом большого черного автомобиля мелькнула вроде бы мерзкая рожа павиана.
А люди все шли, шли, шли, обгоняя и задевая друг друга. В неутомимой их поступи, в шарканье подошв по асфальту ощущался четкий, заданный ритм, установленный кем-то безжалостным раз и навсегда.
Прохожие несли свои лица сквозь сумеречный свет, мало обращая внимания друг на друга и, похоже, не замечая, что там и сям в толпе то вспыхивал зеленый волчий взгляд, то зависал в воздухе протяжный взгляд удава, то мигали кроткие, пустые глаза овцы.
