Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
— Досадно, что мои деньги не попали туда, куда я назначал их. Но я сам виноват: мне надлежало бы прежде осведомиться об его поведении. Теперь буду умнее и не дам денег ему в руки, а в дом. (1)
* * *Кто-то из малознакомых Карамзину лиц позвал его к себе обедать. Он явился на приглашение. Хозяин и хозяйка приняли его крайне вежливо и почтительно и тотчас же сами вышли из комнаты, оставив его одного. В комнате на столе лежало несколько книг. Спустя полчаса хозяева приходят и просят его в столовую. Удивленный таким приемом. Карамзин решается спросить их, зачем они оставили его?
— Помилуйте, — отвечают хозяева. — мы знаем, что вы любите заниматься и не хотели помешать вам в чтении, нарочно приготовив для вас несколько книг. (1)
* * *Граф Клейнмихель, отправляясь с докладом к Императору Николаю Павловичу, находился всегда в волнении и как-то судорожно перебирал пуговицы на мундире, проверяя, все ли они застегнуты. Раз по возвращении его от Государя состоявший при нем полковник Безносиков вошел к нему в кабинет и нашел его лежащим на диване лицом к стене. Портфель с бумагами был брошен на стол.
— Ваше сиятельство, пришел Безносиков. — доложил последний.
Ответа нет.
— Ваше сиятельство, не будет ли приказаний? — Ответа нет.
— Ваше сиятельство, прикажете взять портфель? — Ответа нет. — Ваше сиятельство, я ухожу.
Тогда Клейнмихель, сделав быстрый поворот головы, крикнул с досадою:
— Ищите, кто меня умнее, я — поглупел!!! (1)
* * *Однажды служивший при Великом Князе Константине Павловиче в Варшаве князь Голицын захотел получить прибавку к своему содержанию, казенную квартиру и еще что-то в этом роде. Он передал свои желания генералу Куруте, пользовавшемуся особенным расположением Великого Князя и управлявшему всеми его делами. Тот имел привычку никогда и никому ни в чем не отказывать.
— Очень хорошо, mon cher, — сказал он Голицыну, — в первый раз, что мы встретимся с вами у Великого Князя, я при вас же ему о том доложу.
Так и случилось. Начался между Великим Князем и Курутою разговор, по обыкновению на греческом языке, которым Константин Павлович владел превосходно. Голицын слышит, что имя его упоминается несколько раз, слышит также, что на предложение Куруты Великий Князь не раз отвечал: «Калос». Все, принадлежавшие к варшавскому двору, настолько были сведущи в греческом языке, что знали, что слово «калос» означает по-русски «хорошо». Голицын был в восхищении. При выходе от Великого Князя он поспешил к Куруте, чтобы изъявить ему свою глубочайшую благодарность, но тот с печальным лицом объявил ему:
— Сожалею, mon cher, что не удалось мне удовлетворить вашему желанию. Великий Князь во всем вам отказывает и приказал мне сказать вам, чтобы вы впредь не осмеливались обращаться к нему с такими пустыми просьбами.
Что же оказалось? Курута, докладывая о ходатайстве Голицына, прибавлял от себя по каждому предмету, что, по его мнению, Голицын не имеет никакого права на подобную милость, а в конце заключил, что следовало бы запретить Голицыну повторять свои домогательства. На все это Великий Князь и изъявлял свое согласие. (1)
* * *Когда умер Загоскин, Лажечникова, который искал в это время места, один из его знакомых уверил, что вакантное место директора московских театров принадлежит ему по праву, что Загоскин был сделан директором именно за то, что написал «Юрия Милославского» и «Рославлева».
— Да к кому же мне адресоваться? — спросил Лажечников.
— Отправляйтесь прямо к директору канцелярии императорского двора В. И. Панаеву. Вы незнакомы с ним лично, но это ничего: вас знает вся Россия, к тому же директор был сам литератор, он любил литературу, и я уверен, что он примет вас отлично и все устроит с радостью… Ему стоит только сказать слово министру.
Лажечников отправился к директору канцелярии. Его ввели в комнату, где уже находилось несколько просителей. Через полчаса Панаев вышел и, приняв поданные просьбы, обратился наконец к Лажечникову.
— Ваша фамилия? — спросил он его.
— Лажечников.
— Вы автор «Ледяного дома»?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Не угодно ли пожаловать ко мне в кабинет.
Вошли.
— Милости прошу, — сказал директор, — не угодно ли вам сесть.
И сам сел к своему столу.
— Что вам угодно? — спросил он.
Сухой, вежливый тон директора смутил Лажечникова, и он не без смущения объяснил ему желание свое получить место Загоскина.
— Как?.. Я недослышал… что такое? Какое место? — произнес Панаев, устремляя на него резкий взгляд.
— Место директора московских театров, — глухо повторил Лажечников.
— Какое же вы имеете право претендовать на это место?
Лажечников не совсем связно отвечал, что так как Загоскин, вероятно, получил это место вследствие своей литературной известности, то он полагает, что, пользуясь также некоторой литературной известностью, может надеяться… Но Панаев прервал его с явною досадою…
— Напрасно вы думаете, что Загоскин имел это место вследствие того, что сочинял романы… Покойный Михаил Николаевич был лично известен Государю Императору — вот почему он был директором. На таком месте самое важное — это счетная часть, тут литература совсем не нужна, она даже может вредить, потому что господа литераторы вообще плохие счетчики. На это место, вероятно, прочат человека опытного, знающего хорошо администрацию, притом человека заслуженного, в чинах…
При этих словах Лажечников вскочил со стула и, неловко извинившись в том, что обезпокоил его превосходительство, поспешил убраться. (1)
* * *Адмирал Михаил Петрович Лазарев сделался известным Императору Николаю со времени Наваринской битвы. При возвращении Лазарева из Средиземного моря Государь поручил ему исследовать причину пожара на корабле «Фершампенуаз», который, возвращаясь из-за границы, вез все отчеты в истраченных суммах за пять лет по управлению целой эскадры. Входя в Кронштадтскую гавань, корабль этот неожиданно сгорел до основания. Злонамеренность казалась явною причиною пожара. Произведя строгое следствие, Лазарев открыл, что корабль загорелся действительно от неосторожности. Император Николай, приехав в Кронштадт, обратился к Лазареву с вопросом:
— Корабль сожгли?
— Сгорел, Государь, — отвечал хладнокровно Лазарев.
— Я тебе говорю, что корабль сожгли. — возразил Император, видимо рассерженный ответом.
— Государь, я доложил Вашему Величеству, что корабль сгорел, но не сказал, что его сожгли, — отвечал вторично адмирал, оскорбленный недоверием к себе. (1)
* * *Незадолго до своей кончины, в последнюю поездку свою в Петербург и накануне возвращения в Николаев, Лазарев откланивался Императору Николаю Павловичу. После самого милостивого приема, желая показать адмиралу особое расположение, Государь сказал:
— Старик, останься у меня обедать.
— Не могу, Государь, — отвечал Лазарев. — я дал слово обедать у адмирала Г. (который, надо заметить, был тогда в немилости при дворе).
Сказав это, Лазарев вынул свой толстый хронометр, взглянул на часы и, промолвив: «Опоздал, Государь», поцеловал озадаченного Императора и быстро вышел из кабинета. В это время вошел князь А. В. Орлов.
— Представь себе, — сказал ему Государь, — что есть в России человек, который не захотел со мною отобедать. (1)
* * *В 1851 году, когда болезнь Лазарева получила страшное развитие и угрожала ему уже смертью, Император Николай в милостивом рескрипте просил Лазарева прибегнуть к совету врачей и, увольняя его за границу, сохранил за ним сполна все получаемое содержание. Перед отъездом Лазарева начальник его штаба В. А. Корнилов принес ему бумаги, которые тот должен был подписать по случаю сдачи должности другому. Зная недостаточные средства адмирала. Корнилов решился между другими бумагами поднести требование всего содержания за год вперед, чтобы не затруднять казначейство высылкою этого жалованья по третям, а Лазарева избавить от излишних хлопот. Несмотря на страшную слабость, адмирал прочитал все бумаги, принесенные Корниловым, и, дойдя до требования жалованья вперед за целый год, слабым голосом сказал:
— Человек в моем положении может надеяться прожить только два месяца, а потому потребовать и жалованье за два месяца. (1)
* * *Гвардия наша в венгерскую кампанию ходила в поход на случай надобности, но остановилась в царстве Польском и западных губерниях, а когда война кончилась, возвратилась в Петербург, не слышав и свиста пуль. Несмотря на это, гвардейцы ожидали, что и им раздадут медаль.
— Да, — сказал князь А. С. Меншиков, — и гвардейцы получат медаль с надписью: «Туда и обратно!» (1)
* * *При освящении великолепного Кремлевского дворца в Москве в день Светлого Воскресения 3 апреля 1849 года Государь раздал многие награды участвовавшим в постройке. Всех более удостоился получить вице-президент комитета для построения дворца тайный советник барон Боде, ему даны: следующий чин, алмазные знаки Св. Александра Невского, звание обер-камергера, медаль, осыпанная бриллиантами, десять тысяч рублей серебром, сын его был назначен камер-юнкером, дочь — фрейлиной, а сам — председателем комитета о построении.
