Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна
Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, славословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладкогласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита.
Равана, соблазняющий Ситу. Фрагмент индийской миниатюры XVIII в. Пенджабская школа.
[Обращение Раваны к Сите]
(Часть 20)
С медовою речью к отшельнице этой злосчастной
Приблизился вкрадчиво Равана великовластный.
«Зачем, круглобедрая, ты прикрываешь пугливо
Упругие груди, живот, миловидный на диво?
Люблю тебя, робкая, чье безупречно сложенье
И неги полны горделивые телодвиженья.
Не бойся меня, дорогая! Таков наш обычай,
Что жены людские становятся нашей добычей!
О дева Митхи́лы! Тебя не коснусь я, доколе,
Желанная, мне не предашься по собственной воле!
Любимая, полно! Богиня, чего тут страшиться?
Гляди веселей! От унынья сумей отрешиться!
Ты ходишь в отрепьях, отшельница, землю нагую
Избрала ты ложем, прическою — косу тугую.
Алоэ, сандал и камней драгоценных мерцанье
Нужней тебе, Сита, чем эти посты, созерцанье…
Тебя ожидает обилие разнообразных
Венков, ароматов, одежд и уборов алмазных.
Напитки, роскошные ложа, златые сиденья
Получишь заслуженно для своего услажденья.
Отдайся мне, дева-жемчужина, без принужденья!
Укрась, безупречно сложенная, нежные члены!
Со мной сочетайся! К чему этот облик смиренный?
Твоя обольстительна юность, но быстрые годы
Умчатся и вспять не вернутся, как быстрые воды.
Твоей красоты бесподобной творец, Вишвакри́та,
Должно быть, забросил резец, изваяв тебя, Сита!
Богиня, при виде твоей соблазнительной стати
Хранить равнодушье не смог бы и сам Праджапа́ти.
Так сладостно тело твое, что любая частица
Нечаянный взор привлекает всецело, царица!
Округлыми бедрами, дивного лика свеченьем
Меня восхищая, расстанься с ума помраченьем.
Над множеством женщин прекрасных — лишь дай мне
согласье! —
Я главной супругой поставлю тебя в одночасье.
О дева, сокровища мира, добытые силой,
И целое царство в придачу отдам тебе, милой!
Чужие края покорить я замыслил и, с честью,
Митхилы царю подарить, как желанному тестю.
И боги и демоны мне уступают в отваге.
В боях разрывал я не раз их надменные стяги.
Коль скоро желанье ты встретишь ответным желаньем,
Твой стан я украшу камней многоцветным блистаньем,
Любуясь, как светится твой золотой драгоценный
Убор в сочетанье с твоей наготой несравненной.
Воспользуйся, дева, моей добротой неизменной.
О робкая, не отвергай наслаждений, веселья…
Для родичей дам тебе уйму богатых земель я.
Красавица, что́, если в чаще царевич Кошалы
Бесславно погиб и его растерзали шакалы?
Богиня, ты видишь на деле могущество Рамы:
Наряд из берёсты на теле — имущество Рамы!
Отшельник, на голой земле, под смоковницей спящий, —
Твой Рама, а я градодержец великоблестящий!
О Сита, останешься ты светозарной луною,
Что скрыта от Рамы ночных облаков пеленою.
Летят они, словно косяк журавлей быстрокрылых,
И больше никто, госпожа, обогнать их не в силах.
У Индры Хира́нья-Каши́пу не отнял супруги
Назад[269], несмотря на старанья его и потуги.
О Рама, явись хоть с оружьем, одетый в доспехи,
Вовеки не будешь ты мужем царевны Видехи.
Игривая дева, улыбка твоя светозарна.
Уносишь ты сердце мое, словно зме́я — Супа́рна.
На хрупкое тело взгляну, что блестит сквозь прорехи,
Уборов златых лишено, уроженка Видехи, —
И в женах прекрасных найти не дано мне утехи!
Так будь же царицей, властительницей образцовых
Красавиц, что здесь обитают в покоях дворцовых.
И станут, как девы небесные, Лакшми служанки,
Тебе угождать превосходные женщины Ланки.
Камней драгоценных и злата получишь сверх меры:
Богата казна у меня, как у брата Куберы!
Айодхьи царевич со мной не сравнится, богиня!
Свой блеск он утратил, повержена Рамы гордыня.
Отправимся, робкая, в пышно цветущие рощи,
Где слышится гул океана, исполненный мощи,
Где пчелы жужжат, опьяняясь густым ароматом,
И тело укрась для меня жемчугами и златом!»
Убитая горем, Сита отвечала слабым голосом: «Обрати сердце свое к собственный женам! Не соблазняй меня сокровищами. Я принадлежу Раме! Ты можешь избежать громовой стрелы Индры, но гнев потомка Рагху настигнет тебя неотвратимо. Разве устоишь ты, низкий пес, перед Рамой и Лакшманой, двумя тиграми из рода Икшваку?»
Разъяренный упорством Ситы и ее смелыми речами, Равана угрожает царевне Митхилы смертью и удаляется в сопровождении своих жен.
Злобные ракшаси, осыпая Ситу бранью, стараются заставить ее уступить Раване.
Отчаявшаяся, измученная Сита приближается к дереву ашоки, чтобы расстаться с жизнью, повесившись на своих волосах. Но скрывавшийся дотоле среди ветвей Хануман приветливо окликает дочь Джанаки.
Сита, испуганная грозным обликом посланца Рамы, едва не лишилась чувств. Только увидя предъявленный ей Хануманом именной перстень Рамы, дева Видехи овладела собой и доверилась ему.
Хануман поведал ей о несметной рати обезьян и медведей, готовой по знаку Рамы двинуться в поход против Раваны.
«Садись ко мне на спину, — предложил сын Ветра. — Я перелечу океан и доставлю тебя к Раме и Лакшмане!» Но царевна Митхилы отказалась, боясь потерять сознание и упасть с высоты в бушующие волны.
Она вынула из складок одежды драгоценный камень, который прежде украшал ее чело, и попросила передать его Раме. «Пусть сыновья Дашаратхи поскорее прибудут ко мне на помощь со своим обезьяньим войском!» — сказала она Хануману.
Сын Ветра ласково простился с Ситой. Но прежде чем покинуть Ланку, могучий предводитель обезьян пожелал покарать злобных ракшасов и ослабить мощь десятиголового Раваны.
В мгновение ока Хануман разрушил священную рощу. Казалось, над ней пронесся опустошительный смерч. Очутившись на улицах Ланки, сын Ветра отважно бился с ее свирепыми обитателями. Многие дворцы превратил он в груды развалин. Ракшасы тщетно пытались расправиться со стремительным сильноруким противником. Им удалось лишь поджечь кончик обезьяньего хвоста.
[Хануман сжигает Ланку]
(Часть 54)
Как быть? Упоенный удачей вожак обезьяний
Обдумывал суть и порядок дальнейших деяний:
«Я ракшасов тьму истребил, я оставил корчевья
От рощи священной, где храм окружали деревья.
Злодеи своих удальцов убирают останки.
Отныне займусь неприступной твердынею Ланки!
Мне демоны хвост подожгли! Я теперь сопричастен
Огню, что богам доставлять приношения властен.
Я дам ему пищи!» По крышам запрыгал Могучий
С хвостом пламеносным, как облако с молнией жгучей.
На кровлю дворца, что построил Прахаста — Рукастый,
Вскочил, и огнем охватило палаты Прахасты.
Дворец Махапаршвы — Бокастого вспыхнул чуть позже,
Дворец Ваджрадамштры — Алмазноклыкастого — тоже.
Жилище Увитого-Дивной-Гирляндой, Сумали
И Яблони-Цветом-Увенчанного, Джамбумали
Горящим хвостом запалил Хануман и владельцев
Роскошных палат без труда превратил в погорельцев.
У Са́раны — Водной-Струи, у Блестящего — Шуки
Хвостом огненосным хоромы зажег Сильнорукий.
В роскошном дворце благоденствовал Индры-Боритель.
Вожак обезьяний спалил Индраджита обитель.
Пожару обрек Светозарного дом, Рашмике́ту,
И Сурьяшатру́ не забыл он, Враждебного-Свету.
Вовсю полыхали хоромы, где жил Светозарный,
Когда Корноухого вспыхнул дворец, Храсвака́рны.
С палатами, где Ромаши́ обретался, Косматый,
Сгорел Опьяненного-Битвой дворец, Йудхонма́тты,
И дом Видьюджи́хвы, как молния, быстрого в слове,
И дом Хастиму́кхи, имевшего облик слоновий.
Нара́нтаки дом занялся, Душегуба, злодея.
Горело жилье Дхваджагри́вы — Предолгая Шея.
Жилища Каралы, Вишалы, дворец Кумбхака́рны,
Чьи Уши-с-Кувшин, охватил этот пламень коварный.
Огонь сокрушил Красноглазого дом, Шонита́кши,
Как чудо глубин, Пучеглазого дом, Макара́кши,
Вибхи́шаны — Грозного кров обратил в пепелище
И Бра́хмашатру́, ненавистника Брахмы, жилище.
Дома и дворцы, где хранились бесценные клады,
Великоблестящий огню предавал без пощады.
Удачлив и грозен, как тигр, обезьян предводитель
Туда устремился, где ракшасов жил повелитель.
И вспыхнул чертог властелина сокровищ несметных,
Прекрасный, как Меру, в сиянье камней самоцветных.
Как в день преставления света, зловещею тучей
Глядел Хануман и разбрызгивал пламень летучий.
Росла исполинского пламени скорость и сила.
Порывистым ветром свирепый огонь разносило.
Дома, осиянные блеском златым и кристальным,
Пожар охватил, полыхая костром погребальным.
Сверкали обильем камней драгоценных чертоги,
Подобно небесным дворцам, где живут полубоги,
И рушились наземь, как падает с неба обитель,
Коль скоро заслугу свою исчерпал небожитель.
С неистовым топотом демоны все, без различья,
Метались, утратив богатство и духа величье,
Крича: «Это А́гни пришел в обезьяньем обличье!»
И женщин бездетных и грудью младенцев кормящих
Ужасная сила гнала из покоев горящих.
И простоволосые девы, сверкая телами,
Бросались в проемы, как молний мгновенное пламя.
Расплавленное серебро и другие металлы
Текли, унося жемчуга, изумруды, кораллы.
Соломой и деревом разве насытится пламя?
Несыт был храбрец Хануман боевыми делами,
И землю насытить не мог он убитых телами.
Был Раваны город сожжен обезьяной премудрой,
Как демон Трипу́ра сожжен был карающим Рудрой.
И достигал небес огонь пожарный.
И демонов телами, светозарный,
Питался этот пламень безугарный,
Как маслом жертвенным — огонь алтарный.
Как сотни солнц, пылавший град столичный
Услышал гром и грохот необычный,
Как будто Брахма создал мир двоичный
Из скорлупы расколотой яичной.[270]
Багряными вихра́ми пламень властный
Напоминал цветы киншу́ки красной.
Как лотосы голубизны атласной
Клубами плавал в небе дым ужасный.
— «Под видом обезьяны злоприродной,
Кто к нам сошел — Анила благородный,
Варуна — божество стихии водной,
Бог смерти — Яма, Арка светородный?
Великий Индра, грома повелитель,
Четвероликий Брахма, прародитель,
Иль Агни — наш свирепый погубитель,
Семиязыкий пламени властитель?»
— «То — Вишну, с беспредельностью слиянный,
Немыслимым величьем осиянный,
Прикрывшийся обличьем обезьяны,
Чтоб уничтожить род наш окаянный!»
На гребне кровли, меж горящих башен,
Уселся Хануман, как лев, бесстрашен.
Его пылавший хвост был не погашен —
И словно огненным венком украшен.
Столица сгорела дотла, и вожак обезьяний
Охваченный пламенем хвост погасил в океане.
Упершись ногами в исполинскую гору Аришта, Хануман издал ужасающий рев, потрясший Ланку, и, оттолкнувшись, взлетел в небо. Не выдержав силы толчка, гора со своими утесами, лесами, водопадами погрузилась в земные недра.
