Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Тем временем кинулась к деверю в страхе великом
Безгрешная Сита, расстроена ракшаса криком.

«Ты Раме беги на подмогу, покамест не поздно! —
Молила жена дивнобедрая Лакшману слезно, —

Нечистые духи его раздирают на части,
Точь-в-точь как быка благородного — львиные пасти!»

Но с места не тронулся Лакшмана: старшего брата
Запрет покидать луноликую помнил он свято.

Разгневалась Джа́наки дева: «Рожденный Сумитрой,
Ты Раме не брат, — супостат криводушный и хитрый!

Как видно, ты гибели Рагху потомка желаешь,
Затем что бесстыдно ко мне вожделеньем пылаешь!

Лишенная милого мужа, не мыслю я жизни!»
И горечь звучала в неправой ее укоризне.

Но Лакшмана верный, свою обуздавший гордыню,
Ладони сложил: «Почитаю тебя, как богиню!

Хоть женщины несправедливы и судят предвзято,
По-прежнему имя твое для меня будет свято.

Услышит ли Рама, вернувшись, твой голос напевный?
Увидит ли очи своей ненаглядной царевны?»

«О Лакшмана! — нежные щеки рыдающей Ситы
Слезами горючими были обильно политы. —

Без милого Рамы напьюсь ядовитого зелья,
Петлей удавлюсь, разобьюсь я о камни ущелья!

Взойду на костер или брошусь в речную пучину,
Но — Рамой клянусь! — не взгляну на другого мужчину».

Бия себя в грудь, предавалась печали царевна,
И сын Дашаратхи ее утешал задушевно.

Ладони сложив, он склонился почтительно снова,
Но бедная Сита в ответ не сказала ни слова.

На выручку старшему брату пустился он вскоре,
И деву Митхи́лы покинуть пришлось ему в горе.

Явился в обитель, что выстроил сын Каушальи,
Владыка Летающих Ночью, обутый в сандальи,

С пучком, одеянье шафранного цвета носящий,
И с чашей — как брахман святой[217], подаянья просящий.

И зонт его круглый увидела Джанаки дева,
И посох тройчатый висел на плече его слева.

Под видом святого к царевне, оставленной в чаще,
Направился ракшасов раджа великоблестящий.

Без солнца и месяца в сумерки мрак надвигался —
Без Рамы и Лакшманы — Равана так приближался!

На Ситу он хищно взирал, как на Рохини — Раху.
Листвой шелестеть перестали деревья со страху.

Как прежде, не дул освежающий ветер в испуге,
Когда он украдкой к чужой подбирался супруге.

Года́вари быстрые волны замедлили разом
Теченье свое, за злодеем следя красноглазым,

Что, Рамы используя слабость, походкой неспешной,
Монахом одет, подступал, многогрешный, к безгрешной.

Царевна блистала звездой обольстительной, Читрой,
Вблизи пламенел грозновещей планетой[218] Злохитрый.

Надев благочестья личину, был Десятиглавый
Похож на трясину, где выросли пышные травы.[219]

Он молча взирал на прекрасную Рамы подругу,
Что ликом своим, как луна, освещала округу.

Пунцовые губы и щек бархатистых румянец
Узрел он и белых зубов ослепительный глянец.

Рыданья и вопли красавицы, горем убитой,
К нему долетали из хижины, листьями крытой.

И слушал неправедный Равана, стоя снаружи,
Как в хижине плачет Митхилы царевна о муже.

К прекрасной, из желтого шелка носящей одежду,
Приблизился он, понапрасну питая надежду.

И, нищим прикинувшись, демонов грозный властитель,
В обличье смиренном, супруги чужой обольститель,

Не ракшас, но брахман достойный, читающий веду,
С Видехи царевной завел осторожно беседу.

Ее красоте несказанной дивился Злонравный:
«О дева! Тебе в трех мирах я не видывал равной!

Трепещет, как пруд соблазнительный, полный сиянья,
Твой стан упоительный в желтом шелку одеянья.

В гирлянде из лотосов нежных, ты блещешь похожей
На золото и серебро ослепительной кожей.

Открой, кто ты есть, луноликая, царственной стати?
Признайся, ты — страсти богиня, прекрасная Рати?

Ты — Лакшми иль Кирти? Иль, может, небесная дева?
Одно достоверно — что ты рождена не из чрева!

Прекрасные острые ровные зубы невинно
Сверкают своей белизной, словно почки жасмина.

От слез покраснели глазные белки, но зеницы
Огромных очей, пламенея, глядят сквозь ресницы.

О дева с округлыми бедрами, сладостным станом,
С обличьем, как плод наливной, бархатистым, румяным,

С чарующим смехом, с грудями, прижатыми тесно
Друг к дружке, что жемчуг отборный украсил чудесно!

Похитили сердце мое миловидность и нега.
Так волны уносят обломки размытого брега.

Доселе супруги богов и людей не имели
Столь дивных кудрей, столь упругих грудей не имели.

Не знали жилицы небес и Куберы служанки[220]
Столь гибкого стана и гордой сверх меры осанки.

Три мира — небесный, земной и подземный — доныне
Не видели равной тебе красотою богини!

Но если такая, как ты, в трех мирах не блистала,
Тебе обретаться в дремучих лесах не пристало.

Охотятся ракшасы в чаще, не зная пощады,
А ты рождена для дворцов, для садовой прохлады,

Роскошных одежд, благовоний, алмазов, жемчужин,
И муж наилучший тебе, по достоинству, нужен.

Ответь, большеглазая, кто же с тобой, темнокудрой,
В родстве: богоравные ма́руты, ва́су иль рудры?

Но здешняя чаща — Летающих Ночью обитель.
Откуда возьмется в окрестных лесах небожитель?

Не встретятся тут ни гандхарвы, ни слуги Куберы.
Лишь бродят свирепые тигры, гиены, пантеры.

Богиня, ужель не боишься опасных соседей —
Ни цапель зловеших, ни львов, ни волков, ни медведей.

Откуда ты? Чья ты? Не страшны ль тебе, луноликой,
Слоновьи самцы, что охвачены яростью дикой

И, жаждой любовной томимы, вступать в поединки
Готовы на каждой поляне лесной и тропинке?

Красавица, кто ты? Зачем пребывать ненаглядной
В лесу, где охотится ракшасов род плотоядный!»

С речами лукавыми демонов раджа злотворный
В обличье святого явился к жене безукорной.

Царевной Митхилы почтен был Великоблестящий,
Как дваждырожденный мудрец, подаянья просящий.

Владыка Летающих Ночью, исполненный блеска,
Супруге великого Рамы ответствовал резко:

«Я тот, кто мирам и насельникам их угрожает, —
Богам их, царям их, отшельникам их угрожает.

О Сита, я — Равана, демонов раджа всевластный!
Увидя шелками окутанный стан сладострастный

И негу твоей отливающей золотом кожи,
Делить перестал я с несчетными женами ложе.

О робкая, зваться ты будешь царицею главной,
Как Ланка зовется столицею великославной.

Твердыня ее на вершине горы осиянной
Стоит посредине бушующего океана.

По рощам ты станешь гулять, благоизбранна мною,
Расставшись охотно с обителью этой лесною.

Толпой пятитысячной будут всечасно служанки
Творить угожденье супруге властителя Ланки».

Тогда безупречно сложенная Джанаки дева
Ответила Раване словом презренья и гнева:

«Как Индра всесильный, питающий землю дарами,
Один у меня повелитель: я предана Раме!

Как ширь океана, глубок и спокоен, с горами
Сравнится бестрепетный воин. Я предана Раме!

Он — древо баньяна, что сенью ветвей, как шатрами,
С готовностью всех укрывает. Я предана Раме!

Он ликом прекрасней луны, что блестит над мирами,
Он мощью безмерной прославлен. Я предана Раме!

С повадкой шакальей — гоняться за львицей, что в жены
Избрал этот лев, Каушальей-царицей рожденный?

Зачем злодеянье творишь ты, себе в посмеянье?
Ведь я для тебя недоступна, как солнца сиянье!

Преследуя Рамы жену — вместо райского сада
Любуешься ты золотыми деревьями ада!

Зубов у змеи ядовитой с разинутым зевом,
Клыков у голодного тигра, объятого гневом,

Перстами не вырвешь ты, Равана Десятиглавый,
В живых не останешься, выпив смертельной отравы.

Ты Ма́ндару-гору скорей унесешь за плечами,
Чем Рамы жену обольстишь колдовскими речами.

Ты, с камнем на шее плывя, одолеешь пучину,
Но Рамы жену не заставишь взглянуть на мужчину.

Ты солнце и месяц в горсти или пламя в подоле
Задумал теперь унести? Не в твоей это воле!

Натешиться всласть пожелал ты женой добронравной
И мыслишь супругу украсть, что избрал Богоравный?

Не жди воздаянья потугам своим бесполезным.
Стопами босыми по копьям пройдешь ты железным!

Меж царственным львом и шакалом различья не знаешь,
Меж грязной водой и сандалом различья не знаешь.
Ты низости полон и Рамы величья не знаешь!

Мой Рама в сравненье с тобой, похититель презренный,
Как а́мриты чаша — с посудиной каши ячменной!

Запомни, что ты против Рамы, великого мужа,
Как против зыбей океанских — нечистая лужа.

Под стать Шатакра́ту, он славится твердостью духа.
Не радуйся, ракшас, как в масло упавшая муха!»

Так праведная — нечестивому, вспыхнув от гнева,
Ответила — и задрожала, как райское древо.