Гянджеви Низами - Пять поэм

В некий день, едва лишь солнце на́ небо взошло,
Небосвод в сребристом блеске обнажил чело.

Радостен и лучезарен, ярко озарен
Был тот день. Да не затмится он в чреде времен!

В это утро щах собранье мудрецов созвал.
Как лицо прекрасной девы, дом его блистал.

Не в саду садились гости, а входили в дом,
Ибо день тот был отрадный первым зимним днем.

Все убра́нство в дом из сада унесли. И сад
Опустел, погасло пламя множества лампад.

Смолкли соловьи на голых, мокрых деревах.
Крик ворон: «Держите вора!» — слышится в садах.

От индийца родом ворон, говорят, идет,—
Диво ль, что индиец вором стал и сам крадет.[297]

Вместо соловьев вороны царствуют в садах.
Вместо роз шипы остались на нагих кустах.

Ветер утренний — художник, что снует везде,
Он серебряные звенья пишет на воде.

Холод у огня похитил мощь, — и посмотри:
Из воды мечи кует[298] он под лучом зари.

И с копьем блестящим вьюга всадником летит,
Над затихшей речкой острым снегом шелестит.

Молоко в кувшинах стало твердым, словно сыр.
Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр.

Горы в горностай оделись, долы — в белый пух,
Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух.

Хищник зябкий травоядных стал тропу следить,
Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить.

Голова растений сонно на землю легла,
Сила их произрастанья в глубь пещер ушла.

Мир-алхимик на деревьях лист позолотил
И рубин огня живого в сердце камня скрыл.

В благовонья тот алхимик розы превратил[299]
И в кувшине под печатью крепкой заключил.

Словно ртуть, вода густая стынет на ветру
И серебряной пластиной скрыта поутру.

Теплый шахский дом, блистая стеклами окон,
Совмещал зимою свойства четырех времен.

Золотым углем жаровен и живым огнем
Леденящий зимний воздух нагревался в нем.

А плоды и вина сладко усыпляли ум,
И от сердца отгоняли рой докучных дум.

На углях горел алоэ, жарко тлел сандал;
Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.[300]

Для поклонников Зардушта рдел живой огонь,
Был источником веселья золотой огонь.

В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог,
Пиршественный, как гранатный розовел цветок.

Яркие шелка блистали в зале пировом.
Куропатка с перепелкой над живым огнем

Вместе жарились, вращаясь. С ними чередой,
Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой.

Желтый пламень дров горящих, дымом окружен,
Кладом золотым казался, дым на нем — дракон[301].

Адом был огонь и раем. В суть огня вникай:
Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай.

Обитателям кумирен он — горящий ад,
Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират.

Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет,
Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует.

В славный зимний день с друзьями пировал Бахрам,
Пил вино, как подобает пить вино царям.

Вина сладкие, жаркое, музыка, друзья,—
Это зимнею порою одобряю я.

Как улыбка уст румяных, в чаше блеск вина,
Коль вином горячим в стужу чаша та полна.

Музыкой разгорячен был у застольцев мозг,
Сердце в теплоте отрадной таяло, как воск.

Мудрецы путем веселья за вином пошли,
Искрящийся остроумьем разговор вели.

Каждый радостно, открыто шаху говорил
То, что в сердце благородном ото всех таил.

Некий славный иноземец среди них сидел,
Князь по крови, он, великий, знанием владел.

Светлый ликом, словно солнце, звался он Шида;
Живописец — чувств исполнен, вдохновлен всегда,

Геометр и математик, врач и астроном,
Был он в зодчестве прославлен дивным мастерством.

Словно воск, податлив камень был в его руках,
Яркий блеск его мозаик не погас в веках.

Он узорною резьбою зданья украшал
И по извести картины красками писал.

Поднялся он из застолья, перед шахом встал,
Поклонился, сел на место и царю сказал:

«Если будет мне согласье шаха и указ —
Устраню я от Ирана наговор и сглаз.

Я ученый и астролог. До высоких звезд
Мною знанья тайн небесных перекинут мост.

Был провидения дан мне при рожденье дар,
Зодчеству меня премудрый научил Симнар.

Предначертано мне было, чтобы я пришел
И для шаха семь высоких здесь дворцов возвел.

Чтобы семь цветов небесных радуги я взял,
Чтобы дом семи чертогов семицветным стал.

Семь прекрасных жен Бахраму судьбами даны,
Семь красавиц; каждой свойствен цвет ее страны.

Надо, чтоб дворец у каждой ей по цвету был,
Чтобы с цветом сочетался цвет семи светил.

В соответствии с движеньем неба и планет,
За семь дней своих неделя изменяет цвет.

И в согласии с движеньем вечных звезд и дней,
Каждый день пускай приходит шах к жене своей.

Шах ответил: «Я согласен. Эти семь дворцов
Златоверхих ты построишь средь моих садов.

Но и мне в свой срок придется к богу отойти,
Так зачем же здесь заботы лишние нести?

Говоришь, что семь чертогов мне построишь ты,
Что внутри, подобно раю, их устроишь ты?

В тех чертогах поселится только страсть моя,
Ну, а где же буду бога славословить я?

Коль в семи чертогах славить буду божество,
Где же будет храм? Где бога встречу моего?»

Но подумал про себя он: «Заблуждаюсь я,
Маловер, во всюду сущем сомневаюсь я.

Тот, кто землю наполняет и небесный свод,
Слово искренней молитвы всюду он поймет».

И, представ с душой открытой пред лицом творца,
Заложил Шида основу первого дворца.

Семь чертогов он два целых года возводил,
Ежедневно на рассвете на леса всходил.

Да! Поистине — ты скажешь — зодчий был велик!
Семь невиданно прекрасных он дворцов воздвиг.

Был у каждого свой тайный гороскоп, свой цвет.
С честью выполнил строитель данный им обет.

Шах Бахрам, придя, увидел средь своих садов
Семь дворцов, как семь небесных светлых куполов.

Знал он, что достигли слухи отдаленных стран,
Как безжалостно с Симнаром поступил Нуман.

Был Нуман за то сурово всюду осужден,
Что премудрого Симнара смерти предал он.

Чтоб Шида был им доволен, счастлив был весь век,
Шах ему богатый город подарил — Бабек.

Он сказал: «Нуман ошибку тяжкую свершил,
Я судить его не волен, — знал он, что творил».

Не по скупости Нуманом был Симнар убит,
Не по щедрости так щедро и Бахрам дарит.

Таково предначертанье в жизни сей земной,—
Здесь всегда один в убытке, с прибылью — другой.

Этот жаждою томится, гибнет тот в воде,
И награду за Симнара воздают Шиде.

Мудрый ведает: грядущий день от нас закрыт.
Поражен своей судьбою — человек молчит.

Встало семь дворцов — до неба — в пышных куполах,
Каждый купол был воздвигнут на семи столбах.

Окружил дворцы стеною зодчий. И Бахрам
Поднялся на эту стену, словно к небесам.

Семь дворцов Бахрам увидел, словно семь планет.
В соответствии планетам у дворцов был цвет.

И во всем Шида премудрый дал отличья им
В соответствии великим поясам земным,

Первый купол, что Кейвану зодчий посвятил,
Камнем черным, словно мускус, облицован был.

Тот, который был отмечен знаком Муштари,
Весь сандаловым снаружи был и изнутри.

А дворец, что был Бахрамом красным озарен,
Розовел порфиром, красен был в основе он.

Тот, в котором зодчий знаки Солнца усмотрел,
Ярко-желтым был, как солнце, золотом горел.

Ну, а купол, чьим уделом был венец Зухры,
Мрамором лучился белым, как венец Зухры.

Тот же, чьею был защитой в небе Утарид,
Бирюзой горел, как в небе Утарид горит.

А построенный под знаком молодой луны
Зелен был, как счастье шаха, как наряд весны.

Так воздвиг Шида для шаха славных семь дворцов,
Семь цветных, как семь планетных в мире поясов.

Цвет свой Семь пределов мира шаху принесли.
Как хозяйки семь царевен в семь дворцов вошли.

Каждая царевна замок выбрала себе
По ее происхожденью, цвету и судьбе.

Внутреннее все убранство в каждом из дворцов
Свойственных ему оттенков было и цветов.

В те дворцы по дням недели шах Бахрам входил
И с одною из красавиц время проводил.

Он в Субботу, в день Кейвана, в черный шел дворец,
Как ему по гороскопу предсказал мудрец.

В воскресенье — желтый замок посещал Бахрам,
И по очереди в каждом пировал Бахрам.

И в каком дворце за чашей ни садился он,
В цвет дворца и цвет планеты был он облачен.

И, полна очарованья, блеска и ума,
Госпожа дворца садилась близ него сама.

Каждая хотела сердце шахское пленить,
Привязать его, халвою шаха накормить.

И они ему, за пиром тайным без гостей,
Рассказали семь волшебных старых повестей.

Хоть воздвиг Бахрам когда-то дивных семь дворцов,
Но не спасся все ж от смерти он в конце концов.

Низами! От сада жизни отведи свой взгляд!
В нем шипами стали розы, и шипы язвят.

Вспомни: в ад поверг Бахрама рай его страстей
В этом царстве двух обманных, мимолетных дней.