Гянджеви Низами - Пять поэм
Племя Меджнуна узнает о его смерти
Так на могиле милой он лежал,
И весь огонь с лица его сбежал.
Так целый месяц тлел он на могиле
Иль целый год (иные говорили).
Не отходили звери ни на шаг
От мертвого. И спал он словно шах
В носилках крытых. И охраной мощной
Вокруг стояли звери еженощно,
И кладбище травою заросло,
Сынам пустыни логово дало.
И, сторонясь встречаться с хищной сворой,
Про кладбище забыли люди скоро.
А тот, кто видел издали порой
Роящийся, подобно пчелам, рой,
Предполагал, что то паломник знатный
В тени перед дорогою обратной,
Надежно охраняемый, уснул.
Но если бы он пристальней взглянул,
Он увидал бы лишь нагое тело,
Что до предела ссохлось и истлело,
В чьем облике от всех живых частей
Была цела одна лишь связь костей.
Столь дорогой гиенам и шакалам,
Зиял костяк нетронутым оскалом.
Пока оттуда звери не ушли,
Запретным слыло кладбище Лейли.
Год миновал, и вновь ушли в пустыню
Все хищники, что стерегли святыню.
Сначала смельчаки, потом и все,
Путь проложив к таинственной красе,
Заметили и умилились слезно
Нагим костям, и мертвый был опознан.
Проснулась память, заново жива,
Пошла по всей Аравии молва.
Разрыли землю, и бок о бок с милой
Останки Кейса племя схоронило.
Уснули двое рядом навсегда,
Уснули вплоть до Страшного суда.
Здесь — клятвой обрученные навеки,
Там — в колыбели спят, смеживши веки.
Прошел недолгий срок, когда возник
На той могиле маленький цветник,
Пристанище всех юношей влюбленных,
Паломников селений отдаленных.
И каждый, кто пришел тропой такой,
Здесь находил отраду и покой.
Могильных плит касался он руками,
Чтоб исцелил его холодный камень.
Зейд видит во сне Лейли и Меджнуна — они в раю
Зейд часто приходит на могилу Лейли и Меджнуна. Он слагает повесть об их любви и всем рассказывает ее. От него эта повесть и пошла по миру… Зейд все думает о влюбленных — где они? Спят под землей, или они — украшение рая? Как-то раз он видит во сне райский сад. В этом саду на берегу ручья стоит трон. На троне восседают два ангела. Они пьют вино, ласкают друг друга. У трона стоит старец, осыпающий временами ангелов драгоценными камнями. Зейд спрашивает у старца имена этих ангелов. Старец отвечает, что ото души верных влюбленных, на земле их звали Лейли и Меджнун. При жизни они не добились счастья, здесь же они вкушают вечное блаженство. Зейд просыпается и раскрывает людям тайну, поведанную ему старцем. Глава завершается рассуждениями о бренности этого мира и о том, что вечное счастье достижимо лишь в мире потустороннем, путь же к нему — самоотверженная любовь (предположительно — интерполяция).
Заключение
Низами снова обращается к шаху Ахситану. Он надеется, что шах милостиво взглянет на поднесенную ему поэму, и просит разрешения заключить ее несколькими советами. Хотя Ахситан и справедлив, но будет неплохо, если он еще умножит свое правосудие. Пусть он не доверяет врагам, пусть советуется с друзьями, пусть не торопится катить того, кто в его власти. «Впрочем, — заключает Низами. — ты не нуждаешься в таких советах. Я же буду молиться о твоем благополучии», Глава завершается пожеланиями успеха и долголетия.
Семь красавиц
Перевод В. Державина
Восхваление
Ты, чьей благодатной мощью создан мир живой,—
Все в тебе! Во всех явленьях виден образ твой.
Ты — начало сотворенья и конец вещей,
В бесконечном — завершенье и конец вещей.
Это ты привел в движенье вечный круг светил,
Мир и жизнь в нерасторжимый круг объединил.
В беспредельном светит щедрость вечная твоя,
О создавший, населивший лоно бытия,
Зодчий мира, устроитель всех частей его,
Ты — во всем, ты — созидатель сущего всего!
Жизнь и смерть — и все начала мира и концы —
Всё в тебе, — так в откровеньях молвят мудрецы.
Но не в зримой оболочке ты — всегда, везде —
В бесконечности явлений, в вечной их чреде.
Тайной сутью жизни живы в мире существа,
Но тобой — твоею сутью, жизнь сама жива,
О великий, сотворивший мир из ничего,
Ты питаешь все живое и хранишь его.
Имя — всех имен начало — тайное творца —
Начинания начало и конец конца.
Самый первый ты средь первых на счету веков.
И последний из последних при конце концов.
Необъятный круг свершая, льется бытие,
Возвращаясь снова в лоно вечное твое.
На незыблемых, ведущих к истине вратах
Никогда не оседает разрушенья прах.
Ты вовеки не рождался, породив других…
Ты велик. Другие — ветер на путях твоих.
Ты единой мыслью дальний озаряешь путь.
Ты предвидения светом наполняешь грудь.
Но врата твои закрыты множеством замков
Пред мольбою лицемерной низких и лжецов.
Утру ты даешь сиянье, цвет и блеск — весне.
Ты повелеваешь солнцу, звездам и луне.
Черный ты шатер и белый над землей простер,—
Белый — солнцу дал, а черный — месяцу шатер.
Как рабы твои, посменно пред твоим дворцом
Ночь и день чредой проходят пред твоим лицом
И добро и зло твоею волею творят,
Ничего своею волей в мире не вершат.
Разум яркий, как светильник, ты в мозгу вместил —
Он светлее всех горящих на небе светил.
Но светящий ярко разум — так устроил ты —
Смотрит в глубь себя и светит вне своей черты,
Если разум будет твердым на твоем пути,
Не забудется в сомненьях на любом пути.
Жизни суть — душа, и в тело наше вмещена,
Но никто из нас не знает, где живет она.
В мире всё — от мрака ночи до дневных лучей,—
Все нуждается в могучей помощи твоей.
Ты рождаешь из гранита и бесплодных глин
Жар огня рубиноцветный, огневой рубин.
Весь вращающийся в мире звездный небосвод
Суетится и кружится у твоих ворот.
Разве доброе и злое людям — от светил?
Сами звезды под влияньем злых и добрых сил.
Среди многих звездочетов разве ты встречал
Одного, что путь по звездам к кладу отыскал?
Тайны звездного движенья и пути планет
Изучал я — и в науке мне открылся свет.
Но напрасно в древних книгах тайну я искал…
Ты открылся мне! И новый путь мне заблистал.
Ты, под чьей благой защитой дух живой окреп,
Сам для нас в печи бессмертья выпекаешь хлеб.
У ворот своих, о боже, ты меня возвысь,
У ворот людской гордыни в прахе не унизь.
Сам, о боже, дай мне хлеб мой — не из рук чужих,
Ты — кормящий птиц небесных и зверей степных.
С юных лет не отвращал я от тебя мой взгляд,
Не ходил к вратам другим я от заветных врат.
И дверей своих пред нищим я не закрывал,
Ибо хлеб мой и достаток сам ты мне давал.
Я состарился на службе у тебя в саду,
Помоги мне — чтобы вновь я не попал в беду!
Ты, могучий, чьей защиты просит Низами,
У него своей опоры ты не отними.
Ты возвысь его превыше всех земных владык,
Пусть он будет благородством истинным велик
До поры, когда предстанет он перед тобой
Вместе с сонмом пробужденных судною трубой.
Восхваление Пророка Мухаммеда
