Томас Роллестон - Мифы, легенды и предания кельтов
Она поставила стеречь зелье Гвиона Баха, сына Гуреанга из Лланфайр, а поддерживать огонь должен был слепец по имени Морда; сама же хозяйка читала заклинания и время от времени подбрасывала в варево разные травы, следуя указаниям книги Фериллта. Однажды, когда год уже подходил к концу, из котла вылетели три капли и обожгли Гвиону палец. Подобно Финну Мак Кумалу в аналогичной ситуации, он сунул палец в рот и тут же обрел дар мудрости и знания. Он понял, что получил то, что предназначалось Авагду, и что Керидвен убьет его, если сможет. А потому мальчик убежал; в котле же не осталось теперь ничего, кроме яда, сила которого разорвала стенки. Жидкость вытекла наружу и отравила напившихся из ручья коней Гвидно Гаранхира. С тех пор поток этот зовется Яд Лошадей Гвидно.
Тут появляется Керидвен и узнает, что годовой ее труд пропал даром. В гневе она веткой выбивает глаз Морде и спешит в погоню за Гвионом Бахом. Он видит ее и превращается в зайца. Она же обращается в борзую. Он прыгает в реку и становится рыбой, она же преследует его в облике выдры. Он стал птицей, она — ястребом. Он обратился в пшеничное зерно и зарылся в кучу других зерен на гумне; она же приняла вид черной курицы и склевала его. Спустя девять месяцев Керидвен родила мальчика и хотела убить, но не смогла — так он был красив; «тогда она положила его в кожаный мешок и бросила в море, предоставив милости Божией».
УДАЧА ЭЛФИНА
Гвидно, владелец отравленных лошадей, ловил лосося в заводи где-то между Диви и Абериствитом и таким образом кормился. Его сын, Элфин, невезучий парнишка, выудил однажды застрявший там кожаный мешок. Они развязали его и обнаружили внутри младенца. «Взгляни на этот сияющий лоб (Taliesin)!» — воскликнул Гвидно. «Пусть же он и зовется Талиесином», — молвил Элфин. Они бережно принесли ребенка домой и воспитали его как родного. Так появился на свет Талиесин, величайший бард Уэльса; и первой песней, которую он сложил, была песня, восхвалявшая Элфина и пророчившая ему в будущем много счастья. Пророчество исполнилось — Элфин день ото дня богател, пользовался все большим почетом и даже подружился с королем Артуром.
Но однажды на празднестве, когда присутствующие без всякой меры восхваляли короля, Элфин похвастался, что его жена добродетельнее всех жен при дворе Артура и его бард искусней, чем любой из королевских; после чего его заточили в темницу до тех пор, пока он не подтвердит свою правоту. Ноги его сковали серебряной цепью, а к его жене направили человека по имени Рун, чтобы он опозорил ее; и говорят, что ни одна дева и ни одна жена, с которыми беседовал этот человек, не сумели сохранить свое доброе имя.
Талиесин же велел своей госпоже скрыться, а платье и украшения отдать служанке; она и приняла Руна, назвавшись хозяйкой дома. После ужина гость опоил девушку, она захмелела и заснула; он же тем временем отрезал у нее палец с кольцом, которое незадолго до того Элфин отправил своей супруге, и принес его ко двору Артура.
Когда на следующий день Элфина вывели из темницы и предъявили ему добычу Руна, он сказал: «Прости, о могучий король, но если перстень и правда принадлежит моей жене, то палец — нет. Ибо это — мизинец, и кольцо сидит на нем плотно, а у моей супруги оно будет держаться разве что на большом пальце. А кроме того, моя жена подстригает ногти каждую субботу, этот же не подстригали уже месяц. И в-третьих, владелица этого пальца не более чем три дня назад месила ржаное тесто, а моя жена не месила ржаного теста с тех самых пор, как вышла за меня замуж».
Король разозлился, что его испытание провалилось, и велел снова бросить Элфина в темницу, пока не подтвердится то, что он рассказал про своего барда.
ТАЛИЕСИН, ВЕЛИЧАЙШИЙ БАРД БРИТАНИИ
Тогда Талиесин явился ко двору и однажды в великий праздник, когда все королевские барды и менестрели были обязаны петь и играть, услаждая слух Артура, сел в углу и, как только проходил мимо него музыкант, играл на губах «блерум-блерум». И стоило бардам приготовиться петь перед королем, как чары сковали их и они смогли изобразить только «блерум-блерум». Тогда глава певцов, Хейнин, сказал: «О король, мы не упились вином, но мы онемели из-за того духа, что сидит в углу, прикинувшись ребенком». Тут Талиесина вывели в центр и спросили, кто он и откуда. И вот что он пропел:
Я — первый из первых бардов, я — бард Элфина,
Моя родина там, где бродят летние звезды;
Идно и Хейнин меня называют Мирддин,
Со временем каждый назовет меня Талиесин.
С моим Владыкой я был в высочайшем круге,
При падении Люцифера в глубины ада;
Перед воинством Александра нес я знамена;
От юга до севера знаю я звезд имена.
Я был в Ханаане, когда убили Авессалома,
Я был при дворе Дон прежде рождения Гвидиона,
Я был там, где распинали благодатного Божьего Сына;
Трижды я побывал в темнице Арианрод.
Я был в Азии вместе с Ноем в ковчеге,
Я видел гибель Содома и Гоморры.
Я был в Индии, когда строился Рим.
И вот я здесь, у останков Трои.[179]
С моим Владыкой лежал я в ослиных яслях,
Я был с Моисеем на пути через Иордан;
Я был на небе вместе с Марией Магдалиной,
Я получил вдохновение из котла Керидвен.
Я останусь здесь, на земле, до Судного дня,
И не знает никто, каков я на самом деле.
Девять месяцев прожил я прежде
В чреве ведьмы Керидвен;
Я был некогда маленьким Гвионом,
Ныне же я — Талиесин.[180]
Когда Талиесин запел, налетел жестокий шторм и замок затрясся. Когда же он кончил, Артур велел привести Элфина: тот вошел, и оковы сами спали с него, повинуясь музыке и голосу Талиесина. И много других песен о таинственных вещах и событиях прошлого и будущего пропел Талиесин перед владыкой и предсказал приход саксов в Уэльс и его падение.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Здесь мы закончим этот пространный очерк кельтской легендарной литературы. Материал настолько обширен, что в книге такого размера можно, разумеется, только наметить основные вехи ее развития вплоть до того момента, когда мифологический, легендарный элемент полностью исчезает, уступая место чистому авторскому вымыслу. Остается только надеяться, что у читателя благодаря нашей работе возникло общее представление о предмете, которое позволит ему понять значение повестей, здесь не упомянутых, и найти им место в том или ином цикле кельтских преданий. Следует отметить, что богатейший материал кельтского фольклора так и не был нами затронут. Обсуждение народного творчества, по мнению автора, выходит за рамки предложенной читателю книги. Фольклор рождается в умах людей, повседневная жизнь которых проходит в непосредственной близости земли, в умах тех, кто трудится в лесах и полях, кто напрямую выражает в сказках или заговорах свои впечатления от соприкосновения с природными или надприродными силами. Мифология же в собственном смысле этого слова возникает только там, где интеллект и фантазия развились до уровня более высокого, чем обычно доступен крестьянину, — там, где у людей появляется желание сложить из своих разрозненных впечатлений некое поэтическое единство, воплощающее определенную универсальную идею. Разумеется, нельзя думать, будто между мифологией и фольклором всегда пролегает четкая, непреодолимая граница; и тем не менее, данное различие представляется автору весьма значимым.
Конечно, если не считать двух первых, исторических, глав, наша книга носит характер скорее литературный, нежели научный. Однако я стремился по возможности дать читателю хотя бы общее представление о научных трудах, посвященных данному предмету. Надеюсь, что это прибавит моей книге ценности в глазах серьезных исследователей, не повредив при том ее занимательности для всех остальных. Кроме того, данная книга научна в том плане, что я старался избежать какой бы то ни было адаптации разбираемого в ней материала. Когда подобная адаптация совершается художником, она, разумеется, вполне оправданна; если бы это было не так, нам бы пришлось отказаться от половины шедевров мировой литературы. Однако в данном случае автор хотел, чтобы мифы и предания кельтов предстали перед читателем такими, какие они есть. Не были смягчены ни жестокости, ни ужасы — кроме нескольких случаев, когда приходилось помнить, что книга предназначалась не только ученым. Читатель может быть уверен, что здесь дан относительно точный и не чрезмерно идеализированный очерк мировоззрения кельтов тех времен, когда они еще были свободны и независимы, мыслили на родном языке и черпали из чужеземных источников только то, что могли усвоить и переработать. Мифологическая литература кельтов — старейшая из неклассических литератур Европы. Уже это, как мне представляется, делает ее достойной внимания. Что же до других положительных качеств — многие страницы можно было бы заполнить хвалебными высказываниями, принадлежащими людям некельтской национальности. Но пусть лучше легенды говорят сами за себя. Как заявлял Майль-Дуйн: «То, что мы видим, — создание могучих людей».
