Олег Ивик - История загробного мира
На шестом небе – Юпитере – живут ревнители правосудия. Они тоже представлены в виде живых огней. Иногда эти огни, собираясь в группы, составляют различные символические фигуры и при этом поют хором, что производит самое возвышенное впечатление.
Нельзя не отметить, что души, обитающие на всех перечисленных планетах, оказавшись в раю, в какой-то мере утратили смысл своего существования. Девам, давшим обет невинности, не от кого ее сохранять (не говоря о том, что она ими уже утрачена). Властителям, собранным в недрах одной планеты, не над кем властвовать. Богословам, которые теперь, на небе, удостоились созерцания Божественных истин, нечего больше искать. Воителям не с кем воевать, и способствовать распространению христианства в раю им тоже затруднительно, поскольку целевая аудитория здесь напрочь отсутствует. Блюстителям правосудия в раю тоже делать нечего, поскольку нарушения законности здесь невозможны. Лишь жители Венеры в какой-то мере могут сохранить смысл своего существования, заключающийся в любви, поскольку испытывать духовную любовь в раю можно и должно.
В самой выигрышной ситуации оказываются обитатели седьмого неба, населяющие Сатурн. Сюда попадают души людей, предпочитающих жизнь созерцательную, и они могут отдаться любимому занятию, наблюдая движение небесных сфер и различные проявления Божественной премудрости. Созерцательная жизнь, впрочем, не мешает им предаваться мстительным помыслам о каре, которой будут подвергнуты нечестивые служители Церкви. Эти помыслы они, собравшись в группы, сопровождают коллективными криками, в которых «предвозвещается мщение». Мстительные крики здесь заменяют хоровое пение, принятое в других регионах рая.
С Сатурна на восьмое небо ведет лестница – та самая, которую когда-то видел патриарх Иаков; тогда она соединяла землю и небо. Теперь нижняя ее часть разрушена, а по верхней можно подняться в небо Неподвижных Звезд. Это небо включает в себя, естественно, все звезды Вселенной (ибо за его пределами находится только быстро вращающееся девятое небо и Эмпирей, а дальше, как писал Данте в «Пире», «ничего нет»).
Ближайшей к Солнцу «неподвижной» (в отличие от планет и Солнца) звездой является Проксима Центавра, отстоящая от нас на 40 200 миллиардов километров, или четыре с небольшим световых года. Возможно, на ней тоже обитают блаженные души, но Данте направился не туда: он пишет, что лестница вознесла его в созвездие Близнецов, до ближайшей из звезд которого (Поллукса, или Беты Близнецов) около тридцати пяти световых лет…
Путь Данте и Беатриче, как мы знаем, исчислялся минутами. Впрочем, современная физика позволяет разрешить это противоречие с помощью так называемых «кротовых нор». Это тонкие пространственно-временные трубки, которые могут соединять две далекие друг от друга области пространства. Существование таких «нор» допускал еще Эйнштейн. Поэтому легко предположить, что «лестница Иакова» вела в «кротовую нору», соединяющую седьмое небо с одной из «неподвижных» звезд в Близнецах.
На восьмом небе обитают высшие праведники, в том числе апостолы. Но к сожалению, астрономическую, физико-географическую и природную картину этого круга Данте изображает очень невнятно. Он упоминает розы и лилии, но создается впечатление, что речь идет не о растительном мире этих мест, а о христианских символах. Праведные духи здесь, как и в предыдущих небесах, являют собой сгустки яркого пламени и тоже водят хороводы, сопровождая их песнопениями (Данте, в частности, упоминает гимн «Бога хвалим»). Кроме того, они увлекаются философскими беседами и учинили Данте строгий экзамен по богословию.
Данте в своих странствиях встречался и беседовал с сотнями душ, мы не сочли возможным упоминать их в настоящей книге. Но одного из обитателей этого неба мы все-таки должны отметить, ибо он приходится предком всем нам (по крайней мере, всем иудеям, христианам и мусульманам), – это Адам.
За небом Неподвижных Звезд находится девятое – кристальное небо. Оно с огромной скоростью вращается вокруг сияющей Точки, объятой девятью огненными кругами. «От этой Точки… зависят небеса и естество». Здесь Беатриче, знакомя Данте с основами местной космологии, смутно намекает на относительность движения: «Движенье здесь не мерят мерой взятой». Затем она утверждает, что время, погрузясь в Точку корнями, «как в сосуд», в остальных местах «живет вершиной». Этим она наводит на мысль о том, что понятие времени в Точке отличается от времени в других областях пространства.
Можно было бы удивиться тому, что скромная флорентинка, удостоившаяся небес не за подвиги разума, а за подвиги духа, предвосхищая Эйнштейна, познала теорию относительности. Но далее Беатриче углубляется в такие тонкости космологии, астрофизики и схоластической философии, что авторы данной книги за ней следовать не смеют, ибо сие недоступно их скромным умам. Поэтому о сложном устройстве девятого неба мы расскажем, не вдаваясь в непонятные нам самим подробности. Отметим лишь самое простое: что девятое небо, или Перводвигатель, является «наибольшей областью телесной», то есть самым крупным из материальных объектов мира, что в первых двух огненных кругах, вращающихся вокруг Точки, обитают, «объемля Серафимов, Херувимы», что третий круг «сплели Престолы Божьего лица», а в предпоследних двух – «Начала и Архангелы летают; и Ангельская радость, наконец». Приэтом «отрада каждого кольца – в том, сколько зренье в истину вникает». Сюда, на вершину девятого неба, из лежащего выше Эмпирея падает луч и сообщает ему движение. Все это вместе каким-то образом движет мирозданье.
И наконец, Эмпирей! Он, в отличие от предыдущих небес, является уже невещественным. Это – «чистейший свет небесный». Но, как ни удивительно, именно здесь, впервые после Земли, перед глазами поэта возникает картина живой природы. Здесь бежит поток, вдоль берегов которого растут цветы, из потока вылетают искры и порхают, «как яхонты в оправе огневой». В целом, по мнению Данте, картина соответствует весеннему пейзажу.
Но все это – обман чувств. После того как вновь прибывший внимательно вглядится в реку, природный пейзаж сменяется урбанистическим: водная гладь становится сердцевиной гигантской розы и одновременно – ареной амфитеатра, вверх простираются бесконечные ступени, на которых сидят «цветы», обернувшиеся душами, и «искры», которые оказались ангелами. Все это «воинство небес» имеет «лица из огня живого», наряды их белее снега, а крылья – из золота. Кстати, на ступенях этого амфитеатра Данте вновь встречает Адама.
Здесь собрана элита христианского пантеона. Здесь же Данте удостоился увидеть Божественный Свет Неизреченный и ощутил высшую силу мирозданья – «Любовь, что движет солнце и светила».
Экспедиции Эмануэля Сведенборга
До начала эпохи Реформации считалось, что христианский рай, как и ад, примет любое количество душ. Рай, помещенный в небесные сферы и описанный Иоанном в его Откровении, мог вместить, как мы уже писали, более ста миллиардов жителей. Это значительно превышало число не только ранее умерших праведников, но и всех праведников, которые могли родиться и умереть в дальнейшем, ибо конец света ожидался в достаточно близком будущем (хотя и не в таком близком, как это рисовалось первым христианам). Во всяком случае, о том, что человечество когда-нибудь перешагнет рубеж третьего тысячелетия, никто не мог и помыслить. Поначалу предполагалось, что все ограничится в лучшем случае одной тысячей лет от Рождества Христова. Осенью 999 года некоторые крестьяне в Европе не засевали озимые, поскольку не рассчитывали, что мир доживет до нового урожая. В результате вспыхнувшего голода многие действительно не пережили роковой год… Потом конец света передвинули на год тысячелетия со дня распятия Христа. Назначались новые и новые даты, однако конец света не наступал, и человечество медленно, но верно размножалось. А в начале шестнадцатого века грянула Реформация.
Трудно предположить, что вожди протестантизма впрямую задумывались о грядущем демографическом взрыве и о том, что в раю попросту может не хватить места для всех. Тем не менее одной из основополагающих идей Реформации стала теория предопределения. Если раньше любая ветвь христианства активно стремилась путем проповеди и крещения обеспечить спасение максимального числа, а в идеале – и всех людей и считала это хотя бы теоретически возможным, то вожди Реформации прямо объявили, что все, как ни старайся, в рай не попадут. Эта мысль звучит уже у основоположника протестантизма Мартина Лютера.
Лютер утверждал, что никакие богоугодные дела не помогут человеку попасть в Царствие Небесное – снискать оное можно только через веру в Христа. Однако и вера объявлялась необходимым, но не достаточным условием: предполагалось, что Господь сам выбирает тех, кто должен спастись, и тех, кто должен быть осужден на муки, независимо от их личных достоинств. Каждому человеку оставалось лишь верить в то, что он войдет в число избранных, а о справедливости или несправедливости Божественного выбора – не нам судить. В своей книге «О рабстве воли» Лютер писал:«… как может быть справедливо то, что Он увенчивает недостойных, – для нас непостижимо, однако мы увидим это, когда придем туда, где уже не верят, а видят лицом к лицу. И еще непостижимее, как может быть справедливо то, что Он осуждает тех, кто не заслужил этого, но поверят и в это, когда явится Сын Человеческий».
