Томас Роллестон - Мифы, легенды и предания кельтов
БРЕТОНСКИЕ СКАЗАНИЯ: МАРИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ
Далее следует обратиться к бретонским источникам. К несчастью, до нас не дошло ни строчки из литературы древней Бретани, и нам остается изучать лишь следы ее влияния в творениях французских авторов. Необходимо упомянуть одного из самых ранних — англо-нормандскую поэтессу, называвшую себя Марией Французской, которая писала около 1150 г. Помимо всего прочего, она создала несколько лэ, представляющих собой перевод или пересказ, как настойчиво утверждает она сама, бретонских сказаний.
О самом Артуре в этих поэмах сказано немного, но действие их разворачивается как раз в его времена, а некоторые упоминания, например, о Круглом столе, явно подразумевают, что предполагаемые слушатели неплохо осведомлены по данному вопросу. Ланселот в них не появляется, однако сохранилась поэма о некоем Ланвале, которого полюбила королева, жена Артура, но который отверг ее, поскольку у него была чудесная возлюбленная на острове Авалон. Упомянут также и Гавейн, а в «Песне Жоффруа» упоминается история Тристана и Изольды; о Бранжьене, служанке Изольды, говорится явно с расчетом на то, что о ее роли в судьбе Изольды аудитория знает. Короче говоря, перед нами — наглядное свидетельство существования в Бретани обширного корпуса рыцарских романов, группировавшихся вокруг образа Артура. Сказания эти были настолько хорошо известны, что любые аллюзии, касающиеся персонажей и эпизодов, оказывались понятны, как нам сегодня ясны, например, отсылки к «Королевским идиллиям» Теннисона. Таким образом, лэ Марии Французской четко указывают на Бретань как на истинную родину легенд о короле Артуре, со всей их рыцарской романтикой. Однако в них ни словом не упоминается Грааль.
КРЕТЬЕН ДЕ ТРУА
Наконец, следует обратиться к творчеству французского поэта Кретьена де Труа, который в 1165 г. взялся, как и Мария Французская, переводить бретонские лэ; фактически именно благодаря ему артуровская легенда вошла в сокровищницу европейской литературы; именно Кретьен выстроил ее сюжет и ввел в нее персонажи, без которых ее теперь уже невозможно представить. Он написал «Тристана» (текст утрачен). Именно Кретьен де Труа (если только не Уолтер Ман) ввел в сюжет Ланселота Озерного; он написал «Повесть о Граале», где впервые появляется Персеваль, это произведение осталось незаконченным, и автор так не сообщил, что же такое был Грааль. Кроме того, Кретьен создал длинный авантюрный роман под названием «Эрек и Энида» — переложение сказания о Герайнте и Энид. Сочинения Кретьена де Труа — самые ранние из имеющихся у нас текстов, где фигурирует в качестве героя рыцарского романа Артур. На какие же источники опирался этот автор? Разумеется, главным образом на бретонские. Труа располагается в Шампани, которую в 1019 г. присоединил к Блуа герцог Блуаский Теобальд. Мария Шампанская покровительствовала Кретьену. Между правителями Блуа и Бретани существовали тесные связи. Ален II, герцог Бретонский, в X в. женился на сестре герцога Блуа, а в первой четверти XIII столетия Жан I Бретонский вступил в брак с Бланкой из Шампани, дочь же их вышла за Жана Шатильонского, герцога Блуаского, в 1254 г. Соответственно, благодаря менестрелям, сопровождавшим начиная с середины X в. своих повелителей из Бретани ко двору Блуа, бретанские лэ и легенды становились известны французам, в том числе французским авторам, но бретонские легенды сами несут в себе следы французского влияния — в частности, похоже, что существованием Круглого стола и рыцарского кодекса при дворе Артура в Кайрлеоне-на-Эске мы обязаны сказаниям о Карле Великом и его паладинах.
БЛЕЭРИ
Следует добавить, что Готье де Денин, первым продолжавший и переделавший романы Кретьена де Труа, называет в качестве источника своих поэм о Гавейне произведения некоего Блеэри, «рожденного и воспитанного в Уэльсе». Считается, что этот забытый бард — то же лицо, что и «прославленный сказитель Бледхерик», о котором упоминает Гиральд Камбрийский и которого, под именем Брера, цитирует Фома Бретонский в повести о Тристане.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ОЧЕРКУ РАЗВИТИЯ АРТУРОВСКОЙ ЛЕГЕНДЫ
Однако при отсутствии каких-либо сведений о том, когда или что именно написал Блеэри, следует, по-видимому, считать, что артуровский цикл сказаний в том виде, в каком мы его знаем, сформировался не в Уэльсе и даже не в Бретани. Выходцы из Уэльса, в VI в. поселившиеся в Бретани, наверняка принесли с собой немало преданий об историческом Артуре. Кроме того, они, конечно, помнили мифы о кельтском боге Артае: довольно много святилищ, посвященных этому божеству, было найдено во Франции. Со временем эти персонажи слились воедино, так же, как в Ирландии святая Бригита смешалась с языческой богиней Бригиндо. В результате возник образ, где почти божественное величие приписывается герою, живущему в конкретном месте в конкретное время. Как в Бретани, так и в Уэльсе артуровская легенда оказалась тем центром, вокруг которого объединилось множество других кельтских преданий, относившихся к самым разным персонажам; кроме того, в Бретани она обогатилась материалом, заимствованным из сказаний о Карле Великом. Обработав бретонские повести, Кретьен де Труа придал им ту форму, в которой миф об Артуре завоевал весь мир и благодаря которой в XII–XIII столетиях он стал тем, чем была в более поздние времена легенда о Фаусте, — сосудом, который каждая эпоха наполняла собственным содержанием.
АРТУРОВСКАЯ ЛЕГЕНДА В УЭЛЬСЕ
С континента, и в первую очередь — из Бретани, история Артура возвратилась в Уэльс в измененном и сильно приукрашенном виде. Генрих Циммер в одной из своих блестящих работ по данному предмету замечает: «Валлийская литература предоставляет нам явное свидетельство того, что правитель Южного Уэльса, Рис-ап-Теудур, побывавший в Бретани, в 1070 г. принес оттуда в Уэльс до тех пор неизвестную здесь историю артуровского Круглого стола».[154] Известно, что под знаменами Вильгельма Завоевателя в Англию явилось немало бретонских баронов. Однако те, кто принес в Уэльс артуровские сказания, наверняка обнаружили здесь множество уже существующих легенд об Артуре, притом совершенно иного характера. Помимо памяти об историческом Артуре, «военном предводителе» Ненния, у кельтов почиталось также особое божество по имени Артай. Вероятно, именно его мы встречаем под именем Артура в единственной имеющейся в нашем распоряжении подлинно валлийской «артуровской» легенде — в повести о Килухе и Олвен из «Мабиногиона». В Уэльсе, как и в остальной Европе, было переведено немало повестей артуровского цикла, созданных Кретьеном и другими континентальными авторами, но, по сути, именно здесь они появились позднее всего и пользовались наименьшим успехом. Эти сказания вступали в противоречие с древней местной традицией, как исторической, так и мифологической, в них было слишком много чуждых валлийскому духу элементов, и они так никогда и не прижились в Уэльсе. До Ирландии они не добрались вовсе.
Эти несколько вступительных замечаний не претендуют, разумеется, на роль полноценного разбора проблемы артуровских легенд — это тема слишком обширна, и в ней имеется множество тонкостей исторического, мифологического, мистического и т. д. характера. Моей целью было определить взаимоотношения между этими легендами и подлинной кельтской литературой и объяснить, почему в последующем очерке валлийских преданий о них практически не будет речи. Великий артуровский миф, возникший сложным, описанным выше путем и завоевавший весь континент, как якобы сделал и его герой, никоим образом не принадлежит кельтской нации и не существует на кельтских языках, если не считать переводов и пересказов.
ГЭЛЬСКИЕ И ВАЛЛИЙСКИЕ ЛЕГЕНДЫ В СОПОСТАВЛЕНИИ
Кельтские мифы и предания, дошедшие до нас на валлийском языке, от сохранившихся на ирландском или шотландском в известной степени отличаются. Валлийский материал значительно менее обширен и менее древен. Повести, вошедшие в «Мабиногион», взяты главным образом из рукописи XIV в., озаглавленной «Красная книга Хергеста». Предание о Талиесине восходит к другому источнику — рукописи XVII в. Как предполагают ученые, четыре древнейших сказания «Мабиногиона» сформировались в том виде, в каком мы их знаем, в X или XI столетиях, в то время как некоторые ирландские саги, например повесть об Этайн и Мидире или о смерти Конайре, следует возводить к VII или VIII вв. Не будем забывать, что предание о приходе Партолона было известно уже Неннию, писавшему около 800 г. Естественно поэтому ожидать, что мифологическую составляющую в валлийских повестях изначально намного труднее вычленить, нежели в раннеирландских. Интерес к мифу угасал, интерес к сюжету возрастал; задачей барда было не столько воспроизвести сакральный текст, сколько развлечь правителя и его двор. В валлийских сказаниях очевидно также влияние континентальных рыцарских романов; со временем оно фактически стало определяющим.
