Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович

Есть и библейские мифологемы, не имеющие прямых параллелей, переворачивающие привычные конструкции. Так, генеалогия послепотопного человечества прерывается рассказом о вавилонском смешении языков. В еврейской традиции его также называют рассказом о поколении разделения, а в европейской чаще помнят о строительстве башни — на церковнославянском «столпотворении», — хотя башня играет в рассказе не самую главную роль. Хотя по предыдущему тексту могло казаться, что расселение людей по земле нормально шло своим чередом, этот рассказ усложняет процесс и изображает альтернативный путь развития, заканчивающийся провалом.

У этого рассказа нет прямых аналогов в соседних традициях, месопотамских или греческих, а некоторые ее черты и вовсе могли возникнуть только на еврейской почве. Одной гранью это история про происхождение языков и, в таком смысле, что-то среднее между историко-лингвистической гипотезой и этиологическим мифом. Однако другой гранью это рассказ про Вавилон, обладающий актуальным для читателей сатирическим и политологическим смыслом.

Еще до Вавилонского плена (VI в. до х. э.) евреи активно сталкивались с многоязычием человечества. В новоассирийский период арамейский — близкий родственник иврита — стал дипломатическим языком, а со временем и lingua franca [137] всего Ближнего Востока, языком империи. Между тем внутренние дела империи, ставшей затем Нововавилонской, а после — Персидской, велись на аккадском языке, а отдельные регионы и социальные страты, включая долину Иордана, могли продолжать говорить на местных языках. Знакомство с феноменом многоязычия — и, наоборот, с феноменом языкового родства — дает большую почву для вопросов об их происхождении: с одной стороны, существуют совпадающие слова (когнаты), с другой — «ложные друзья переводчика» (омофоны), созвучные слова с несвязанными значениями. И если современная лингвистика рассматривает омофоны как случайные совпадения, библейский автор мог отталкиваться именно от них [138].

^{Проект Вавилонской башни. Неизвестный художник, Испания, кон. XIX в.}

^{Частная коллекция / Wikimedia Commons}

Наблюдая сходство и одновременно несходство разных языков, он породил своего рода теорию смешения языков. Однако воплотилась эта теория в виде мифоподобного повествования: была сведена к однократному событию вмешательства Творца в историю.

Согласно этой древней теории, первоначально — учитывая единство происхождения послепотопного человечества — на земле был «единый язык и одинаковые слова» (Быт. 11:1). Это позволило постепенно разраставшемуся человечеству принимать единые в своей воле решения. И тогда единогласное общество постановило: не расселяться по всей земле (как, по-видимому, велел Творец в Бытии (9:1)), а во избежание этого «построить город с башней до небес», чтоб всем человечеством в нем поселиться. Чтобы предотвратить их план, Творец решает «спуститься и смешать им языки, чтобы один перестал понимать другого». Одинаково звучащие вещи начинают означать разные вещи в разных языках, в результате чего будущие народы разбегаются из недостроенного города в разные стороны. Таким образом, многообразие языков объясняется мифологичным способом — однократным чудесным вмешательством, перепутавшим соотношение означаемых и означающих в языке древнего человечества (по-видимому, с целью разделить людей на множество разных групп, неспособных к общению и тем более единомыслию).

Чем так не угодила Творцу идея единого города всего человечества? С одной стороны, речь действительно может идти о задаче заселения всей земли, которая оставалась нерешенной. С другой стороны, образ башни до небес в сочетании с загадочным призывом «сделаем себе имя» может указывать на недоверие к Богу, стремление отвергнуть, если не свернуть, Его власть. Отголосок такого прочтения рассказа о столпотворении слышен в Коране, где Фираун (Фараон) приказывает построить ему башню, чтобы проверить, правду ли говорит Муса (Моисей) о небесном Боге (сура Гафир, 36–37). Греко-римский мир также знаком с мотивом попыток титанов нагромоздить горы друг на друга, чтобы забраться на небо. Однако наиболее понятной история становится в контексте места, где действие происходит, — Вавилона.

С одной стороны, Вавилон предстает здесь очень древним и великим городом. Таким он, безусловно, и был как в нововавилонской идеологии, так и в имперской реальности — мировой столицей, колоссальным мегаполисом, претендовавшим на допотопную древность. В его центре действительно стояла башня — ступенчатый восьмиэтажный храм Мардука под названием Дом основ неба и земли (Этеменанки). По свидетельству Геродота, он мог достигать 90 метров в высоту и построен был, по вавилонской версии, непосредственно самими богами на заре творения.

Библейский рассказ как будто бы принимает эти претензии всерьез, однако отрицательно их окрашивает. Само название Вавилон — обозначавшее по-аккадски «ворота божества» (то есть город известной башни-святилища, где земное и небесное граничат) — пародийно истолковывается авторами на иврите как производное от глагола balal («смешивать»). Густонаселенность столицы тоже пугала древних евреев и потому могла быть интерпретирована как попытка избежать нормального расселения по земле; кирпич — главный строительный материал в Месопотамии — воспринят как ухудшенный, удешевленный вариант камня, позволяющий строить избыточно. И главное, даже само выражение «единый язык» для обозначения единогласия народов может восходить к аккадской идиоме, обозначающей согласие подданных в их лояльности империи: побежденные народы должны «едиными устами» восхвалять Вавилон. На практике же мотив единого языка может перекликаться с реальным имперским проектом языковой унификации (арамеизации) всей Нововавилонской (а затем Персидской) державы.

Таким образом, все, что читатели Пятикнижия могли видеть и не любить в современном им Вавилоне как имперском центре — многоязычие, многолюдство, роскошную монументальную архитектуру, претензии на значимость и древность, а также, конечно, мировое господство, — все это стало пищей для почти сатирического рассказа о заведомо провальной попытке повторить уже единожды отверженный Богом проект. Рассказ о строительстве Вавилона, который мог существовать в месопотамском мире, тщательно перевернут: он завершается тем, что город брошен и недостроен. Вавилонский миф предрекал городу вечное возобновление, здесь же он оказывается вечной развалиной. Вавилон действительно был недолгое время разрушен новоассирийским царем Синаххерибом, однако перед глазами читателей город, по-видимому, представал населенным.