Е. Балабанова - Мифы и легенды народов мира. Центральная и Южная Европа
XXXVI
О ТОМ, КАК ТРИ КОРОЛЯ ВЕЛИ ПЕРЕГОВОРЫ О ПРИМИРЕНИИ С СЕСТРОЮ И КОРОЛЕМ ЭТЦЕЛЕМ
— Отвяжите свои шлемы и отдохните, — сказал Хаген, — мы перебили столько гуннов, что Кримхильда долго не забудет этого пира.
Рыцари сняли шлемы и присели на тела убитых. Только Хаген и Фолькер не снимают оружия и охраняют вход в зал.
Но до наступления ночи король и королева успели собрать новые толпы воинов и послали их против Нибелунгов. Отчаянная борьба продолжалась до ночи. Наконец гордые рыцари, умирая от усталости, решились начать переговоры о мире и просили привести к ним короля Этцеля. Гунтер с братьями, все в крови и черные от панцирей, вышли на двор: не знали они, кому пожаловаться на причиненные им беды.
— Чего вы хотите? — спросил король Этцель, выйдя к ним с королевою Кримхильдой. — Вы убили моего сына, и за то никто из вас не уйдет отсюда живым.
— Нужда заставила нас сделать это, — отвечал ему Гунтер, — вся моя свита была перебита твоими воинами. Я приехал к тебе, веря, что не встречу здесь вероломства.
— А вы, воины Этцеля, оставшиеся в живых, — заговорил Гизельгер, — какую вину знаете вы за мною? Что я вам сделал? Дружелюбно ехал я в вашу страну.
— От вашей доброты весь замок полон воплей и рыданий, — отвечали воины, — лучше бы никогда не переправлялись вы сюда из–за Рейна!
— Всем нам будет лучше, если согласитесь вы покончить миром эту вражду, — сказал Гунтер, — мы ничем не заслужили, чтобы Этцель так обращался с нами.
— Неравно потерпели мы в этом деле, — отвечал король Этцель, — за мои утраты и за причиненный мне позор вы должны заплатить жизнью.
— Ну, так дайте нам выйти из дому и будем сражаться. У вас много воинов, не бывших еще в битве, и им нетрудно будет нас одолеть!
Так сказал им король Гернот, и витязи Этцеля уже готовы были согласиться на его предложение, но Кримхильда услыхала и воспротивилась.
— Послушайтесь моего совета, — сказала она, — не выпускайте их из зала: будь у них в живых всего лишь три моих брата, и то, если бы прохладил ветер их панцири, они наделали бы много бед! На свете не бывало еще более отважных бойцов!
— Милая сестра, — сказал тогда Гизельгер, — когда так любовно звала ты меня сюда из–за Рейна, мог ли я думать, что такое горе ожидало меня здесь? Я всегда был тебе верен и никогда не делал зла и, выезжая сюда, думал найти в тебе друга. Так будь же теперь к нам милостива!
— Не могу я помиловать вас, — отвечала Кримхильда, — уж и раньше много горя причинил мне Хаген из Тронье; теперь же еще убил он моего сына. Но если
согласитесь вы выдать мне моего врага, то я постараюсь помирить вас со здешними витязями.
— Того не допустит Бог! — воскликнул Гернот. — Если бы была нас тут целая тысяча, мы все полегли бы мертвые, прежде чем выдали бы тебе хоть одного из нас!
— Итак, мы должны умереть! — подхватил Гизельгер. — Пусть же выходят биться с нами все кто хочет! Никогда еще не платил я другу вероломством!
Разъяренная Кримхильда приказывает загнать Нибелунгов в зал и поджечь его со всех четырех концов. Сильный ветер раздувает пламя, и скоро все здание стоит в огне. Воины терпят страшные муки от нестерпимого жара. Муки их еще усиливаются от невыносимой жажды. Хаген советует доведенным до отчаяния воинам утолить жажду кровью убитых.
— В жар это еще лучше вина, — говорит он, — и в нашем положении больше нечего делать.
Воины следуют его совету и, припав к свежим ранам, с жадностью пьют кровь. Между тем головешки градом сыплются в зал, и Хаген дает совет стать вдоль каменных стен и прикрываться от головешек щитами. Сам же Хаген с Фолькером по–прежнему стоят на страже у входа в зал.
Перед наступлением утра оба они по совету Фолькера вошли в зал, надеясь, что гунны, никого не видя, подумают, что все гости погибли уж в огне. Но вот утренняя прохлада освежила бойцов; вместе с тем и пламя сократилось, пожрав все, что было ему доступно. Но в обгоревшем зале были еще живы все три короля и с ними шестьсот отважных воинов.
Узнав от соглядатаев, что еще не все Нибелунги погибли, Кримхильда снова вызывает против них бойцов, соблазняя их полными щитами золота. Но непобедимы бургундские бойцы, и гунны не могут ворваться в зал, хотя число их скоро удваивается.
XXXVII
О ТОМ, КАК БЫЛ УБИТ РЮДЕГЕР
С горем смотрел Рюдегер, как погибали бойцы с той и другой стороны, и слезы катились по его лицу.
— О горе мне! — восклицал он. — С какою радостью покончил бы я дело миром, но теперь король уже ни за что на это не согласится.
Добрый Рюдегер послал спросить Дитриха, не может ли он уладить дело, но Дитрих отвечал, что это невозможно, — король ни за что не пойдет на примирение.
Увидал плачущего Рюдегера один из гуннских воинов и указал на него королеве.
— Вот стоит тот, кто пользуется у тебя с королем наибольшей властью и почетом, — сказал он, — никого не наделял король столькими замками и землями, как его, а между тем в этой битве он не нанес еще ни одного удара. Говорят, что никого нет отважнее его, мне же сдается теперь, что это ложь.
Взглянул на него Рюдегер и подумал: за это ты должен поплатиться! И, сжав кулак, бросился на гунна и ударил его с такою силою, что тот замертво повалился у его ног.
— Так вот же тебе, злой трус! — воскликнул Рюдегер. — И без тебя довольно у меня горя! И я изо всех сил бился бы с гостями, если бы не сам я привел их сюда. Потому–то и не могу я напасть на них.
Заплакала Кримхильда, видя, как Рюдегер сшиб с ног гуннского воина.
— Говорил ты нам всегда, Рюдегер, что за меня с королем готов отдать и жизнь, и честь; мне же клялся ты служить верой и правдой до самой нашей с тобой смерти! Сдержи же свою клятву: никогда еще не нуждалась я так в твоей службе.
— То правда, клялся я в этом, — отвечал ей Рюдегер, — и всегда готов я отдать за вас свою честь и жизнь, но никогда не клялся я погубить за тебя свою душу: ведь сам я привел сюда твоих высокородных братьев.
— Припомни, Рюдегер, как мне клялся ты в неизменной верности и в том, что поможешь мне отомстить тому, кто меня обидел или причинил мне вред. Теперь тебе напоминаю я об этой клятве.
Славный Этцель тоже стал его упрашивать и вместе с королевой кланялся ему в ноги.
— Горе мне, забыл меня Господь! — воскликнул Рюдегер. — На чью бы сторону ни стал я теперь, я все равно поступлю нехорошо и бесчестно; если же останусь я в стороне — меня осудят все люди. Научи меня, Господи, что делать!
— Возьми от меня назад все замки и земли, золото и все сокровища, что дал ты мне за мою службу, — го–ворил он Этцелю, — пусть неимущий и босой уйду я на чужбину из твоей земли.
— Что в том мне толку? — отвечал ему Этцель. — Готов я отдать тебе и остальные свои замки и земли, — пусть со мною наряду станешь ты могучим королем, лишь отомсти за нас нашим врагам!
— Могу ли я на них напасть? В свой дом привел я их, кормил их своим хлебом и поил своим вином, дружбу свою и верность им обещал и оделял дарами, молодому Гизельгеру отдал я в жены свою дочь, — так как же мне теперь убить их?
— Сжалься над нами, благородный Рюдегер, — молила его Кримхильда, — подумай обо мне и о короле! Никто никогда не терпел еще столько бед от своих гостей.
— Хорошо же! Сегодня еще заплатит вам Рюдегер за все, что вы с королем для него сделали, — заговорил наконец Рюдегер, — нельзя дальше раздумывать: сегодня же должен я умереть. Сегодня же земли мои и замке станут свободны и возвратятся вам. На вашу милость оставляю я жену свою и дочь и всех, кого покинул я в Бехларне.
— Да наградит тебя Господь! — отвечал ему король.
Рюдегер приказал своим воинам вооружиться и повел их к зданию, где засели Нибелунги. Издали увидал его Гизельгер и обрадовался: думал он, что это друг шел к ним на помощь. Но Рюдегер, приблизившись к залу, опустил на землю свой щит и громко проговорил:
— Защищайтесь, благородные бургундские витязи! Не радость приношу я вам, а горе. Прежде были мы с вами друзья, а теперь стали враги!
Тщетно напоминали ему Гунтер и Гернот о прежней его любви к ним и верности.
— Ах, если бы Господь судил вам вернуться на Рейн, а мне умереть здесь с честью! — восклицал только Рюдегер.
— Награди тебя, Господь, Рюдегер, за твой подарок, — сказал Гернот, — твое оружие и теперь еще при мне. — Ни разу еще не изменяло оно мне в нужде.
— Что делаешь ты, Рюдегер? — заговорил и Гизельгер. — Неужели хочешь ты так скоро видеть вдовою свою дочь? Не по–дружески поступишь ты, если нападешь теперь на нас и на меня, — ведь веря твоей дружбе, решился я жениться на твоей дочери.
— Не забудь своего обета верности, благородный король, — сказал ему на это Рюдегер, — и если Бог даст тебе уйти отсюда невредимым, не вымещай моей вины на бедной девушке.
