Е. Мадлевская - Русская мифология. Энциклопедия
Космогонические легенды дуалистического характера были широко распространены у русских. В них очевидны и разработанный в духе богомильского учения мотив совместного творения земли Богом и его противником Сатанаилом, или Идолом, Лукавым, и идеи официального христианского вероучения. В киевской легенде, например, присутствует мотив создания Богом Сатанаила, что исключает их равенство в творческом процессе. Нередко как значимые образы в повествование вводятся элементы христианской культуры, утверждается как бесплодная — деятельность противника Бога. Так, в одной из легенд после двух неудачных попыток Сатанаила достать землю из-под воды Бог велит ему поклониться иконе Богородицы с младенцем, которая находится на морском дне. На этот раз дьявол доносит землю и отдает ее Богу, но часть утаивает за щекой. Бог разбрасывает землю на восточную сторону — и создается «чудная, прекрасная земля». Дьявол же разбрасывает свою землю на северную сторону — и создается земля холодная, каменистая, нехлебородная. Вместе с тем в этих поздних легендах подчас сохранились архаические образы и представления о космогоническом процессе. Это и исходная ситуация начала, когда «не было ни неба, ни земли, а была только тьма и вода», и образ первозданных вод, с неразделенно-стью стихий в них, воспринимаемый в крестьянском сознании подобно «кваше», жидкому тесту, и даже образ птицы, творящей мир. Так, в текстах, записанных на Русском Севере, в Архангельской и Олонецкой губерниях, в качестве ныряльщика за землей и противника Бога выступает утка или гагара:
Сначала Бог шел по воде, как по суше. А плывет гагара.
Кто ты есть передо мной? — спрашивает Бог.
Я Сатанаил, — гагара сама себе имя нарекла. Господь говорит:
Сотворим землю.
А это, — говорит гагара, — хорошо.
— Есть земля под водой, так достань, из нее и сотворим, — говорит Бог
В мифологии многих народов космогенез, творение мира или его частей — неба и земли, часто представляется как развитие из так называемого мирового яйца или близких ему образов. Это яйцо — мировое, или космическое — нередко изображается золотым. В финской мифологии, например, мир возникает из яйца, которое утка сносит на холме посреди океана. Похожий образ мифической птицы — Нагай-птица или Стрефил-птица — встречается в русских духовных стихах, в частности в стихе о Голубиной книге:
Стрефил-птица всем птицам мати.
Почему же Стрефил-птица всем птицам мати?
Живет Стрефил посереди моря,
Она ест и пьет на синем море.
Она плод плодит на синем море
И:
А Нагай-птица — всем птицам мати,
А живет она на Акиане-море,
А вьет гнездо на белом камене
Правда, здесь она изображается как родоначальница всех птиц, а ее движение в пространстве приводит к разрушительным действиям, прямо противоположным процессу творения. Эти разрушительные действия, с точки зрения мифологического сознания, могут быть объяснены как нарушение равновесия между природными стихиями, причиной чему и является движение мифической птицы, а в разных мифопоэтических традициях они изображаются как всемирный пожар или потоп — преобладание одной из стихий. В вариантах стиха о Голубиной книге представлены обе версии:
Когда Стрефил вострепощется
Во втором часу после полуночи,
Тогда запоют вси петухи по всей земли,
Осветится в те поры вся земля
И:
Набежали гости-корабельщики
А на гнездо Нагай-птицы
И на его детушек на маленьких,
Нагай-птица вострепенется,
Акиан-море восколыблется,
Кабы быстры реки разливалися,
Топят много бусы-корабли,
Топят много червленые корабли,
А все ведь души напрасныя
Представления о яйце, заключающем внутри себя упорядоченное пространство, сохранились в восточнославянской сказочной традиции. В одном украинском тексте это яйцо отмечено золотой окраской и принадлежит птице, самой сильной из всех животных, которые жили «в первом веке творения»:
Когда-то [давным-давно] мышь и воробей засеяли вместе просо. Когда они сажали просо, то начали делиться, да и не помирились. Стали они биться, стала собираться всякая птица и всякие звери. Как стали тогда биться птицы со зверями, то птицы одолели и перебили зверей. Но хотя и одолели, зато и сами побились. Только одна птица поднялась, которая и добила всех зверей. Сильно утомилась она и села на высоком-высоком дереве. Тогда идет мужик с быком. Она и просит того мужика: «Дай мне быка, — говорит, — я его съем. Я у тебя даром брать не хочу, — я заплачу за него». Мужик отдал. Птица съела быка и просит снова мужика: «Донеси меня, будь ласков. До моего дома». Несет ее мужик, несет, и занес в страшную чащу леса. А она и говорит: «Обожди здесь немного — я тебе вынесу плату». И вынесла ему царствечко в золотом яичке, причем сказала: «Ты не раскрывай этого яичка, когда войдешь в село, а раскрой где-нибудь в поле, что ли». Мужик не послушался птицы и раскрыл яичко посередь шляху: аж тут оттуда ярмарка такая, что Боже храни! Ходит мужик промежду людей да плачет. На его счастье, случился здесь один человек, которого мужик и стал просить: «Сделай милость, не поможешь ли ты мне собрать все это да закрыть яичко!» Собрали они вдвоем, закрыли яичко, и пошел мужик с тем царствечком домой. В русской волшебной сказке о трех царствах — медном, серебряном и золотом — повествуется о том, как герой в поисках трех царевен отправляется в подземный мир. Здесь он попадает сначала в медное царство, затем — в серебряное и, наконец, в золотое.
Птица Алконост. Русский рисованный лубок.
Царевны дают герою по яйцу, в каждое из которых сворачивается по царству. По возвращении героя вместе с царевнами на белый свет из яиц, брошенных на землю, разворачиваются все три царства.
Еще одну модель создания мира, известную разным этническим традициям, можно назвать «ремесленной». Она представляет творение как процесс изготовления объекта того или иного ремесла, мастерства: гончарного, кузнечного, кулинарного и других. В рамках этой модели в качестве творца выступает демиург — от греческого ShmiOVpYOj — «ремесленник», «мастер», «созидатель». В мифологии демиургами часто являются такие персонажи, как гончар, кузнец, ткач. Во многих мифологических традициях демиург сливается с более абстрактным образом небесного бога-творца, отличающегося космическими масштабами деятельности, творящего не только отдельные объекты, элементы мироздания, как демиург, но космос в целом и не только путем изготовления, но и другими способами, например посредством магических превращений.
«Ремесленная» модель наглядно демонстрирует переход от хаоса, бесформенности (сырьевая масса: расплавленный металл, размешанная глина, бродящее тесто и т. п.) к упорядоченности, то есть к обретению формы и возможности зрительного восприятия созданного объекта. У восточных славян были известны представления о возникновении мира как о процессе, аналогичном изготовлению нити или полотна. По определению носителей традиционной культуры мир «свивается», как нить, «снуется», как основа для тканья, или «ткется», как ткань. Творение мирового пространства по типу изготовления объектов прядиль-но-ткацкого мастерства не исчерпывается лишь использованием терминологии этого женского занятия. В обрядовой практике нить и полотно, а в фольклорных текстах их образы символизируют пространственные объекты, чаще всего дорогу; в сказках они нередко превращаются в само пространство: ведущий героя клубочек ниток — и есть пространственно оформленный путь, в котором реализуются события его жизни.
Мотив создания пространственных объектов, достигающих космических масштабов с помощью тканья или вышивания, ярко представлен в сказочном сюжете «Царевна-лягушка»: изображение на ковре, который героиня изготавливает для своего свекра, есть не что иное, как небо и земля, солнце и луна, травы и цветы, города и пригородки. Мотив творения мира опосредованно или достаточно прозрачно проявляется в процессе изготовления и других предметов женского рукоделия: в вариантах сюжета героиня ткет или шьет также скатерть, полотенце или рубаху. В одном из вариантов сказки царевна-лягушка создает «настольник» (скатерть), который «отливает золотом», а в центре его — «восход луны». Когда Иван-царевич «взял этот подарок в шелковой косынке, его сразу позвало на землю». Этот узелок с подарком очень напоминает былинный образ неподъемной сумочки Ми-кулы Селяниновича, в которой находится «земная тяга». Неподъемность рукоделия царевны-лягушки говорит о том, что настоль-ник есть не что иное, как само сотворенное пространство с восходящей в нем луной. Показательно, что в повествовании вслед за мотивом «неподъемности» узла с подарком следует мотив получения героем силы из источника, хранимого царевной-лягушкой: «Лягушка открывает парник и наливает две сотых сильной воды и говорит: «Выпей, Ваня, и иди»». Вкушение сильной воды необходимо герою, чтобы суметь поднять чудесный настольник. Мотив питья сильной воды, дающей необыкновенную силу, типичен для эпических жанров русского фольклора. В близкой к приведенной сказке форме он встречается в былине об «Исцелении Ильи Муромца», где бездвижный много лет богатырь, выпив воды, говорит:
