Е. Назарова - Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы
На другой день пошел Леминкайнен по острову и стал заходить в каждую деревню, стал заглядывать в каждый дом – и все удивлялись его песням и их могучей таинственной силе. И всюду ласкали его; все звали разделять с собою пиры и забавы, участвовать вместе в веселых празднествах. Незаметно мчалось время для беззаботного Леминкайнена, по-видимому, ему все улыбалось – он нравился женщинам, мужчины его уважали и боялись, – но не замечал он, как тихо, словно змея, закрадывалась зависть в сердца всех окружавших его и грозила ему гибелью.
Вот идет он однажды ночью через какую-то деревню и видит, что во всех окнах горят огоньки, а около каждого огонька сидят по трое мужчин и точат мечи, приговаривая:
– Мы точим мечи на Леминкайнена, на чужеземца, который стал выше всех нас своими могучими песнями.
Заглянул Леминкайнен во все окна и везде видел то же самое. Невольный страх закрался и в его душу, он увидел ясно, что ему нельзя более оставаться на острове: надо было спешить на родину. Пошел он на берег, к тому месту, где лежал его челнок, но увидел одни лишь полусгнившие остатки его. И принялся он быстро за работу и стал искусной рукой вырубать себе новое судно. Под утро судно уже было готово, и первые лучи солнца опять застали его на море – он мчался на родину, и попутные ветры широко раздували его парус, а пенистые волны тихо и мерно, словно лаская, колыхали его челнок. А сам Леминкайнен горько оплакивал разлуку с друзьями и милыми, которых покидал навсегда, плакал, пока еще виден был остров, пока высокие горы не погрузились в волны.
Долго ехал Леминкайнен, нескоро увидел он берега своей родины! Невесело вышел он на берег.
«Что-то ждет меня там? Кто-то встретит меня?» – думал он, ступив ногой на родной песок. Приходит на место, где прежде стоял дом его отца, где жили его близкие и родственники, приходит и не узнает места. Все как будто переменилось: вместо прежнего селения видит он обширную площадку, заваленную грудами угольев, вместо прежних друзей и родных находит среди развалин давно побелевшие от дождей и снегов кости – видно было, что огонь и меч опустошали здесь все, а бурный осенний ветер мало-помалу стирал и разносил самые следы прежнего жилья на этом месте. Видит Леминкайнен, что там, где прежде был дом отца его, теперь растет осиновая роща, высокие ели стоят в огороде, а прозрачный студеный ключ порос частым вереском.
– Я играл на этом дворе, я прыгал по этим камням, я катался бывало по тем лужайкам, я жил здесь с доброй матушкой моей – и где же это все теперь?
И горько зарыдал сирота; не домов было жаль ему, не широких дворов, не мягких лужаек – жаль ему было доброй матушки. Плакал он день, плакал другой, на третий день встал мрачнее ночи, глаза его пылали, как огонь, и лицо его было страшно, – видно было, что в нем проснулся прежний мужественный дух и заговорило прежнее желание мстить обидой за обиду.
– Пойду я туда, в Пойолу, где живут без жалостные враги мои; пойду ли туда один или с толпой смелых товарищей, все равно не вернусь на родину, прежде чем не расплачусь с ними дочиста.
И пошел он быстрыми шагами по берегу моря, позабыв и слово, данное матери перед разлукой, и опасности, ожидавшие его на пути в Пойолу.
Долго ли, коротко ли шел он по берегу, а только сильно проголодался. Стал он глядеть кругом себя, полагая, что найдет, чем утолить свой голод, взглянул на море и видит, вдали чернеется на нем какое-то большое судно; всматривается Леминкайнен и видит, что много сидит на том судне народу, что на руле стоит высокий старик с густой седой бородой, а впереди всех гребцов сидит широкоплечий красивый мужчина средних лет, с головы до ног запачканный сажей. И стал кричать с берега Леминкайнен, стал спрашивать, чье идет судно и куда направляется. В один голос отвечал ему народ с судна:
– Откуда ты сам и что ты за человек, когда не слыхал о знаменитом судне Калевалы, когда не узнаешь в нашем рулевом Вейнемейнена, а между гребцами Ильмаринена.
– Не случалось мне их видеть, – отвечал, почтительно кланяясь, Леминкайнен, – а по слухам давно уж о них я знаю. Куда же вы, друзья, путь держите?
– Мы плывем на Север, в дальнюю Пойолу, плывем для того, чтобы похитить из Пойолы Сампо, которое там спрятано в медной горе. На Севере – Сампо, и все там живут припеваючи, а мы без него в Калевале с голоду умираем.
– Не возьмете ли вы меня к себе в товарищи, – сказал обрадованный Леминкайнен, – я ведь тоже иду в Пойолу.
– Садись, поедем вместе, – сказал Вейнемейнен, – мы хорошему товарищу рады.
Подъехало судно к берегу, быстро вскочил в него бесстрашный Леминкайнен, и опять мудрый певец Калевалы направил бег его к далеким берегам негостеприимного Севера.
XШумно рассекая волны бурного моря, мчалась на север, в мрачную Пойолу, ладья мудрого Вейнемейнена, весело пели на ней его спутники: Леминкайнен заливался во все горло, Ильмаринен подтягивал только вполголоса, а все остальные стройно вторили им дружным хором.
– Экое пенье на море, экое веселье! – говорили прибрежные жители, мимо которых птицей проносилось по морю чудное судно Вейнемейнена. Целый день плыли они морем да еще день болотом, на третий выбрались в широкую быструю реку; проплыв недолго рекой, они стали приближаться к водопаду, и Леминкайнен, боясь, чтобы судно их не разбилось о камни, обратился к реке с униженной просьбой:
Не шуми, река, не пенься
И не бейся о пороги!
Ты, русалочка, на камень
Сядь, не дай дороги волнам,
Удержи их плеск рукою,
Чтобы рев их нам не слышать,
Чтобы брызг их нам не видеть,
Пусть они все гложут камни,
Пусть не губят нас, невинных!
И точно, река услышала мольбы его, и судно их преспокойно спустилось по водопаду, не зацепив ни за один из порогов. Но вот уж и водопад, и пороги давно остались позади, а судно вдруг обо что-то стукнулось и остановилось, словно глубоко врезавшись в мель своим острым носом. Напрасно Ильмаринен, и Леминкайнен, и все их спутники напрягали свои силы, упираясь крепкими веслами в песчаное дно реки, напрасно сам Вейнемейнен пытался своротить свое судно рулем в сторону, оно оставалось совершенно неподвижным.
– Что за чудо такое? – заговорил наконец Вейнемейнен. – Да взгляни ты под судно, Леминкайнен, на что мы там наткнулись? На пень ли, на камень, что ли? Ведь уж сколько времени сдвинуться с места не можем!
Леминкайнен недолго думал: как был, так и махнул было в воду, только меч выхватил из ножен на всякий случай; но Ильмаринен обеими руками ухватился за него и принудил остаться на судне, сказав:
– Куда ты суешься, безрассудный! Разве знакома тебе здешняя пучина? Или жизнь уж тебе очень дешева показалась? Ты и отсюда, не бросаясь в воду, можешь видеть, на что именно натолкнулось наше судно носом!
И оба, перевесившись через край лодки, стали внимательно всматриваться в темные волны. Что же они увидели? Под лодкой лежала громадная щука и очень спокойно дремала: в ее-то жирную спину врезалось носом судно Вейнемейнена, а щука этого и не почувствовала, как будто вовсе не о ее спине и дело шло! Рассказали они Вейнемейнену про это великое чудо, а тот только посмеивается:
– Рубите, – говорит, – ее на куски, не то долго не удастся нам сдвинуться с места.
Стали они оба рубить щуку своими мечами, да только напрасно тратили силы, напрасно тупили оружие свое о стальную чешую водяного чудовища.
– Видно, до меня, старого, доходит очередь, – сказал Вейнемейнен, вынул свой меч (а он вынимал его редко), вонзил глубоко в широкую спину громадной щуки, вытащил ее разом из-под киля и швырнул вверх с такой силой, что она, падая и ударившись о край судна, распалась сама собой на несколько кусков, из которых одна только голова попала в судно, а все остальные, как ключ, пошли ко дну.
Ну уж, что же и за голова была у этой щуки! Когда ее распластали, присолили и положили в котел с водой, так вышла из нее одной чудесная уха для Вейнемейнена, Ильмаринена, Леминкайнена и для всех их бесстрашных товарищей, да еще на дне судна осталась целая куча костей. Посмотрел на эти кости Вейнемейнен, вытащил из кучи их огромные челюсти чудовищной щуки да и говорит:
– А что, други, ведь из этих челюстей, я думаю, можно что-нибудь и путное сделать?
– Что из них сделаешь?! – отвечал простодушно Ильмаринен. – Я вот и на все руки мастер, а из этого не возьмусь ничего сделать. Только на то и годятся челюсти щуки, чтобы бросить их в воду и ломать себе понапрасну голову над тем, что бы из них можно было выделать.
– Да и в самом деле куда они годятся? Бросить их! – повторили вслед за кузнецом все, кроме мудрого Вейнемейнена.
– Нет, не следует бросать то, из чего можно смастерить хорошую вещь; коли вы не беретесь, так я и сам сумею из этих челюстей сработать изрядные гусли.
И стал он точно мастерить гусли из челюстей щуки; недолго работал, а прочно сделал: вышли гусли хоть куда, даже и на вид красивые. Всем показывал их Вейнемейнен, всех просил показать на них свое искусство, сыграть хоть что-нибудь, хоть самую малость. Все брались, да никому не удавалось извлечь ни одного звука из безмолвных струн, потому что никто не умел обращаться с ними как следует. И решили все опять в один голос, что никуда не годятся новые гусли, что стоит их только в воду бросить.
