Сигрид Унсет - Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигры моря: Введение в викингологию
— Я буду кротким, как овечка, — смеясь, ответил Эльвир. И тут же, с серьезным видом, протянул Туриру руку. Турир тоже был серьезен, когда они обменялись рукопожатиями.
Сигрид не присутствовала на переговорах между братьями и Эльвиром Грьетгардссоном. Она сидела вместе с другими женщинами в большом зале за праздничным столом.
В этот день ничего не жалели. Свинину и сало, жареную оленину и дичь подавали на широких блюдах. Подавались не простые, испеченные на горячих углях лепешки, а блинчики, масло и сыр, пиво и мед, а также привезенное из южных стран вино.
Турир, как обычно, сидел на возвышении, по одну сторону от него сидел Сигурд, по другую — Эльвир, все же остальные сидели согласно своему рангу и достоинству.
Во время еды много пили, смеялись и разговаривали. Но как ни напрягала Сигрид слух, она не могла разобрать, о чем говорит Эльвир с ее братьями.
Были зажжены все факелы, они бросали отсвет на стены, стол и сидящих на скамьях людей. Висящие на стенах ковры отливали теплыми красно-желтыми тонами; по стенам пробегали отблески танцующего пламени факелов.
Сигрид вспомнила, как в детстве для нее оживали картины, вытканные на ковре и изображающие жизнь богов и героев; и она видела, как меч сверкает в руке Сигурда Победителя Дракона; слышала, как восемь копыт Слейпнира стучат о землю, когда одноглазый Один едет в сопровождении двух своих воронов. И когда в штормовые зимние вечера разговор заходил о дальних странствиях и походах викингов, ей казалось, что оживают все самые красивые сказки мира; прекрасные женщины Востока, короли и священники Запада растворялись в едином колдовском танце, напоминающем отсвет пламени на стенах, в то время как за окнами неистово завывал ветер…
— Твой нареченный желает, чтобы ты налила ему вина, — сказала Хильд.
Сигрид молча встала и пошла, стараясь держаться достойно. Она знала, что незадолго до этого все над ней смеялись, и она досадовала на Хильд, не проявившую ни малейшего сочувствия к ее жалобам.
Впервые она надела платье до пят и плащ, как у взрослой женщины. И из страха запутаться в юбках, ступала более размеренно, чем обычно.
Она остановилась перед Эльвиром, и одна из служанок протянула ей кувшин с вином. Она не смотрела на него, наливая вино; она ни разу не осмелилась посмотреть ему в глаза с тех пор, как он опустил ее во дворе на землю.
Когда она поставила на стол кувшин, он взял ее за руку.
— Сядь, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой.
Ей освободили место на скамье, немного отодвинули стол, чтобы она смогла сесть рядом с ним. Он протянул ей чашу.
— У твоего брата припасено хорошее вино!
Сигрид смутилась.
— Я… я никогда раньше не пила вина, — сказала она. — Я не знаю, осмелюсь ли я…
— Тогда будь осторожна, — засмеялся он. — Я еще не имею права уносить тебя в постель — пока еще…
Последние слова он произнес так тихо, что только она их услышала.
Сигрид покраснела. Она подумала, что уже не в первый раз он понесет ее на руках, и интонация, с которой он произнес это, наполнила ее странным, незнакомым чувством.
— Ты должна смотреть на меня, когда пьешь со мной! — сказал он.
И только когда он подносил чашу к ее губам, она впервые взглянула на него, встретившись с ним взглядом. Она не знала, что она ожидала увидеть — снисходительность или сострадание или же отсвет того желания, которое светилось в его глазах, когда он поймал ее. Она знала только, что не ждет откровенного дружелюбия с его стороны. Она чувствовала, как напряжение между ними постепенно ослабевает, и, не признаваясь себе в этом, почувствовала облегчение, озарившее ее лицо, словно свет полной луны.
Вино было сладким на вкус, и она выпила гораздо больше, чем собиралась.
Он рассказал ей о переговорах с братьями. И он назвал несколько усадеб, о которых она никогда не слышала и названия которых ничего для нее не значили, и поняла, что они достанутся ей.
— Первое время я буду управлять ими вместо тебя, — сказал он, — но как только ты войдешь в курс дела, ты займешься этим сама. Когда-нибудь тебе это пригодится.
Свадьбу решено было отпраздновать, как только соберутся все родственники, живущие в окрестностях — возможно, через неделю.
Ей так понравилось вино, что она не прочь была выпить еще, и он налил ей немного. Он стал расспрашивать ее о Бьяркее и о ее детстве. И она принялась увлеченно рассказывать ему о Турире и Хильд, Сигурде и Халльдоре, о своей собаке, которую взяла еще щенком и которая была такой ласковой, что даже ни на кого не лаяла. Он смеялся, когда она сказала, что Турир назвал собаку Фенриром, в честь кровожадного волка, который будет вырвется на волю и сожрет всех богов, когда наступит Рагнарок[14].
И она рассказала о своем излюбленном месте на холме, над домом.
— Ты как-нибудь сводишь меня туда, — сказал он.
— Туда не легко забраться, — ответила она, — и…
Она запнулась и покраснела.
— Может быть, нам удастся уговорить Турира пойти с нами, — сказал он и подмигнул ей, так что она еще больше покраснела. А он засмеялся заразительным смехом, и она присоединилась к нему. Во время разговора она время от времени делала глоток из его чаши. Но когда ей захотелось еще вина, он убрал чашу.
— Нет, ты выпила уже достаточно, — сказал он. И голос его был таким мягким, что это ее не задело.
Свернувшись ночью под одеялом, она чувствовала себя возбужденной и счастливой. Он проводил ее через двор, и возле дома снова прижал к себе. Не грубо, как до этого, а нежно и осторожно, гладя по голове. И она положила голову ему на плечо.
Она улыбалась в темноте. Он не счел глупыми ее рассказы и… Внезапно ей пришла в голову мысль о том, что пока она болтала обо всем подряд, он не сказал ни слова о себе и об Эгга. Но она прогнала эту мысль, погружаясь в глубокое, темное море сна.
Сигрид смотрела на гладкие, коричневые предметы, лежащие в коробке, напоминающие плоские камешки. Потом быстро закрыла крышку и положила коробку в один из сундуков, которые собиралась взять с собой в Трондхейм. Хильд называла это «плавающими камешками»[15]. Они приплывают по морю, говорила она, и беременным женщинам очень полезно пить из них отвар. Хильд говорила Сигрид и о многих других вещах. Она научила ее пользоваться рунами: бьяргруны помогали при родах, хугруны развивали смекалку, лимруны излечивали болезни, а молруны защищали от злых духов. Она также давала ей советы, как расположить к себе богов и духов, как защититься от привидений и троллей.
Она говорила, что опаснее всего ночь середины зимы[16], потому что все призраки и прочая нечисть празднуют тогда свое рождество. В эту ночь следует быть осмотрительным, потому что с наступлением темноты нечисть обладает наибольшей силой. Не следует поднимать с пола упавшие предметы, потому что пришельцы считают их своими и сердятся, если их отбирают. И не следует забывать о том, что нужно оставлять для домового еду и пиво, если хочешь, чтобы в доме был мир и покой.
И когда весной солнце так высоко стоит на небе, что светит в отверстие для дыма, домовому следует оставить большой кусок масла.
Хильд рассказывала ей еще и о многом другом — и Сигрид впитывала в себя каждое слово. Хильд дала ей зубило, с помощью которого вырезались руны, и маленький серебряный молоточек. На нем были начертаны странные знаки, разобрать которые Сигрид не могла. Хильд сказала, что их вырезал один финн и заколдовал и они защищают от дурного глаза и прочих напастей.
Хильд дала ей еще один совет: как вести себя в замужестве и как лучше угодить мужу.
И еще она сказала, что если даже Сигрид ожидают печали и неудачи — «ведь этим распоряжаются Норны[17], и большинство из нас переживают в жизни скорбь», — ей следует знать, что сидеть сложа руки еще хуже.
— Найди себе какую-нибудь работу, — сказала Хильд, — и занимайся ею! Ведь если твои руки будут чем-то заняты, тебе будет легче, даже в случае большого горя!
При этом Хильд смахнула рукавом слезу. Она потеряла сразу трех сыновей, отправившихся на китобойный промысел. О четвертом же ее сыне, отправившемся в викингский поход, давно ничего не было слышно.
Закрыв сундук на замок, Сигрид встала и пошла на чердак, где Хильд, Сигрид дочь Скьялга и другие женщины должны были наряжать ее к свадьбе.
Во дворе кипела жизнь. Приехало множество гостей, как с Бьяркея, так и с соседних островов. Один из приезжих подростков нечаянно выпустил из свинарника целую стаю поросят, которые тут же разбрелись по двору. Все бросились загонять их, и Сигрид приходилось буквально прокладывать себе дорогу среди визжащих свиней, воющих от восторга детей, гогочущих гусей и бранящихся слуг. На помощь ей пришел Сигурд; от его смеха и хохота работников содрогались стены.
И тут она увидела привязанного возле амбара жеребца, которого Эльвир собирался принести в жертву Фрейру[18]: это был обычный, косматый, рабочий жеребец. Он стоял и мирно щипал траву, посматривая на всех через свисающую на лоб челку.
