Александр Афанасьев - Мифы древних славян
Ведун и ведьма имеют еще другую форму вещун и вещунья (вещица) – колдун и колдунья, и таким образом являются однозначительными с словами «пророк» и «прорицатель» (от реку); предвещать – предсказывать, вития (= ведий), вещий – мудрый, проницательный, хитрый, знающий чары. У Всеслава, рожденного от волхования и обращавшегося в различных животных, вещая душа была в теле. Летописец, рассказывая, что великий князь Олег прозван был вещим, прибавляет: «Бяху бо людие погани и невеголоси»: и поганый, и невеглас употреблялись старинными памятниками для обозначения всего языческого, непросвещенного христианством; ясно, что слово «вещий» имело в язычестве религиозный смысл. Этим эпитетом наделен в «Слове о полку» певец Боян; персты его также названы вещими. По прямым указаниям «Слова о полку», Боян был певец, слагатель песен и вместе музыкант, подобно позднейшим бандуристам, кобзарям и гуслярам, которые ходили по селам и на торжищах и праздничных играх распевали народные думы под звуки музыкального инструмента.
Народное врачевание издревле и доныне совершается чрез заговоры и нашептывания. Песням и музыке славянское поверье приписывает целебные свойства от телесных и душевных недугов. Ипатьевская летопись упоминает о гудце, который мог привораживать зельем (озелить – околдовать) и песнями. В Патерике Печерском читаем: «И много от врачев, волхвов же помощи искаше». То же сопоставление встречаем в старинной песне, где жена, притворяясь больною, посылает своего мужа: «Ты поди дохтуров добывай, волхви-то спрашивати». Муж приводит к ней скоморохов. В Псковской летописи доктор Бомелий назван волхвом.
В самую раннюю эпоху слово, как выражение духовных стремлений человека, как хранилище его наблюдений и познаний о силах обоготворенной природы и как средство для сообщения с богами, резко отделилось от ежедневного обиходного разговора эпическим тоном и стихотворным размером. Священное значение речи, обращенной к божеству или поведающей его волю, требовало выражения торжественного, стройного; сверх того, все народы на первоначальных ступенях развития любят песенный склад, который звучнее, приятнее говорит уху и легче запечатлевается в памяти. Первые молитвы (молить = молыти, молвити) народа были и первыми его песнопениями; они являлись плодом того сильного поэтического одушевления, какое условливалось и близостью человека к природе, и воззрением на нее, как на существо живое, и яркостью первичных впечатлений ума, и творческою силою древнейшего языка, обозначавшего все в пластичных, живописующих образах. Издревле поэзия признавалась за некое священнодействие; поэты были провозвестниками божественной воли, людьми вещими, одаренными высшею мудростию, чародеями и жрецами.
В наших заклятиях (= заговорах), несмотря на искажения, каким они должны были подвергаться в течение столь долгих веков, еще теперь можно различить те любопытные черты, которые свидетельствуют, что первоначально это были молитвы, обращенные к стихийным божествам. Древнейшая обстановка, сопровождавшая некогда молитвенное возношение, отчасти и до сих пор считается необходимым условием силы заговора, отчасти оставленная – из обряда перешла в формулу. Некоторые заговоры, прежде самого заклинания или мольбы, предлагают описание тех обрядовых подробностей, с какими в древности надо было приступать к этому священному делу: «Вставала я, раба Божия, в красную утреннюю зорю (или: раным-рано, светлым-светло), умывалась ключевой водою (или: утренней росою), утиралась белым платом, пошла из дверей в двери, из ворот в вороты – в чистое поле. В чистом поле охорошилась, на все четыре стороны поклонилась…» Или: «Встану я, раб Божий, благословись, пойду перекрестясь из избы дверьми, из двора воротами, выйду я в чистое поле, стану на восток лицем, на запад хребтом». По этим указаниям, надо было вставать рано, на утренней зоре, выходить в открытое поле, «глядючи на восток красного солнышка», умываться росою или свежей ключевой водою = символом небесного дождя, дарующего обилие и счастие, и кланяться на четыре стороны. «Кланяться», «бить челом» было древнейшею формою, в которой человек выражал свою покорность перед богами, благоговейное поклонение им; обращение к востоку – туда, где восходит верховное божество света – ясное солнце, прогоняющее нечистую силу мрака и оживля ющее пробужденную природу, исстари было соблюдаемо при молитвенных возношениях у всех народов; обычай требует строить храмы на восток. Владимир Мономах в поучении своем говорит детям: «Да не застанет вас солнце на постели; тако бо отец мой деяшеть блаженый и вси добрии мужи свершении: заутреннюю отдавше Богови хвалу, и потом солнцю всходящю, и узревше солнце, и прославити Бога с радостью, и рече: просвети очи мои, Христе Боже, и дал ми еси свет твой красный!»
Поморцы, по словам господина Верещагина, до сих пор обращаются с своею молитвою к востоку; но не только они, так же поступают простолюдины и в других местностях России. По русскому поверью, испорченные и больные могут ожидать помощи не иначе как с той стороны, откуда восходит красное солнышко: там сокрыта сила могучая, которая может противостать всякой порче. Поэтому думают, что заговор действует целебно только тогда, когда произносится натощак, т. е. ранним утром. Кроме восходящего солнца, древнеязыческие мольбы были воссылаемы и к ночным светилам – луне и звездам, и, разумеется, по времени совершения они совпадали с появлением этих светил на небе. Увидя в первый раз молодой месяц, поселяне крестятся и говорят: «Молодой месяц! дай тебе Господи круты рога, а мне добро здоровье» или: «Батюшка светел месяц! золоты рога тебе на стоянье, а мне на здоровье», т. е. да прибывает мое здоровье так же, как будет прибывать, увеличиваться молодой месяц. Самый закат солнца вызывал человека к торжественному заявлению возбужденных в нем чувств; он молил потухающее светило не покидать его навсегда, прогнать демона ночи, даровать наутро новый благодатный день.
Молитвы, следовательно, возглашались и при вечерней зоре и ночью при восходе месяца и возжении блестящих звезд, причем, следуя старинному обряду, умывались вечерней росою; тем не менее преимущественно они совершались поутру и на восток, ибо с этим временем и с этою стороною соединялась мысль о воскресающем царе Вселенной, о возрождающейся жизни и вместе с тем о благих дарах, ниспосылаемых богами смертным. Заговоры произносились громким, зычным голосом, и доселе большая часть их состоит из молитвенных обращений к небу, светилам, зоре, грому, ветрам и другим стихийным божествам. Славянин призывал Сварога, его детей и внуков: «Ты, небо, слышишь! Ты, небо, видишь!.. Звезды вы ясныя! сойдите в чашу брачную, а в моей чаше вода из заторного студенца… Месяц ты красный! сойди в мою клеть… Солнышко ты привольное! взойди на мой двор (т. е. пошлите на мой дом и двор счастие, освятите своим светом брачную чашу)… Звезды, уймите раба Божьего (имярек) от вина (от запоя)… Месяц, отврати раба от вина… Солнышко, усмири раба от вина!» – «Праведное ты, красное Солнце! спекай у врагов моих, у супостатов, у сопротивников, у властей-воевод и приказных мужей, и у всего народа Божьего уста и сердца, злые дела и злые помыслы, чтоб не возносились, не промолвили, не проглаголали лиха сопротив меня» (Новгородская губерния). – «Гой еси, Солнце жаркое! не пали и не пожигай ты овощь и хлеб мой, а жги и пали куколь и полынь-траву». – «Гой еси ты, Зоря Утренняя, и ты, Зоря Вечерняя! пади ты на мою рожь, чтоб она росла – как лес высока, как дуб толста». – «Матушка Зоря Вечерняя, Утренняя, Полуночная! как вы тихо потухаете-поблекаете, так бы и болезни и скорби в рабе божием (имя) потухли и поблекли – денные, ночные и полуночные». – «Месяц, ты Месяц – серебряные рожки, златые твои ножки! сойди ты, Месяц, сними мою зубную скорбь, унеси боль под облака. Моя скорбь ни мала, ни тяжка, а твоя сила могуча; мне скорби не перенесть, а твоей силе перенесть». – «Мать ты моя, Вечерняя Звезда! жалуюсь я тебе на двенадцать девиц – на Иродовых дочерей» (=на лихорадки). – «На море на окиане, на острове на Буяне (= в туче-острове, плавающем по небесному морю) живут три брата, три Ветра: один северный, другой восточный, третий западный. Навейте, нанесите вы, Ветры, печаль-сухоту рабе божией (имя), чтобы она без меня дня не дневала, часа не часовала».
Другие воззвания к вихрям, грому, дождю, водам и огню очага указаны в разных местах настоящего труда, а потому и не приводим их здесь. Поэтические обращения Ярославны к солнцу, ветрам и Днепру представляют прекрасный пример старинного заклятия. Прибегая к обожествленным светилам и стихиям, испрашивая у них даров счастья и защиты от всяких бед, древний человек отдавал себя под их священный покров, что выражается в заговорах следующими формулами: «Пойду я в чистое поле – под красное солнце, под светел месяц, под частые звезды, под полетные облака; стану я раб Божий в чистом поле на ровное место, что на престол Господа моего, облаками облачуся, небесами покроюся, на главу свою кладу красное солнце, подпояшусь светлыми зорями, обтычуся частыми звездами, что вострыми стрелами – от всякого злого недуга» или «Умываюсь росою, утираюсь (т. е. осушусь) солнцем, облекаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звездами».
