Русская фольклорная демонология - Рябов Владимир
https://www.christies.com/
Порой слышен и голос домового. По его фразам можно понять, что он радуется любимой скотине («Милый ты мой Серко, желанный! Воротился!») или, наоборот, недоволен мастью купленной лошади («Хынь, хынь! Хоть бы худую — да пегую!») [652]. Нередко именно при помощи различных звуков (треска, воя, звона и т. п.) либо специфическим протяжным голосом домовой предсказывает будущее (см. далее).
Считается, что есть особые периоды, когда домового можно увидеть, если совершить специальные действия. По свидетельствам из Тульской губернии, чтобы увидеть домового, следовало на Пасху надеть новую одежду, намазать себе голову маслом от семи перводойных коров, пойти в церковь на службу и оглянуться. Для того чтобы увидеть домового в собственном дворе, нужно также на Пасху взять фонарь и осмотреть с ним четыре угла дома. Говорят, что в одном из них окажется домовой. Он будет лежать там, свернувшись калачиком, как собака [653]. Согласно тексту из Восточной Сибири, если взять новую, чистую расческу и бросить в ведро с водой, через три дня в расческе окажется волос от домового. Волос следовало потереть в руках — после этого должен был явиться домовой [654].
Иногда считается, что увидеть домового — к несчастью или что он показывается перед бедой. Его появление предвещает смерть того, кто его увидел («кому [дворовой — В. Р.] покажетца, тот и году не выживить») [655] или близкого человека, например мужа [656]. Встреча с домовым предвещает и другие несчастья: падеж скотины [657], пожар [658]. По обычаю, принятому в Новгородской губернии, прежде чем открывать дверь в хлев, следует кашлянуть — если же зайти внезапно, то можно «помешать домовому» или увидеть его, что могло повлечь за собой несчастье [659]. В одной из сибирских быличек, напротив, появление домового толкуют как знамение грядущей счастливой жизни [660].
Как и многие представители нечистой силы, домовой является в многообразных обликах. Как правило, в текстах, связанных с обиходом скота, домовой предстает в виде животного; в историях, касающихся предсказания будущего, — в виде человека.
В своем «человеческом» обличье домовой выглядит как белый, седой, лохматый старик, «старик коротконогий» [661], с кривыми ногами [662], толстый «как обрубок» [663], «низенький, толстой» [664]; реже про домового рассказывают как про высокорослого [665]. Он может быть одет в серый кафтан [666], сюртук со светлыми [667], золотыми [668] пуговицами, красную рубаху [669], синие штаны [670], явиться «в красных сапожках, в красной шубейке» [671], у него на голове большая шляпа [672]. Лицо у домового «белое-белое, а сам весь чернущий» [673], «глаза огневые, как два каменные угля» [674], «нос горбато-прегорбатой» [675], «рот широчущий, а в нем два ряда черных зубов» [676], у него «бородка узенька, длинна» [677], длинные брови [678].
В других рассказах домовой сочетает звериные и человеческие черты, напоминает животное. Домовой «как собака» [679], его причитания «наподобие лая собаки» [680], он похож на ласку [681], медвежонка [682]. У него бывают рога [683], длинные когти [684], «морда обезьянья» [685]. Согласно свидетельству из Тульской губернии, домовые «на взгляд неуклюжи, как медведи; руки и ноги их толстые и сами все покрыты шерстью» [686]. Вообще домовой часто мохнат, волосат: у него «волоса черные, длинные» [687], он «маленький такой, черный, мохнатый» [688], «домовой-то маленький такой, лохматенький, в шерсти весь» [689], «он мохнатенький, беленький, с черным на конце хвостиком» [690], у него мягкая, пушистая рука [691], он «зимой беленький, летом коричневенький» [692].
Зимусь [прошлой зимой — В. Р.] я приехав из лесу в сумерки. Посидев вечером с мужиками в другозьбе [в чужой избе на беседках — В. Р.], потабацили да побалесили [поразговаривали — В. Р.], и пошов это я домой ужнать; за ужной я постырив [поругался — В. Р.] с бабой, так штё позабыв и Богу помолитьца. Забрався это я на полати, да бабу-то и ругаю; так это я и уснув. Вот это сплю, а на меня кто-то и налек; сначала-то это я не могу и пробудитьця, потом опамятовся, да как поглядев, а у меня на груди сидит кто-то, с виду невеличек, а как будто десятипудовый куль на грудь-то поставлен. Всево на всё только немножко кошки побольше, да и тулово похожо на кошкино, а хвоста нет; голова-то как у человека, нос-от горбатой-прегорбатой, глаза большущие, красные как огонь, а над ними брови черные, большие, рот-от широкущий, а в ём два ряда черных зубов, язык-от красный да шероховатый; руки, как у человека, только ногти загнулись да все обрасли шерстью, тулово тоже покрыто шерстью, как у серой кошки; ноги-то у него тоже как человечьи. Как это только я ево увидев, то так испугався, то инда пот прошиб. Вот это я и думаю, возьму де его за шиворот, да и сборшу, а руки-то и не поднимаются; хочу это я скричать, да и то не могу, и давай в уме-то читать «Да воскреснет Бог и расточатца врази его», он и стал все делаться легче и легче, а как кончив молитву-то, да и хочу перекреститься, а он как застонет, да тут и рассыпався на махочькие искры. Соскочив это я, да и давай Богу молиться, а потом зажег лучину, разбудив бабу, да и давай в избе шарить, нет ли его где в избе. Искали, искали, да так и не могли найти, а после этова я уж больше суседка-то этова и не видав. Не дай Бог больше ево и увидеть, сколько и тогда страху-то натерпевся [693].
