Эрика Таубе - Сказки и предания алтайских тувинцев
Во время своего путешествия 1876–1877 гг. Потанин затронул лишь крайний юго-восток района, расположенного в самом западном выступе сегодняшней МНР, где давно уже живут тувинцы, говорящие только на тувинском языке (глагол дывалаар), а именно район Цэнгэла в верхнем течении р. Ховд, между горами Цэнгэл- Хайрхан (3943 м над уровнем моря) и Таван Богд (4356 м). Понятие «кокчулутун» (то же, что по-тувински гёк монджак) употреблялось, очевидно, Потаниным в основном для обозначения всех тувинцев, живущих по верхнему течению р. Ховд (Потанин Г. Н. Очерки. Вып. 2, с. 7 и сл.).
Сойанов (у Потанина — сойоны) этого района он упоминает только однажды (на с. 10): «Кроме того, на Ак-Коле (имеется в виду Ак-Хем, монг. Цагаан-Гол.—Э. Т.) помещают поколение сойон, которое делится на две кости: сары-сойон и кара-тешь». Объяснение простое: он не объездил этот чисто тюркоязычный район, а, наверное, встретился в районе Даян-нуур только с представителями гёк-монджаков,
пастбища которых (особенно летние стоянки) и до сегодняшнего дня находятся в этом районе и на север от него, у р. Харааты (или Харангыты). Потанин подчеркивает, что своими глазами видел мало «урянхайцев»: «Мне не удалось много видеть этот народ» (Потанин Г. Н. Очерки. Вып. 2, с. 7). И еще в 1926 г. Г. Е. Грум- Гржимайло пишет о «кокчулутунах»: «В этнографическом отношении они по-прежнему нам почти неизвестны» [6].
Лишь много позже название «урянхайцы» было и в научной литературе последовательно заменено в соответствии с их самоназванием на «тувинцы».
Л. П. Потапов, который ввиду недостаточного еще тогда материала («…в нашем распоряжении мало данных») лишь бегло касается тувинцев на Алтае в своей книге «Очерки народного быта тувинцев» (с. 78), называет их всех алтайскими тувинцами (в прежней терминологии — алтайские урянхайцы). Этим названием он объединяет, правда, группы, говорящие и на монгольском языке, и на языке тувинском, исходя, таким образом, из их общего происхождения. Но это название не относится у него к тем урянхайцам монгольского происхождения, которых на монгольском языке при более тонкой терминологической дифференциации называют — отличая их от алтай урианхай (алтайских урянхайцев) — урианхан или халх урианхай [7].
Тувинский ученый Д. А. Монгуш справедливо указывает на то, что при выпадении этих атрибутивных компонентов халх и алтай — а это происходит, очевидно, довольно часто — расширяется значение понятия «урянхай», что очень затрудняет проникновение в ситуацию (Монгуш Д. А. О языке тувинцев, с. 130).
Исследованная мной группа тувинцев, давшая мне этнографический материал и большую часть моего фольклорного материала, относится к тувинцам Алтая, алтайским тувинцам; я называю ее, как и сами они теперь, тувинцами сомона Цэнгэл (кратко: цэнгэлские тувинцы). Такое название этнически характеризует их как тувинцев и вместе с тем дает возможность точной локализации в замкнутом районе, окруженном со всех сторон горными хребтами с царящей над ним горой Цэнгэл- Хайрхан, давшей название одноименному сомону (суму) и существовавшей еще до него примерно в тех же пределах территориально-административной единице. К тувинцам сомона Цэнгэл относится наиболее многочисленная группа гёк-монджаков, а кроме того, группы ак-сойанов и хара-сойанов, в конце 60-х годов насчитывающие всего 2400 человек. Название «кобдинские тувинцы» [8] (у Потанина — кобдинские урянхайцы), охватывающее всех тувинцев, живущих в Монголии севернее Алтайского хребта, по всему течению р. Ховд, в аймаках Баян-Улэгэй и Кобдо, нельзя признать удачным для исследованной мною группы, так как пока имеется большое собрание этнографического материала только о тувинцах сомона Цэнгал, а не о тувинцах аймака Кобдо. Это значит, что в нашем распоряжении нет надежных данных, которые помогли бы уже теперь установить, составляют ли все тувинские группы на западе Монголии этнографическое и языковое единство. По всей вероятности, тувинцы аймака Кобдо, живущие среди монголов, испытали гораздо большее влияние монгольского языка и, возможно, даже быта, чем тувинцы сомона Цэнгэл.
В предлагаемом издании большинство сказок принадлежит тувинцам сомона Цэнгэл и небольшая часть — тем тувинцам, которые родились в районе южнее Алтайского хребта, жили там и в разное время перебрались из КНР на территорию МНР, в Цэнгэл, последние из них — вследствие «культурной революции» в Китае. В их числе — два моих лучших исполнителя, Байынбурээд и Б. Устээн. По некоторым сообщениям, там живут в районах рек Ханас и Хава около 2000 тувинцев, сохранивших в определенной мере свою культуру. Постоянные контакты между тувинцами района Цэнгэла и тувинцами, живущими в КНР, несмотря на существующие уже государственные границы, сохранялись до середины нашего века. Судя по текстам, между обеими группами почти нет никаких языковых различий.
Мне, правда, мало известно о нынешней ситуации. Но из-за этих постоянных контактов и общего языка не кажется уже удивительным, что сказки обеих групп отчетливо принадлежат одной и, по существу, единой традиции. Поэтому сказки нашего собрания можно рассматривать как общее достояние живущих на Алтае тувинцев. Даже в тех случаях, когда место фиксации находится вне Цэнгэла и даже вне Алтая, как, например, в Улэгэе — центре Баян-Улэгэйского аймака, в Улан-Баторе или Маркклееберге под Лейпцигом, а также в других аймаках МНР, где сегодня имеются более или менее крупные группы еще недавно живших в сомоне Цэнгэл тувинцев, информаторы неизменно родом с Алтая.
В конце 60-х годов в районе Цэнгэла тувинцы во всем сохраняли свою культуру. В какой-то мере монгольское и в незначительной степени казахское влияние отразилось прежде всего на материальной культуре. Хотя в Цэнгэле тувинцы живут в непосредственном контакте с казахским населением, браки между тувинцами и казахами пока встречаются редко; хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать их. В Цэнгэле живет несколько монголов, приехавших сюда вслед за женами или мужьями, поэтому здесь практически нет условий для смешанных браков этих двух этносов. Иное дело, когда молодые тувинцы отправляются получать образование в другие районы страны, часто они там и остаются. Но и там браки между тувинцами и монголами встречаются пока очень редко.
Языковое влияние сказывается прежде всего на словарном составе, в последнее время особенно на современной терминологии. Но все это остается в рамках того, что наблюдается сейчас во всем мире, так что о языковой монголизации не может быть и речи. Изменения, происшедшие за прошлое десятилетие в области культуры, ясно ощущавшиеся мной в 1982 г., не влияние другого этноса, а общее влияние современности в международном масштабе, ведущее к заметным изменениям жизненных условий: регулярными стали теперь контакты с центром аймака и всей страной, увеличился приток промышленных товаров, появились новые виды деятельности, обычным делом стало получать образование вне первоначальной территории, за пределами собственной общности, и тем самым начинается ломка традиционных социальных структур.
Иначе обстоит дело с тувинцами, покинувшими за последние 15 лет свои родные места на Алтае и поселившимися главным образом среди монголов Центральной и Северной Монголии; к ним относится почти половина тех, кого я застала в конце 60-х годов в Цэнгэле. Там, где они поселились небольшими группами в несколько семейств, или на окраинах городских селений монгольское влияние и вообще влияние современности чрезвычайно велико. Дети, увидевшие свет на новой родине, по словам информантов, уже не владеют тувинским как родным языком, так как даже в семьях говорят уже по-монгольски. Можно встретить полный отказ от традиционного образа жизни, т. е. многие живут оседло и занимаются нетрадиционными профессиями, и по сравнению с жизнью в юрте на пастбищах изменилось соответственно очень многое.
Даже и там, где переселенцы из Цэнгэла живут большими группами, по 50 и лее юрт, в составе кооператива, работая скотоводами и доярками, как, например, в Заамаре (Центральный аймак) и Зуун-Бурэне (Селенгинский аймак), где мне случилось проводить полевые исследования осенью 1985 г., монгольское влияние явно ощущается в различных областях их традиционной культуры: ориентировка юрт на юг, отказ or легкой тувинской юрты из ивняка без опорных шестов, монгольские имена и т. п.
Причины отказа от традиционной утвари различны: климатические, — например, непригодны и губительны при высоких летних температурах их кожаные сосуды для приготовления и хранения жидких молочных продуктов; географические — характер местности позволяет перевозку тяжелых юрт монгольского типа; отчасти и субъективные причины — иные изменения основаны, как мне говорили тувинцы, на стремлении жить в новом окружении вместе с другими, а стало быть, так, как другие. Но тувинский язык в таких семьях и при межсемейном общении служит еще единственным средством коммуникации, — правда, словарь явно обогащен монголизмами. Родившиеся здесь дети говорят на тувинском языке, на праздниках поют старинные песни. Рассказывая о том, как хорошо они живут в новом окружении, они подчеркивают, что здесь даже с руководством кооператива они говорят по-тувински, в сомоне Цэнгэл как деловым языком нужно было обязательно пользоваться казахским. Так как тувинцы из Цэнгэла внесли в работу кооператива некоторые методы переработки молока, неизвестные монголам, и так как они, кроме того, считаются работящими и прилежными, они пользуются доброй славой и большим уважением в кооперативах новой родины среди своих монгольских соседей, их часто привлекают к руководству кооперативами, среди них много заслуженных работников и депутатов в масштабе аймака и даже страны.
