Автор неизвестен - Цыганские сказки
— Что ты, старая, — испугалась цыганка, — не могу я этого сделать. Как я могу от своего мужа откреститься? Ведь если он перестанет ходить ко мне, я от тоски умру.
Сказала так цыганка и ушла, а соседка тайком от нее взяла кусок угля и расставила кресты на всех дверях дома цыганки.
Наступает вечер. Уже и полночь миновала, а цыгана все нет и нет. Сидит цыганка, ждет мужа. Самовар уже почти выкипел, печь прогорела. И вдруг словно камень в окно ударил. Разлетелось окно вдребезги, и показалось лицо цыгана, в злобе перекошенное: из глаз искры летят, Волосы дыбом торчат.
— Хорошо же ты мужа встречаешь, жена любимая! Спасибо тебе, не ожидал, — а сам в окно вскочил и в дом вошел. — Собирайся!
Испугалась цыганка. Поняла она, что если уйдет сейчас с ним, то обратно уже не вернется.
— Подожди, дорогой мой, муж мой любезный. Я уже и баню растопила, позволь мне помыться! Я быстро. Мигом управлюсь.
Нахмурился цыган, но не стал перечить. Помылась цыганка и стала вещи свои нехитрые собирать да одеваться потихоньку. Целую кучу вещей на себя надела, а потом открыла сундучок, где у нее украшения хранились, и начала бусы да серьги примерять.
— Что ты там возишься? Поторопись, нам уже ехать надо.
— Сейчас, милый, дай только матушкины бусы надену, очень уж дороги они мне.
— А для чего столько кофточек на себя надела?
— Холодно на дворе, вон какой ветер!
— Не бойся, я тебя согрею! В моем доме очень тепло.
Долго ли, коротко ли, вышли они па улицу. А на дворе настоящая буря: ветер в ушах свистит, деревья гнутся до земли, последние листья во все стороны летят. Черные тучи закрыли луну, темно так, что хоть глаз выколи.
Вышли они на дорогу. Видит цыганка, стоит пара лошадей, запряженных в повозку, да таких необыкновенных, что в жизни она не видывала: шерсть огнем горит, из глаз искры летят. Сели они в повозку. Свистнул цыган, и рванули кони вскачь.
Показалась луна из-за туч, и тут заметила цыганка, что кони не по земле, а по воздуху летят, а муж сидит впереди и песни поет:
Месяц на небе светится,
А мертвый с девицей мчится!
Едут дальше. У цыганки аж дух захватывает. Страшно ей, а цыган все поет и поет:
Месяц на небе светится,
А мертвый с девицей мчится!
Наконец останавливает цыган лошадей у самых ворот кладбища. Снова свистнул — и сгинули кони. Идут цыган с цыганкой среди крестов и приходят к вырытой могиле. Прыгает цыган в яму и кричит:
— Иди сюда скорее, бросай свою одежду и прыгай сама!
“Не иначе как смерть моя пришла”,— подумала цыганка, но тут же сообразила и стала медленно-медленно снимать с себя по одной одежке и подавать мужу. Один платок снимет — подаст, потом второй, одну кофточку снимет, потом вторую. И все потихонечку, потихонечку…
— Что ты там копаешься? — кричит цыган из ямы. — Нам торопиться надо!
А тут у цыганки бусы с шеи слетели. Разорвала она нитку незаметно, и рассыпались бусы по земле.
— Ой, — кричит, — муж мой дорогой, не могу я к тебе без материнского подарка идти!
Стала она бусы собирать: поднимет бусинку — мужу подаст. Пока все бусы до одной не собрала, не успокоилась. А тут и утренняя заря заниматься начала, самый краешек леса посветлел.
— Прыгай ко мне! — закричал цыган.
— Сейчас, только сережки тебе отдам…
Кинула она в могилу одну сережку, собралась вторую снимать, а цыган к ней уже руки протягивает, схватить хочет. Отпрянула цыганка назад, и в эту минуту третьи петухи пропели. Заскрежетал зубами цыган, застонал, вскрикнул дико и упал ничком в яму. Захлопнулась крышка гроба, слетела на нее земля, и холм могильный образовался. Упала цыганка замертво на землю.
Сколько она так пролежала — ничего не помнит, а когда очнулась, видит: нет на ней ничего, а в кулаке сережка зажата. Посмотрела цыганка на могилу, испугалась и в церковь побежала кладбищенскую. Залезла на колокольню и принялась во все колокола звонить. Прибежали люди, пришел батюшка-поп. Видят: цыганка голая на колокольню забралась и звонит. Кричит батюшка:
— Крещеная да благословленная, явись! Некрещеная да неблагословленная, сгинь!
— Батюшка, — кричит цыганка, — крещеная и благословленная, да выйти на люди не могу, одежды никакой на мне нет.
Принесли цыганке одежду, спустилась она вниз. Причастил ее батюшка, и она постепенно обо всем рассказала. Подивился народ такому рассказу. Повела цыганка людей к мужу на могилу. Разрыли землю, глядят, а там цыган лицом вниз лежит, а вокруг него одежда жены, вся разорванная да помятая, и бусы тут же расколотые. Велел поп в могилу кол осиновый вбить. Так люди и сделали. С той поры больше цыган не являлся.
Цыган и чудовище
Давно это было. Жили на свете цыгане-банотори. По-разному они жили: были бедные цыгане, были богатые, а среди всех один выделялся — вожак. Куда он скажет, туда цыгане и пойдут. И вот был один цыганский табор, семей двенадцать, не больше. Денег ни у кого нет, паспортов нет, от военной службы скрывались, в чащу леса уходили. Ведь раньше служба-то не такая была — по двадцать пять лет в солдатах держали. Кому охота своего ребенка в солдаты отдавать? Ведь ребенок у цыгана, как кусок хлеба, хоть богатый он, хоть бедный. Вот и прятались цыгане по лесам, голодные да холодные, и питались тем, что под руки попадется: рыбу ловили, грибы собирали, в деревнях для детей своих хлеб выпрашивали.
И был в этом таборе один цыган ростом очень маленький, как ребенок, но зато в плечах широк, и сила у него была необыкновенная. Этот цыганок про себя так говорил:
— Хоть я и маленький, зато крепкий, где смелостью не возьму — возьму силою. Боятся меня цыгане, все они у меня в руках, на какое дело ни пойду, для всего ключи подберу. Это я еще своей силы как следует не знаю.
Забрел как-то этот табор на земли одного князя, а у этого князя беда приключилась: напало на его угодья страшное чудовище, поселилось оно в лесу княжеском и никому проходу не давало. Кто пойдет в лес — обратно домой не возвращается. Что только не делал князь, чтобы избавиться от такой напасти. Мужиков своих посылал с кольями да дубинами — никто обратно не вернулся. Вызвал князь солдат. Пошли эти солдаты в лес на чудовище и сгинули. И тогда поставил князь возле леса столб с надписью: “Вперед дороги нет, проезжий не проедет, а прохожий не пройдет”.
Подошел табор к этому столбу, прочитал вожак эту надпись, зашумели все, а маленький цыган выскочил вперед и кричит:
— А что, ромалэ, пойду-ка я в лес, кого мне бояться? Неужто испугаюсь я зверя лесного, или князя богатого, или кого еще?..
— И куда ж ты, дурачок, пойдешь? — сказал ему вожак. — Смотри поймают тебя барские слуги да в солдаты определят.
— Ничего, я счастливый парень.
Пошел цыган в лес. Вдруг слышит: будто охает кто-то, а кто охает — бог его знает. Пошел цыган на голос. Вышел он на поляну и видит: лежит чудовище, хвост длинный-длинный, а голова, как у крокодила. Лежит это чудовище и храпит, спит на солнышке. Схватил цыган дубину, подошел поближе, пошевелил чудовище, а оно повернулось и снова захрапело. Только одни раз и треснул цыган чудовищу промеж ушей — оно сразу дух испустило. Сел цыган рядом с чудовищем и ждет. Не пошевелится ли? Подождал немного, а потом подошел поближе, открыл чудовищу пасть, посмотрел на голову перебитую — действительно подохло.
Вернулся цыган обратно в табор:
— Ну что, все здесь?
— Все, все.
Рассказал цыган о том, что с ним произошло.
— Вот так вы все и говорите: один говорит, что бедный, другой говорит, что глупый, третий говорит, что слабый. Всего-то вы, цыгане, боитесь. А почему я не испугался? Почему я за всех один пошел.? Либо жить, либо умереть, пошел и все!
А надо сказать, что князь, на землю которого попали цыгане, духа цыганского не выносил. Вот и послал он своего офицера, чтобы тот цыган из угодий княжеских выгнал. Приезжает офицер в табор, собирает цыган и говорит:
— А ну-ка, цыгане, убирайтесь отсюда! Все равно вам в лес ходу нет, потому что живет там чудовище. Оно всех вас пожрет.
— Э, начальник, — вышел вперед маленький цыган, — опоздал ты немного, нет уже на свете никакого чудовища, я ходил в лес и один с ним справился.
Засмеялся офицер:
— Эх ты, бродяга-обманщик, тебе ли с ним справиться, целая рота солдат на него ходила и не вернулась, а ты говоришь, что один сумел чудовище убить.
— Не веришь — пойдем, посмотрим! — сказал цыган, схватил офицера за руку и потащил в лес. Понял тут офицер, что с ним не шутят, взмолился, на колени перед цыганом встал.
— Отпусти, — говорит, — цыган, меня подобру-поздорову, не смогу я на это чудовище даже глазом посмотреть. От одного только упоминания о нем меня страх пробирает. Сколько уже в лесу солдат полегло — не перечесть. Князь даже указ издал о том, что, кто поборет чудовище, с того он двадцатипятилетнюю службу снимет, а если это какой беглый сделает, того простит и паспорт выдаст.
