Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич

Глава вторая. Облачные девы и жены

Прародительское племя ариев называло дождь небесным молоком; вместе с этим дождевые облака рисовались его фантазии сосцами дойной коровы и грудями женщины-матери. Понятие «воздояющей» равно соединялось и с коровою, и с мамкою, кормилицею; а молния, которая сосет облачные груди, вытягивает из них молоко-дождь, получила название смока = сосуна. И женские груди, содержащие в себе молоко, и облака, несущие дождь, обозначаются в санскрите тождественными выражениями: stanajitnu (от stan – дышать, стенать, с приставкою jitnu) и payodhara (от payas – питье, питание и dhr – содержать; буквально: то, что содержит питательную влагу) – mammae u nubesi. Представление туч материнскими грудями засвидетельствовано поэтическими преданиями индусов; следы того же древнего воззрения встречаем и у других индоевропейских народов. Трогательная сербская песня про «зидане Скадра» рассказывает, что когда в стены этого города была замурована молодая жена – она просила зодчего:

Просьба ее была исполнена.

Говорят (прибавляет Вук Караджич), «да и сад из oниjex прозора, гдje су сисе биле измољене, тече некака мокрина, кoja се низа зид хвата, као креч, и жене, кoje немajy млиjека, или их сисе боле, носе око, те ниjy у води» [87]. Подобное же итальянское предание приведено у Я. Гримма: «Est quoque non procul ab hoc oppido (Veronae) in valle quadam Policella dicta locus Negarina nomine, ubi saxum durissimum visitor, in quo mammae ad justam muliebrium formam sculptae sunt, ex quarum papillis perpetuae stillant aquae, quibus si lactans mulier papillas aspersit et laverit, exsiccatus aliquo ut fit vel morbo vel alio casu, illi lacteus humor revocatur» [88]. Прототипом этих сказаний был миф о небесных, облачных грудях, дарующих неиссякаемое млеко дождя; припомним, что наряду с означенным представлением тучи уподоблялись еще твердым скалам и возводимым на небе городам и башням. В разных местах из каменных стен и утесов точится, по народному поверью, живительная вода или целебное масло.

Олицетворяя явления природы в живых, человеческих образах, предки наши пришли к убеждению, что эти облачные груди принадлежат тем небесным нимфам, которые льют на землю дождевые потоки, и в самых облаках летнего периода стали признавать прекрасных полногрудых жен. Такой взгляд разделялся всеми народами индоевропейского происхождения. Индусы видели в облаках и тучах не только толпы демонов, но и божественных водяных жен, обитающих в воздушном океане, – apas, которые из своих материнских сосцов поят и питают землю дождем. Этих мифических жен они называли матерями, супругами, родильницами (ambayas, mataras, patnĩs, grâs, japayas) и почитали их возлюбленными подругами богов (dêevapatnĩs). С ними родственны апсарасы – небесные девы, населяющие воздушную область между землею и солнцем; имя это, по объяснению Манигардта, означает «неимущие образа» или «шествующие по водам» (die gestaltlosen, die im wasser gehenden). Облака и туманы отличаются необыкновенно легкою подвижностью, беспрестанным изменением своих форм, что и дало повод фантазии представлять их в разнообразных олицетворениях и породило многочисленные басни об их превращениях. По своей облачной, туманной природе апсарасы любят превращаться и нередко являются коровами, несущими в своих сосцах обильное молоко; в этом виде их настигают и доят грозовые гении – гандарвы. Водяные жены (apas) и апсарасы считались хранительницами амриты = бессмертного напитка, заключенного в тучах. Греческие нимфы (νύμφη = nubes) по первоначальному их значению суть облачные девы; они живут в пещерах (= недрах туч), прядут, приготовляют ткани, купаются и поют песни – все черты, указывающие на их связь с грозовыми явлениями. В мифе Дикой Охоты была прекрасная windsbraut или waldfrau, за которою гнался бурный, молниеносный бог и которая, подобно нашим лесункам, представлялась с большими, отвислыми грудями. В Баварии темное, дождевое облако называют anel (= grossmutter) mit der laugen, т. е. бабка с щелоком (= кипучим дождем); у чехов эти облака известны под именем bàby bàbky: bàby vystupuji, bude pršet (дождь); bàby vstavaji, bude bonřka; об осенних туманах, когда они подымаются вверх, выражаются: bàby vstavaji. В летнее время «бабы» или «Мраченка» (от mracno – черная туча) выходят из колодцев и возносятся к облакам, неся с собой воду, которою потом орошают землю и тем самым даруют урожай. Отсюда объясняется старинная русская поговорка: «Шла баба из-за моря, несла кузов здоровья», т. е. облачная жена несет из воздушного океана живую, целющую воду = дождь; по народному поверью, эта спасительная вода скрывается на зиму в крепких затворах, и только в марте месяце, прилетая из-за моря, легкокрылые птицы, как воплощение ветров, приносят ее из неволи. Когда моют ребенка в бане, то при этом причитывают: «Шла баба из-за морья, несла кузов здоровья: тому-сему кусочек, тебе весь кузовочек!» – а затем, окачивая водою, приговаривают: «С гуся вода, с тебя худоба; вода б книзу, а ты бы кверху!» (подымался, рос). Когда в марте месяце неожиданно завернут холода и вьюги и оцепенят дождевые тучи, тогда, по выражению сербов, наступают бабины уковы, т. е. облачные жены снова попадают в зимние оковы. Но, кроме дождя, те же мифические жены шлют на землю град и снег. По чешскому поверью, град падает из тех туч, на которых восседают ведьмы; в Вестфалии о падении снега говорят: «Die alten weiber schütten den pelz (шкура = облачный покров) aus»; у нас в начале зимы, как только покроет землю первый снег, крестьянские дети делают из него бабу, т. е. катают снежный шар.

Обитая в дождевых тучах = небесных источниках и морях, облачные нимфы получили прозвание водяных или морских жен и дев. Впоследствии, когда утратилось ясное понимание старинных метафор и когда поэтические сказания о небесных потоках были низведены на землю, эти жены и девы покинули воздушные области и овладели земными водами, хотя и удержали при этом многие любопытные черты своего первоначального происхождения. Так явились в Греции наяды, нереиды, в Германии никсы, у нас и чехов русалки. Русалка означает водяную деву; во многих славянских землях (в России, Польше, Богемии, Сербии, Болгарии) встречаем родственные с этим именем названия источников, рек и прибрежных стран: Руса, Россь, Русиловка, Ruseca, Ras, Rasa, Rasenica, Rasina, Rasinica и др., что заставляет предполагать в них древнейший корень, служивший для обозначения воды вообще. В санскрите rasa – жидкость, влага, вода; кельт. rus, ros – озеро, пруд; лат. ros = роса (орошать, росинец – дождь); у древних литовцев rasos szwente – праздник росы в июне месяце, соответствующий «русалиям»; нем. rieseln – струиться, журчать; наше «русло» – средина речного ложа [89]. По рассказам поселян, реки (Днепр, Десна, Сейм, Сула и др.), криницы, озера и моря населены русалками. Древность этого верования засвидетельствована Прокопием, который в своей хронике замечает о славянах, что они обожали речных нимф. Смотря по тому, где живут водяные жены и девы, их называют водянами (водявами, воденицами) и морянами (у словаков: vodene и morske panny); первые обитают в реках, озерах и колодцах, а последние в море. Они любят селиться обществами и по преимуществу в пустынных местах – в омутах, котловинах и под речными порогами, устраивая там гнезда из соломы и перьев, собираемых по деревням во время Зеленой недели. По другим поверьям, у них есть подводные хрустальные чертоги, блестящие внутри (подобно волшебным дворцам драконов) серебром, золотом, алмазами, яхонтами, жемчугом, разноцветными раковинами и кораллами; дневное солнце сияет, и светлые волны с шумом катятся через прозрачные кровли и стены этих роскошных чертогов. У чехов vodna panna, высокая, красивая, но бледнолицая, имеет жилище под водою, сделанное из чистого серебра и золота и украшенное розами и перлами. Такой же богатый дворец, по литовскому преданию, был у царицы Балтийского моря Юраты. Выходя на поверхность вод, русалки плавают, плещутся, играют с бегучими волнами или садятся на мельничное колесо (= громовый жернов), вертятся вместе с ним, любуясь брызгами, а потом бросаются вглубь и с возгласом «Куку!» ныряют под мельницей. Эти черты принадлежат русалкам наравне с водяным дедом, под властию которого они и состоят, по народному убеждению. Как водяной, так и русалки известны своими проказами; сидя в омутах, они путают у рыбаков сети, цепляют их за речную траву, ломают плотины и мосты и заливают окрестные поля, перенимают заночевавшее на воде стадо гусей и завертывают им крылья одно за другое, так что птица не в силах их расправить; о морских русалках в Астраханской губ. рассказывают, что, появляясь из вод, они воздымают бурю и качают корабли. Что колодцы, реки и моря, населенные русалками, составляют не более как смутное воспоминание о небесных дождевых источниках, это подтверждается и тем, что наряду с водами фантазия населяет ими горы и леса (старинные метафоры туч) и таким образом роднит их не только с водяными, но и с горными и лесными, т. е. грозовыми духами. Предание о горах как обиталищах русалок почти позабыто на широких равнинах Руси, потому что отсутствие горных возвышений лишило это древнемифическое представление необходимой для него обстановки и не позволило ему развиться в целый ряд поэтических сказаний, какие встречаем у других славян. Тем не менее в «Абевеге русских суеверий» записано, что русалки живут не только в реках, но и в горах и любят бегать по их скатам. В Галиции рассказывают, что они пляшут и веселятся на горах, а тождественные с ними мавки обитают на горных вершинах; чехи называют высокие скалы babi-hory, babie gory. Эти бабьи, русальи горы слились в народном воображении с возвышенными, нагорными берегами рек. Паисьевский сборник и рукописи новгородского Софийского собора упоминают о требах, поставляемых рекам, источникам и берегиням; г. Срезневский указал подобное же место в одном старинном поучении духовным детям: «И Мокоши, и перегини (берегини), и всяким богом мерзьским требам не приближайся». «По-лужицки (замечает этот ученый) слово “берегиня” выговаривалось бы breqinja или bregina, а при заменении звука “б” в “в” – wregina. Слово wregina (мн. wreginy) известно в лужицком языке как название злого духа, альпа: wón ma wreginy значит то же, что по-немецки er hat die elfen». Древнейшее значение слова «брег» (берег) есть гора (ср.: нем. berg и кельт. brig – mons); a потому название «берегиня» могло употребляться в смысле ореады, горыни (так же, как у немцев alp, alpe, alpun – горы, alpinna, elpinna – горный дух) и вместе с тем служить для обозначения водяных дев, блуждающих по берегам рек и потоков [90]. В некоторых местностях рассказывают о лесных русалках, и вообще весною, выходя из глубоких вод, они разбегаются по соседним лесам и рощам и совершенно смешиваются с лесунками (первоначально тождественными облачным женам): так же любят качаться по вечерам на гибких ветвях деревьев, так же неистово хохочут, так же защекочивают насмерть и увлекают в омуты неосторожных путников, завидя которых манят к себе ласковым голосом: «Хадзице к нам на орели [91], колыхацься!» Чаще всего это случается на Троицкую неделю, и малорусы боятся тогда запаздывать в лесу и откликаться на чужое ауканье; в Харьковской губ. русалку называют лоскоталкою. Вероятно, в связи с качаньем леших и русалок на древесных ветвях возник старинный обычай ставить при начале весны (на Светлой и Троицкой неделях) качели как необходимую принадлежность тогдашних игр – обычай, строго осуждаемый моралистами допетровской эпохи. До сих пор крестьяне свивают на Троицу ветви двух смежных берез, чтобы, цепляясь за них, могли качаться русалки. Подобно лешим, русалки носятся по рощам и бьют в ладоши или, свернувшись клубком, с громким хохотом катаются по траве и дорогам, и хохот их далеко раздается в глубине лесной чащи; волоса у них обыкновенно зеленые или увенчанные зелеными венками; чешская vodna panna носит легкую зеленую одежду и белое покрывало, усыпанное перлами. На Днепре есть старый густой лес, называемый гаем русалок.