Сборник - Поэзия и проза Древнего Востока
Так получилось, что почти все сохранившиеся памятники древнееврейской литературы дошли до нас только в составе тщательно отобранного религиозного канона Библии. Исключение составляют «Премудрость Иисуса, сына Сирахова», рукопись которой на древнееврейском языке была случайно найдена в начале нашего столетия, и сочинения бежавшей от мира секты ессеев, чудом сохранившиеся в тайниках сухих пещер пустыни у Мертвого моря; но эти сочинения, имеющие громадную ценность как памятники истории идеологии, как произведения публицистические и морально-этические, не относятся к области собственно художественной литературы. Книги же первоначально иудейской секты христиан почти с самого начала писались по-гречески.
Но принадлежность памятников древнееврейской литературы к определенному религиозному своду — Библии, к Священному писанию, — совершенно не означает, что они все целиком носят культовый характер. Уже из нашего изложения истории образования библейского канона видно, что он составлялся постепенно, из весьма разнородных элементов; и хотя каждое литературное произведение, получившее место в каноне, несет определенную идеологическую нагрузку, однако не каждое создавалось с самого начала в религиозных целях. Разумеется, многие произведения имели и изначально религиозный замысел; но если мы учтем, что на Древнем Востоке вообще никакой иной идеологии, кроме религиозной, еще не существовало, нам будет понятно, что и в такое произведение могли быть вложены весьма разнообразные социальные, политические и этические идеи, вплоть до идей самого широкого, общечеловеческого диапазона. Уже основные, имеющие догматическое значение религиозные книги Библии очень пестры по содержанию. Создавая свою историю мира и историю своего народа, неизвестные нам авторы Пятикнижия и исторических книг (особенно тех, которые, как, например, «Книга Судей», описывали ранний, догосударственный период) неизбежно должны были, независимо от идеологической, религиозной задачи, которую они себе ставили, черпать из главного, почти единственного существовавшего в то время источника исторических или мнимоисторических сведений. Этим источником могла быть только память народная, народный эпос, фольклор. Точно так же народная мудрость и народная песенная лирика лежат в основе таких книг, как «Притчи Соломоновы», «Песнь песней» и т. п. Народ три тысячи лет назад весь поголовно был верующим — стоит ли удивляться, что остатки народного творчества дошли до нас в составе религиозного канона?
Мы говорили сейчас об остатках устного народного творчества; но и литература чисто письменного происхождения, сохраненная в Библии, очень неоднородна. Здесь наряду с вещами, малохудожественными, на наш современный взгляд, вроде «Книги Чисел» или «Книг Паралипоменон», наряду с некоторыми частями «Книги Бытия» или «Книги Исход», — на тот же наш современный взгляд, не только архаичными, но и примитивно-бесчеловечными, — наряду с фанатической нетерпимостью книг Эзры и Неемии, — мы встречаемся с некоторыми произведениями замечательных мастеров мысли и слова, оставивших неизгладимый след на всей европейской, а отчасти и мусульманской литературе и культуре.
В XX веке много внимания в науке было уделено вопросу о внешних влияниях на древнееврейскую литературу. В настоящее время паука пришла к тому выводу, что прямых заимствований в ней мало. Классическим примером является миф о потопе, несомненно, месопотамского происхождения; назвать другие столь же явственные примеры труднее; сейчас ясно, что либеральное немецкое протестантское богословие, видевшее повсюду заимствования из Вавилонии и Египта и в своем гиперкритицизме бравшее под сомнение даже подлинность чуть ли не каждой фразы в Библии (не говоря уж об ее оригинальности), допускало сильные преувеличения. Конечно, есть схождения формально-жанрового характера с вавилонской литературой («Плач Иеремии», «Книга Иова») и с египетской литературой («Песнь песней»), есть схождения отдельных мифологических мотивов и образов с засвидетельствованными для других культур Древнего Востока, особенно Финикии, Угарита (тот же «Иов», некоторые псалмы, некоторые мотивы «пророческих» книг); есть даже дословные совпадения отдельных речений, сравнений, афоризмов; но все это лучше всего объясняется не заимствованиями, а тем, что и вавилонская, и финикийская, и древнееврейская, и древнеегипетская литературы черпали из одного общего фонда народной мудрости — фольклора народов древнего Ближнего Востока. Мы лучше всего поймем древнееврейскую («библейскую») литературу, если раз навсегда откажемся расценивать ее — в позитивном или негативном смысле — как какое-то особое, уникальное, то ли боговдохновенное, то ли созданное намеренно для одурачивания народных масс «Писание», а будем рассматривать ее как то, чем она является, — одной из целого ряда литератур Древнего Востока, типологически с ними сходной, не более и не менее религиозной, чем другие, и в целом не более и не менее реакционной или прогрессивной, чем другие. Речь сейчас идет не о той политической и идеологической роли, какую Библия играла или играет в руках позднейших поколений (а роль ветхозаветных библейских книг была разной — от революционной в эпоху Крестьянской войны в Германии и нидерландской и английской революций, до крайне реакционной во многих других исторических ситуациях); мы говорим сейчас об одной из древних литератур в контексте истории древнего человечества, — времени, когда развитию производительных сил и мировой культуры соответствовал рост рабовладения и рабовладельческой идеологии, смотревшей еще вперед, в то время как народные массы оглядывались только назад, на мнимый «золотой век» первобытности.
Идейное содержание древнееврейской литературы эпохи царств и «пророческого движения» не имеет близких аналогий в современных ей соседних литературах, и о заимствовании здесь говорить не приходится; но в более общем смысле эта литература укладывается в рамки общей социально-этической проблематики древнего Ближнего Востока первой половины I тыс. до н. э. Относительно более близкие идейные переклички наблюдаются между древнееврейской литературой времени «вавилонского пленения» и послепленного периода — и кругом древнеиранских религиозно-философских идей. В эпоху «мировой» персидской державы Ахеменидов (VI–IV вв. до н. э.) иудейский Яхве стал полуофициально (под названием «Бога небесного») отождествляться с иранским Ахурамаздой; не без влияния иранского зороастризма нарождались у евреев такие идеологические явления, как идея мессианизма (ожидания грядущего Спасителя; иранцы ожидали потомка Заратуштры, евреи — потомка царя Давида, который восстановит их государство), и как концепция дуализма и борьбы доброго и злого начал (у иранцев это была борьба Ахурамазды и Ангхраманью, у евреев — Господа и Сатаны). Эллинистическая и вообще греческая философия и литература не оказали никакого заметного влияния на древнееврейскую литературу, — по крайней мере, поскольку речь идет о книгах, успевших попасть в библейский канон.
По своей форме дошедшие до нас произведения древнееврейской литературы можно отнести к числу стихотворных, ритмизованных прозаических, и прозаических в собственном смысле слова.
Древнееврейское стихосложение принципиально не отличалось от стихосложения других северносемитских народов (аккадцев, угаритян, финикийцев), а также древних египтян: оно было чисто тоническим, основанным на счете только логических ударений. Эпический стих «Песни Деборы» практически не отличается от стиха вавилонского эпоса (четыре ударения на стих с цезурой после второй стопы; число логически неударных слогов в принципе безразлично, но от него зависит убыстрение или замедление дикции сказителя, эпизодически появляются аллитерация и рифма). В связи с процессами языкового развития, протекавшими внутри древнееврейского языка, древнееврейское стихосложение отказалось от обязательного женского окончания стихов и полустиший; это сделало стих как ритмическую единицу менее устойчивым, более рыхлым; поэтому в древнееврейской поэзии гораздо чаще, чем в аккадской, применяются неравностопные размеры, а грань между стихом и ритмизованной прозой становится еще более условной, чем у вавилонян. Стихами написаны, помимо уже упоминавшейся «Песни Деборы», некоторые отрывки в Пятикнижии и в исторических книгах (например, «Благословение Иакова», «Прощальная песнь Моисея», «Оплакивание царя Саула»), бо́льшая часть псалмов, в том числе и введенные в ткань других произведений (например, во «II Книге Царств», гл. 22, в «Книге Ионы»), вся «Песнь песней», важнейшие части «Книги Иова» и т. д. Последние два произведения приводятся ниже в нашем собрании образцов древнееврейской литературы.
