Анна Овчинникова - Легенды и мифы Древнего Востока
Кое-какую надежду на благую загробную жизнь грамотным египтянам давали путеводители по Дуату, такие как «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов», «Книга мертвых», «Книга о вратах» и «Книга о том, что есть в подземном мире». Подобные бестселлеры, бывшие в большом ходу в Древнем Египте, предостерегали людей от многочисленных опасностей, поджидавших их на том свете, и содержали советы, как эти опасности преодолеть. В книгах приводились тексты гимнов, которыми надлежало задабривать тех или иных богов, перечислялись имена всех стражей подземных врат с упоминанием их слабостей (дабы знать, как улестить каждого из привратников), содержались магические заклинания для борьбы с загробными чудовищами, а также давались подробные описания дорог в Дуат с приложением карт потустороннего мира…
Если умерший был грамотным, а его близкие могли позволить себе роскошь приобрести такую книгу, ее клали покойнику в гроб — и тогда усопший мог в нужную минуту быстренько найти там подсказку, вычитать правильный ответ на вопрос подземных стражей или сориентироваться по карте, куда ему идти.
Вообще снарядить египтянина в последний путь было делом дорогостоящим и нелегким — покойника требовалось снабдить не только путеводителем по Дуату, но и едой, питьем, одеждой, утварью, статуэтками-слугами «ушебти», статуэткой бога воздуха Шу, дабы усопший не задохнулся в гробу, запасной головой из известняка (на тот случай, если бедняга ненароком забредет на место подземных казней и попадет под руку тамошнему палачу), а также каменным сердцем в виде скарабея и амулетом в виде Ока Уджат.
Положив все это в усыпальницу и совершив при помощи жреца сложные погребальные обряды, близкие умершего отправлялись к соседям просить в долг на пропитание, а усопший египтянин оказывался перед вратами «Дома Осириса-Хентиаментиу».
Найдя соответствующее место в «Книге мертвых», покойник называл по именам сторожащих врата богов и после длинного собеседования с ними направлялся к следующим вратам, где привратники задавали ему очередные замысловатые вопросы, на которые следовало давать не менее замысловатые ответы:
— Как имя твое?
— Я — растущий под лотосом и находящийся в маслине, вот имя мое… <…>Я прошел по северному городу маслины.
— Что ты видел там?
— Бедро и голень.
— Что ты сказал им?
— «Я видел ликование в стане врагов».
— Что они тебе дали?
— Пламя огня и кристалл.
— Что ты сделал с этим?
— Я зарыл их на берегу бассейна правды, как вечерние вещи.
— Что ты нашел там на берегу бассейна правды?
— Жезл из кремня — «податель дыхания» — имя его.
— Что ты сделал с огнем и кристаллом после того, как ты похоронил их?
— Я возгласил. Я вырыл их. Я загасил огонь. Я сокрушил кристалл. Я создал озеро[23],—
торопливо отвечал несчастный египтянин, украдкой подглядывая в спасительную шпаргалку и в который раз жалея, что имел неосторожность умереть.
Такие экзамены покойник проходил у каждых ворот Дуата, а чтобы умерший не скучал на пути от одних ворот до других, его поджидали еще препятствия в виде огненных озер и узких тропок, в зарослях возле которых обитали чудовища. Имена чудовищ тоже полагалось знать наизусть (или вовремя подсмотреть их в «Книге мертвых») — монстры Дуата были весьма придирчивы по части правил хорошего тона и беспощадно съедали всех, кто не мог назвать их по именам.
Правда, милосердные боги поставили по пути к жилищу Осириса нечто вроде постоялых дворов — аритов, где можно было отдохнуть и перевести дух… Но войти туда могли только умершие, которые знали имена богов, содержащих эти ариты, а также ухитрялись без запинки произнести специальные заклинания, открывающие вход.
Должно быть, немногие счастливчики, все же попавшие в арит, не спешили оттуда выйти, но в конце концов подземные вышибалы выкидывали гостей за дверь, чтобы освободить место для новых постояльцев — и покойники вновь брели от одних врат к другим, шарахаясь от чудовищ и жалея, что они не родились, скажем, в Элладе. Везет же эллинам — их подземный перевозчик Харон радушно переправляет через реку Стикс всех, кто платит ему один-единственный жалкий обол, и даже не требует, чтобы к нему обращались по имени!
Вероятно, большинство умерших египтян безвозвратно заканчивало свое существование в пасти чудовищ Дуата или навечно застревало возле каких-нибудь врат, не поладив с тамошними привратниками, но отдельные выдающиеся личности все-таки умудрялись добраться до «призовой игры».
Уникум, который вспоминал правильные названия карнизов всех врат, порогов всех врат, правой и левой сторон дверного оклада всех врат, а также правильно отвечал на вопросы всех стражей и называл по именам всех чудовищ, достигал наконец чертога Обеих Истин…
И, прежде чем войти в заветный чертог, сдавал свой самый главный экзамен — произносил так называемую «Исповедь отрицания», клянясь перед Великой Эннеадой в том, что он не совершал сорока двух преступлений, в том числе:
— Я не чинил зла людям.
Я не нанес ущерба скоту.
Я не совершил греха в месте Истины. <…>
Я не творил дурного. <…>
Имя мое не коснулось слуха кормчего священной ладьи.
Я не кощунствовал.
Я не поднимал руку на слабого.
Я не делал мерзкого перед богами.
Я не угнетал раба пред лицом его господина.
Я не был причиною недуга.
Я не был причиною слез.
Я не убивал, г Я не приказывал убивать.
Я никому не причинял страданий.
Я не истощал припасы в храмах…[24]
И так далее, и так далее — после чего умерший возглашал: «Я чист, я чист, я чист, я чист!»
Правдивость этих показаний проверялась при помощи весов истины — на одной чаше лежало сердце покойника, на другой — страусовое перо богини Маат. При лживом ответе сердце оказывалось легче истины, и чаша с ним круто поднималась вверх; тогда подсудимый отправлялся в пасть ужасной Аммат, «Пожирательницы» — богини с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила, на чем мытарства усопшего заканчивались.
Если же испытание завершалось благополучно, египтянину следовало оправдаться еще перед Малой Эннеадой, которая, хотя и называлась малой, была почти в пять раз обширнее Большой. В состав этого судилища входили сорок два бога различных номов — и запомнить их правильные имена и титулы мог разве что Шампольон:
— О Усех-немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла! — дрожащим голосом рапортовал египтянин, одним глазом подглядывая в «Книгу мертвых», а другим косясь на свирепых судей. —
О Хепет-седежет, являющийся в Хер-аха, я не карал!
О Денджи, являющийся в Герпомоле, я не завидовал!
О Акшут, являющийся в Керерт, я не грабил!
О Нехехау, являющийся в Ро-Сетау, я не убивал!
О Рути, являющийся на небе, я не убавлял от меры веса!
О Ирти-ем-дес, являющийся в Летополе,
я не лицемерил!
О Неби, являющийся задом, я не святотатствовал!
О Сед-кесу, являющийся в Ненинисут, я не лгал!
О Уди-Несер, являющийся в Мемфисе,
я не крал съестного!
О Керти, являющийся на Западе, я не ворчал попусту!
О Хеджи-ибеху, являющийся в Фаюме,
я ничего не нарушил![25]
Одного последнего пункта хватило бы для оправдания перед судом инквизиции даже знаменитой Синей Бороды — Жиля де Реца, но вслед за этим египтянин зачитывал еще тридцать подобных заявлений, начинающихся с «о» и содержащих «не» — и если весы истины показывали его правдивость, с облегчением выкрикивал заключительные слова:
— Я чист, я чист, я чист, я чист!
После еще одного легкого допроса без пристрастия (единственного, на котором судьи выслушивали показания свидетелей о земных делах подсудимого) египтянин целовал порог Чертога Двух Истин, называл порог по имени, называл по имени всех стражей и наконец-то оказывался в вожделенном зале, где мог лицезреть самого великого Осириса.
Но даже там измотанный всеми перенесенными ранее испытаниями покойник должен был сдать еще один экзамен, ответив на пару-другую вопросов бога Тота.
— Кому я должен возвестить о тебе? — напоследок спрашивал бедолагу Тот.
И, видя полное отупение на лице умершего, а также вспомнив, что в процессе мумификации у бедняги извлекли мозги (а то, что от них осталось, начисто иссушили предыдущие экзамены), добрый бог задавал египтянину наводящий вопрос.
