Халил-бек Мусаясул - Страна последних рыцарей
Через неделю надзиратели среди ночи разбудили пленника, завязали ему глаза, сунули ему в рот кляп, завязали руки веревкой, которую крепко держали двое солдат; за ними шла остальная охрана. И вот таким постыдным образом они вели его сквозь темноту ночи, понимая, что при свете дня народ освободил бы своего любимого героя. Пройдя незначительную часть пути, русские солдаты поняли, что они на неправильном пути, так как плохо ориентировались в горах. Некоторое время они спорили, пытаясь определить правильное направление, но не сумев этого сделать, посоветовались и наконец решили самого пленника сделать проводником, так как он знал все горные тропы. Он жестами попросил убрать кляп изо рта. Они послушались, оставив, однако, руки связанными и не выпуская веревки из рук. Солдаты шли, охраняя пленного со всех сторон, примкнув штыки и держа пистолеты на взводе. Но герой не считал свое положение безвыходным, так как чувствовал под ногами родную землю, где удача его никогда не подводила. И в темноте он узнавал дорогу, как если бы это были дорожки его сада, но он сознательно вел их по неправильному пути, то вверх, то вниз по каменистым тропам, пока они не начали спотыкаться от усталости. А Хаджи-Мурат легкой поступью шел впереди, так как острые железные гвозди, которыми была подбита его обувь, цеплялись за гальку. Все у́же и круче становилась тропа, все более хрупкой горная порода, на востоке появилась розовая полоска утренней зари, наступал день, и они шли по краю страшной пропасти. Солдаты не могли оторвать своих испуганных глаз от неуверенных ног, в то время как наш джигит пытался измерить смелым взором сумеречную глубину и думал о быстроногом туре *, который, подобно стреле, выпущенной из натянутого лука, вырывается из рук охотника. Тут он громко воскликнул: „Именем Аллаха!“ И бросился со скалы, увлекая за собой державших его солдат. Прыгая и скользя, ему удалось стать на землю, и она, родимая, сохранила ему жизнь. Хотя его руки были еще связаны, он поднялся на ноги и прислушался. Над ним и вокруг него была мертвая тишина. Враги были повержены.
Теперь он шагал по тайным тропам в сторону Буцра. Когда же он дошел до дома Арзумаса, своего верного единомышленника, ему освободили руки, перевязали раны и накормили. Однако здесь он не хотел больше оставаться. Арзумас дал ему оружие и лошадь. Уже сидя в седле, Хаджи-Мурат поручил верному товарищу передать своим родственникам, что он уже не в темнице и не отправлен в Сибирь, а находится на свободе и направляется в Дарго к Шамилю.
Он бесстрашно сражался под священным знаменем великого имама. Его имя было овеяно славой. Но после того памятного побега он слегка прихрамывал, что придавало его и без того гордой и благородной походке еще большую внушительность. История с его необыкновенным спасением была у народа на устах. Еще много неслыханно смелых и дерзких поступков совершил он, пока судьба ему это позволяла, но как только погасла его звезда, он умер, как стойкий и мужественный герой» {35}.
Песня закончилась, и громкие рукоплескания вознаградили певца так, что он снова начал воодушевленно петь.
«Слушайте меня дальше, люди. Я хочу вам спеть о знаменитой крепости Чох, и вы узнаете о том, что там однажды случилось {36}.
Как-то к наместнику пришел один из крупных военачальников с приказом своего царя собрать армию. И во всей России не осталось солдата, который не был бы мобилизован. К этой компании присоединились также Грузия, Шуша, Шамахи и Баку. Они везли с собою пушки с толстыми крупными ядрами, с помощью которых был завоеван Ереван {37}. Сборы проходили в августе на Турчидаге, где на открытом плато нещадно палило солнце. Как в ясную ночь небо бывает усыпано яркими звездами, так и горы были покрыты роскошными палатками военачальников. А пушек на крутых скалах было столько, сколько деревьев в густых чеченских лесах. Акушинцы и цудахарцы {38} проводили военный совет, а люди из Дарго {39} и жители долин совещались с русскими. Держа руки на рукоятках сабель, они произносили торжественные слова: „В этот раз, Дагестан, мы тебя не оставим! Крепость Чох должна сгореть в огне, а андалы {40} стать нашими солдатами“. Эти речи дошли до великого имама Шамиля. Ему передали, что на Турчидаге расположились чужие солдаты, что крепость Чох русские намереваются сжечь, а андалов сделать своими солдатами. Как же можно разрушить крепость, если защитники стоят у ее стен как огненные столбы? Как они могут сделать нас, андалов, своими слугами, если нам помогают ловкие и проворные скалолазы — ругуджинцы? Великий имам отправил всем своим наибам письма, потому что настало время объяснять, как найти выход из создавшегося положения, где искать помощь. День и ночь он рассылал свои послания: „Готовьтесь к борьбе за крепость Чох, мои джигиты!“ Затем он сел на коня и, называя каждого из своих мюридов по имени, призвал их следовать за ним. Все они были меткими стрелками, попадавшими на лету птице в глаз, и искусными воинами. Когда они прибыли на место, к ним подошли отряды андалов и других горских народов. Верхом на лошадях, вооруженные мечами и кинжалами, они выстроились у водопада. Наибы посовещались и пришли к общему решению. Они поклялись на Коране: „Эта дорога для нас — священная дорога к смерти!“ Ночью никто не спал, так как все рыли окопы, строили валы и устанавливали на них флаги. С противоположной стороны за ними наблюдал армянин Аргут, и тревога охватила его сердце; генералы удивлялись множеству полыхавших знамен и смотрели через бинокли на все происходящее. Противников разделял глубокий овраг. Те, что в зеленых чалмах {41}, стояли внизу, у реки, пили горную воду и были спокойны и уверены в себе. Те, что в белых чалмах, стояли за скалой {42}: „Вы можете стрелять сколько угодно, но вам нас не одолеть!“ А Хаджи-Мурат поднялся на вершину горы и огляделся вокруг. Смотри, Аргут, не торопись спускаться со своей высоты. Ты идешь недобрым путем. Знай, что крепость охраняется львами, которые и ночью не смыкают глаз и днем бодрствуют, не теряя при этом своей силы. Они вообще не знают ни дня, ни ночи. Это их не беспокоит. Их сердца не слабеют, так как вместо них они носят в груди холодную сталь, а их острые сабли жаждут крови. Взгляните на наиба Мусаясула, одного из защитников крепости, тело и душа которого светятся силой. Он уже держит в руке шашку наголо и говорит сурово: „Гяуры уже направляют на наши горы огненные жерла своих пушек. Они посылают молнии, гром и дым, гибнут прекрасные лошади, от которых не отказался бы даже Александр Македонский. И вот уже в крепостную стену летит град ядер. Пусть они летят, пусть даже рухнут стены, но наши мужчины будут непоколебимы и стойки. Уже ружья накаляются от стрельбы. Если они даже разлетятся на куски, мы все равно не уступим. Подходите, подходите ближе, мы держим наготове наши сабли, остающиеся острыми даже после тысячи нанесенных ударов! То, что вы разрушите, мы построим заново. Смотрите, железный град обрушивается на крепость, они льют на нее расплавленный свинец! Поднимитесь, напишите имаму! Что скажет имам?“ Он говорит: „Наиб должен идти с мюридами на прорыв и быть готовым биться насмерть!“ Наиб так и сделал. Он отобрал лучших, благороднейших и стремительно бросился с ними прямо под град летящих пуль с возгласами: „Аллах! Аллах! Когда приходит смерть, наступает полное облегчение!“ Вот уже прибывают союзники из Согратля и видят, как храбрые чохинцы и убивают и погибают сами. Там, на валу, где стена не из камня, а из руды, стоит Омар из Салта со своими воинами. Рядом с ними стоят андийцы и гумбетовцы {43}, лицом к лицу сражающиеся с врагом. Это уже наша борьба, наша сечь и наш конный бой. Если они хороши на расстоянии, то в ближнем бою мы сильнее. Недовольный, следит Аргут за всем происходящим на расстоянии, он совещается со своими и опускает голову.
„Давай, Аргут, пошли к нам еще солдат, пошли всех! Что ты медлишь и отворачиваешься? Может быть, ты еще раз попытаешься, князь?“
И вот, смотри: потеряв честь и мужество, князь Аргутинский отступил с теми, кто у него еще остался. А Чох перешел к имаму».
Такие песни об освободительной войне особенно радовали сердца пожилых людей, еще помнивших о героических временах, поэтому и мужественному Рамазану тоже захотелось сообщить о чем-то значительном, так как его никогда не покидала надежда на свободу и независимость своего народа. Он понимал, что нельзя дать погаснуть этому пламени в душах молодых людей. «Судьбы предков,— говорил он,— должны стать уроком для будущих поколений, чтобы они могли понять настоящее. Ведь прошлое содержит в себе скрытое предсказание будущего!» Его слова дошли до слушающих ушей, и он начал свой долгий рассказ:
«Я и моя жена Хади родились в Кула, ауле, который вы все хорошо знаете, так как между Чохом и Кула находятся лишь три горы и три долины. Человек, который хорошо знает дорогу и имеет хорошую лошадь, может проскакать два часа в сторону захода солнца, и уже издалека услышать лай кулабских собак и пение петухов. Выйдя из леса на прогалину, где стоят дикие плодовые деревья, всадник сначала заметит поднимающийся с крыш дым горящего кизяка, а затем и сам аул, расположенный наполовину в долине, наполовину на горе, который и является родиной моих отцов. Разумеется, чохинцу там все покажется бедным и убогим, я это знаю, так как наши люди одеваются безвкусно и в основном в темные мрачные цвета в отличие от ваших людей, одетых всегда богато и со вкусом. Мрачные и молчаливые мужчины из Кула жгут уголь в лесах, а их жены готовят масло и сыр. Мы бедный, но гордый и честный народ и об этом все знают.
