Мари Мадлен де Лафайет - Принцесса Клевская (сборник)
Близилась война, принц Наваррский должен был отправляться в армию. Графиня Тандская, заранее предчувствуя горечь разлуки и страшась за жизнь возлюбленного, была не в силах скрыть свое удрученное состояние и, дабы избежать необходимости притворяться, решила провести весну и лето в своем поместье, в тридцати лье от Парижа.
Она уехала; их прощание с принцем было таким мучительным, что они оба не могли не увидеть в этом дурное предзнаменование. Граф Тандский остался при короле, как того требовала его должность.
Двор последовал за армией; замок графини Тандской находился неподалеку, и муж сообщил ей, что собирается приехать на одну ночь по делу, связанному с его незаконченными трудами. Граф не хотел давать ей повод думать, будто едет ради нее: в душе его все еще кипела досада отвергнутого влюбленного. Принц Наваррский был всегда так почтителен с графиней, а она сама столь твердо полагалась на свою добродетель, что ей не приходило в голову опасаться искушения. Однако время и представившийся случай восторжествовали над ее добродетелью и над его почтением, и вскоре после отъезда из Парижа графиня обнаружила, что беременна. Достаточно вспомнить о завоеванной ею безупречной репутации и о том, в каких отношениях она была с мужем, чтобы судить об ее отчаянии. Несколько раз она хотела покончить с собой, но предполагаемый приезд мужа вселил в нее некоторую надежду, и она решила дождаться результатов. В этом подавленном состоянии она имела несчастье узнать о скоропостижной кончине Лаланда, которого оставила в Париже, чтобы вести через него переписку с принцем. С его смертью она лишилась последней поддержки в тот самый момент, когда более всего в ней нуждалась.
Между тем армия осадила какой-то город. Несмотря на свое отчаянное положение, графиня день и ночь терзалась страхом за принца Наваррского.
Худшие ее опасения оправдались: получив письма из армии, она узнала о конце осады и о том, что принц Наваррский погиб в последний день. Графиня лишилась чувств и несколько дней пребывала в состоянии беспамятства. Непомерность ее горя казалась ей временами своего рода утешением. Она не боялась больше ни за свой покой, ни за свою репутацию, ни за свою жизнь – только смерть была ей желанна. Она надеялась, что горе убьет ее или она сама наложит на себя руки. Стараясь кое-как соблюсти приличия, графиня объявила, что ее мучат жестокие боли, дабы оправдать свои стоны и слезы. Страдания заставили ее задуматься о своей жизни, она поняла, что заслужила их, но натура и христианская вера удерживали ее от самоубийства.
Горе ее было еще совсем свежим, когда внезапно приехал граф. Она думала, что уже испытала все муки своего положения, но приезд мужа стал для нее новым испытанием. Ему сказали, что она больна, и, поскольку граф никогда не нарушал правил благопристойности в глазах общества и домочадцев, он первым делом направился к ней. Он нашел графиню в ужасном состоянии, она выглядела как помешанная и не смогла сдержать стенаний и слез при его появлении, объяснив их мучительными болями. Граф пожалел жену, смягчился и, желая отвлечь ее, начал рассказывать о гибели принца Наваррского и неутешном горе его вдовы.
Графиня не выдержала, слезы хлынули из ее глаз с такой силой, что граф поразился и заподозрил правду; растерянный и удрученный, он вышел из комнаты жены, усомнившись в том, что ее состояние вызвано телесным недугом. Этот бурный поток слез, усилившийся, когда он заговорил о смерти принца, потряс графа, и в памяти его внезапно всплыл случай, когда он застал принца на коленях у постели графини. Вспомнил он и то, как она обошлась с ним, когда он захотел к ней вернуться, и картина для него прояснилась, хотя у него еще оставались некоторые сомнения, порождаемые обычно самолюбием в отношении неприятных открытий, в которые нам слишком тяжело поверить.
Граф пришел в неистовство. Его охватила жажда мести, но он был человеком благоразумным и потому решил, не поддаваясь первому порыву, назавтра с утра уехать, отложив на время выяснение подробностей и принятие решений.
Хотя графиня была вне себя от горя, она все же заметила, с каким видом муж вышел из ее комнаты, и поняла, что выдала себя. Не страшась более за свою жизнь, к которой она теперь питала лишь отвращение, она решила расстаться с ней так, чтобы не лишать себя надежды на жизнь вечную.
Во власти смертельных терзаний, горя и раскаяния она кое-как собралась с мыслями и решилась написать мужу следующее:
«Это письмо будет стоить мне жизни, но я заслуживаю смерти и желаю ее. Я беременна. Того, кто стал причиной моей беды, нет более в живых, так же как и единственного человека, который знал о наших отношениях, общество же никогда о них не подозревало. Я хотела своими руками лишить себя жизни, но теперь вверяю ее Богу и Вам во искупление своей вины. Я берегла свою честь в глазах света, ибо моя репутация принадлежит не только мне, но и Вам – сохраните же ее ради себя самого. Мое положение скоро будет заметно, не открывайте никому его истинную причину и убейте меня, когда Вам будет угодно и каким угодно способом».
За окнами уже забрезжил рассвет, когда графиня дописала это признание, наверно, одно из самых мучительных, какие были когда-либо писаны женской рукой. Запечатав его, она подошла к окну и увидела во дворе графа Тандского, собиравшегося сесть в карету. Она послала к нему служанку с письмом, велев сказать, что в нем нет ничего срочного, и граф может прочесть его, когда будет время. Граф удивился письму, и, хотя он не мог полностью угадать его содержание, у него возникло смутное предчувствие, что оно как-то связано с его вчерашними подозрениями. Он сел в карету и от волнения не сразу решился вскрыть письмо, хотя ему не терпелось его прочесть; наконец он прочел и узнал о своем несчастье. Какие только мысли не посетили его в эту минуту! Если бы кто-то увидел его в этом состоянии, то наверняка решил бы, что граф либо сошел с ума, либо прощается с жизнью. Ревность и подозрения обыкновенно подготавливают мужей к такого рода несчастьям, они даже догадываются иногда о виновнике, но, как бы они ни были проницательны, у них нет той уверенности, которую дает человеку признание.
Граф Тандский находил свою жену весьма привлекательной, хотя и не всегда любил ее должным образом, но, главное, она казалась ему самой достойной среди всех известных ему женщин, поэтому удивление его было не менее сильным, чем гнев, к которому против его воли примешивалась боль затаенной любви.
Он остановился в каком-то доме, встретившемся ему по пути, и провел там несколько дней в душевном смятении, которое легко вообразить. Сначала им владели чувства вполне обычные для его положения, – он хотел немедленно убить жену, но мысль о смерти принца Наваррского и Лаланда, в котором он без труда угадал их доверенное лицо, слегка остудила его ярость. В том, что об этой истории больше никто не знает, граф не сомневался, уверенный, что женитьба принца Наваррского вполне могла ввести в заблуждение всех, коль скоро она ввела в заблуждение его самого. Это отчасти облегчало его страдания, но, когда он вспоминал о том, каким образом и сколь ужасно был обманут, сердце его разрывалось, и он жаждал только мести. Однако он сообразил, что, если он убьет жену и обнаружится, что она была беременна, все сразу же поймут, в чем дело. Поэтому, будучи человеком чрезвычайно гордым, он решил, дабы не уронить себя, сохранить все в тайне и отправил к графине посланца с такой запиской:
«Желание скрыть свой позор вынуждает меня на время отложить месть. В дальнейшем я решу, как поступить с Вашей недостойной жизнью. Ведите себя так, как если бы Вы всегда исполняли свой долг».
Графиня прочла записку с радостью. Она считала ее своим смертным приговором, но, поняв, что муж разрешает ей не скрывать своего положения, убедилась в том, что стыд – самое сильное из человеческих чувств. Она обрела некоторое спокойствие от сознания, что смерть ее – дело решенное, а репутация спасена. Не интересуясь более ничем в этом мире, она стала готовить себя к смерти и, поскольку по натуре была человеком страстным, обратилась к благочестию и покаянию с таким же пылом, с каким прежде предавалась любви. Душа ее, отрешась от надежд, была преисполнена печали, все земное отвращало взор, и графиня не видела иного избавления от страданий, кроме конца своей несчастной жизни. Она прожила так некоторое время, словно живая покойница. На исходе шестого месяца беременности здоровье ее не выдержало, у нее началась затяжная лихорадка, и она родила намного раньше срока. Судьба послала ей утешение видеть своего ребенка живым, при этом она знала, что он не выживет и она не оставит мужу незаконного наследника. Графиня скончалась несколько дней спустя[32] и встретила смерть с радостью, доселе еще не виданной. Она поручила своему исповеднику сообщить мужу о ее смерти, передать, что она просит его простить ее и навеки изгнать из памяти ее образ, который не может вызывать у него ничего, кроме ненависти.
