Уильям Годвин - Калеб Уильямс
– Уильямс, вы победили, – сказал он. – Я слишком поздно вижу все величие и возвышенность вашего духа! Я признаю, что по моей вине, а не по вашей, из-за моей чрезмерной подозрительности, которая все время пылала у меня в груди, произошла моя гибель. Я мог бы противостоять любому предательскому обвинению, которое вы выдвинули бы против меня. Но я вижу, что безыскуственная повесть, которую вы рассказали, убедила всех слушателей. Все мои надежды рухнули. Все, чего я так пламенно желал, навеки разрушено. Чтобы скрыть одно случайное преступление, оградить себя от людской вражды, я прожил жизнь, полную самой гнусной жестокости. Теперь я совершенно разоблачен. Мое имя будет предано позору, тогда как ваш героизм, ваше терпение, ваши добродетели будут вызывать восхищение. Вы причинили мне самое страшное зло, но я благословляю руку, поразившую меня. А теперь, – обернулся он к судье, – теперь поступайте со мной как вам угодно. Я готов понести законное возмездие. Вы не можете покарать меня больше, чем я заслуживаю. Вы не можете ненавидеть меня больше, чем я сам себя ненавижу. Я самый отвратительный негодяй. Много лет (не помню, сколько) я влачил жалкое существование, полное нестерпимых мук. И в конце концов, в награду за все свои труды и преступления, я ухожу из жизни, обманувшись в последней надежде, которую лелеял, видя уничтоженной единственную цель своего существования. Вполне достойно такой жизни то, что она длилась ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы увидеть это окончательное крушение. Только, если хотите покарать меня, ускорьте удары правосудия, потому что мое доброе имя было той кровью, которая согревала мое сердце, и я чувствую, что позор и смерть одновременно овладевают мной.
Я передаю похвалы, которые расточал мне Фокленд, не потому, что заслуживал их, а потому, что они усугубляют низость моей жестокости. После этой ужасной сцены он прожил три дня. Я оказался его убийцей. Он, восхвалявший мое долготерпение, пал жертвой моей стремительности, потеряв из-за нее и жизнь и честь. По сравнению с этим было бы милосердием, если бы я вонзил ему кинжал в сердце. Он поблагодарил бы меня за мою доброту. Но каким жестоким, отвратительным негодяем я оказался! Я не задумываясь причинил ему мучения, в тысячу раз более страшные, чем смерть.
Теперь я несу наказание за свое преступление. Его образ всегда стоит передо мной. Наяву и во сне я всегда вижу его. Он как будто кротко упрекает меня за бессердечный поступок. Я обречен на то, чтобы быть живой жертвой терзающих меня угрызений совести. Увы! Я все тот же Калеб Уильямс, который так недавно хвалился тем, что, как бы ни были велики его несчастья, он все-таки невиновен!
Вот каковы были последствия моего намерения освободиться от бед, так долго меня не покидавших. Я думал, что, если Фокленд умрет, ко мне вернется все, что делает жизнь достойной обладания. Я думал, что, если вина Фокленда будет установлена, счастье и весь мир улыбнутся мне. Оба эти события совершились. И только теперь я стал по-настоящему несчастлив.
Зачем мысли мои все время возвращаются ко мне самому? Ко мне, слишком лестное уважение к которому было источником всех моих гибельных заблуждений! Фокленд! Я буду думать только о тебе и в этих мыслях черпать все новую пищу для своей печали. Я хочу посвятить великодушную и бескорыстную слезу твоему праху. Среди сынов человеческих не было более благородной души. Твои духовные силы были поистине возвышенны, и в груди твоей горело богоподобное честолюбие. Но для чего таланты и чувства в развратной пустыне человеческого общества? Это – заболоченная и прогнившая почва, из которой всякий благородный побег, взрастая, впитывает отраву. Все, что на более здоровом поле и в более чистом воздухе распустилось бы добродетелью и расцвело пользой, тут превращается в ядовитые волчьи ягоды и белену.
Фокленд! Ты вступил на свое поприще с самыми чистыми и похвальными намерениями. Но еще в ранней юности ты впитал яд рыцарства, и зависть, низкая и подлая, которая встретила тебя после твоего возвращения в родные места, действовала заодно с этим ядом, толкая тебя к безумию; скоро, слишком скоро в силу этого рокового совпадения цветущие надежды твоей юности были убиты навсегда. С этого мгновения ты продолжал жить только ради призрака утраченной чести. С этого мгновения твоя благожелательность к людям превратилась в безудержную подозрительность и непримиримую недоверчивость. Год за годом проводил ты в жалких ухищрениях обмана и продолжал жить только для того, чтобы в конце концов, из-за моего злостного и отвратительного вмешательства, увидеть свою последнюю надежду разбитой и свою смерть – сопутствуемой самым гнусным позором.
Я начал писать эти записки с намерением защитить свою честь. Теперь у меня нет чести, которую я хотел бы защитить. Но я закончу их для того, чтобы твоя история была понята до конца и чтобы, если ошибки твоей жизни, которые ты так пламенно желал скрыть от людей, станут известными, мир не услышал и не стал повторять искаженную и неполную повесть.
Примечания
1
Предисловие автора. – Это предисловие было написано Годвином для первого издания «Калеба Уильямса», вышедшего а свет в Лондоне в мае 1794 года; однако, по не зависевшим от автора обстоятельствам, это предисловие могло быть напечатано только во втором издании романа, опубликованном более года спустя, в конце 1795 года (с датой 1796 г.). Предпосылая предисловие этому изданию, Годвин снабдил текст пояснением, в котором рассказал о причинах, помешавших его своевременному опубликованию. Под «кровавым заговором против английских свобод» Годвин подразумевал наступление реакции в Англии и ряд политических судебных процессов, организованных реакционным английским правительством против так называемых «английских якобинцев». Уже в августе 1793 года состоялся процесс молодого эдинбургского адвоката Т. Мюира, обвинявшегося в «злонамеренном и преступном возбуждении умов при помощи возмутительных речей и воззвании, проникнутых духом измены и вражды к королю и существующему правительству», и приговоренного к четырнадцатилетней ссылке в австралийскую каторжную колонию. Когда вскоре после этого союз делегатов шотландских «Обществ друзей народа» переименовал себя в «Британский конвент делегатов от народа, соединившихся во имя достижения всеобщей подачи голосов и ежегодных парламентов», это дало основание английскому правительству утверждать, что истинной целью «конвента» и других аналогичных английских политических обществ было «ниспровергнуть великобританскую конституцию» и, «идя по стопам французских революционеров», «толкать страну на путь кровопролития и анархии». Среди судившихся деятелей «Британского конвента» было много друзей Годвина, в частности – Джеррольд; далее судились основатель «Лондонского общества переписки» Т. Гарди, Телуолл, Горн Тук, Томас Холкрофт и др. Шестнадцатого мая 1794 г. – то есть в тот момент, когда «Калеб Уильямс» уже печатался, – глава английского правительства Питт внес в парламент предложение о приостановке действия до 1 февраля 1795 года HabeasCorpusActa (то есть законоположения о предоставлении правительству права ареста и тюремного заключения без суда всех обвиняемых или подозреваемых в государственной измене); предложение об отмене этого закона, внесенное в парламент в начале 1795 года, не имело успеха, и приостановка действия HabeasCorpusActa была продлена до 1 июля 1795 года. Лишь с этого момента репрессии правительства против лиц, подозреваемых в сочувствии к революции, начали ослабевать. Таким образом, особенно жестокая борьба английского правительства со всеми прогрессивными деятелями этой поры пришлась как раз на время между выходом в свет первого и второго изданий «Калеба Уильямса».
2
Последнее предисловие автора. – В 1832 году лондонский издатель Бентли в своей серии образцовых английских романов («Standard Novels»), переиздал несколько старых произведений Годвина, в том числе его романы «Калеб Уильямс» и «Флитвуд» (1805). Настоящее предисловие предпослано последнему из них, хотя и имеет в виду прежде всего «Калеба Уильямса». Оно представляет значительный интерес благодаря заключающимся в нем автобиографическим данным и, в частности, по любопытным признаниям Годвина относительно того, как им был задуман и написан его первый роман. В том же 1832 году парижский издатель Бодри, перепечатывая «Калеба Уильямса» в английском подлиннике (в серии «Collection of ancient and modern British Novels and Romances»), включил в него также и это предисловие, как получившее значение авторского комментария к роману, но с опущением нескольких заключительных страниц, посвященных роману «Флитвуд» (в нашем издании эти страницы также не воспроизводятся). Впоследствии это предисловие получило и самостоятельную известность, так как послужило предметом обмена мнений между Диккенсом и Эдгаром По о том, как следует писать повествовательные произведения с широко разветвленным сюжетом. Возражая Э. По на его критический разбор романа Диккенса «Бернеби Родж», Диккенс указывал ему: «Известно ли вам, что Годвин написал своего „Калеба Уильямса“ в обратном порядке? Он сначала опутал своего героя целой сетью приключений, составляющих содержание последней части, а затем стал придумывать способ объяснить, как это все случилось». Э. По (хорошо знавший роман Годвина) воспользовался этим напоминанием в своем очерке «Философия творчества», в котором он защищал мысль о полной сознательности всякого творческого процесса. «Совершенно ясно, – писал он, имея в виду „Калеба Уильямса“, – что, обдумывай фабулу романа, надо мысленно довести ее до развязки раньше, чем взяться за перо. Только постоянно имея в виду развязку, можно придать необходимую последовательность всем происшествиям романа». Последующие английские издания «Калеба Уильямса» вышли в Лондоне в 1903 году (Routledge and Sons) и в 1904 году. С тех пор роман более не переиздавался. Настоящий перевод сделан по тексту лондонского издания 1903 года, однако при подготовке его к печати приняты во внимание его более ранние издания. Заглавие романа при его переизданиях в подлиннике несколько раз менялось – в зависимости от вкусов издателей. В первом издании 1794 года он был озаглавлен: «Вещи как они есть, или Приключения Калеба Уильямса». Из этого издания мы воспроизводим эпиграф, впоследствии также нередко опускавшийся. «Калеб Уильямс» был однажды переведен на русский язык (перев. С. Г., СПб., 1838, 4 части); это именно тот перевод, по которому роман знали Чернышевский, Белинский, давший о нем благоприятный отзыв (В. Г, Белинский. Полн. собр. сочинений, изд. АН СССР, т. III, M., 1953, стр. 111—112), и многие другие русские читатели. Случайно ускользнувший от бдительности царской цензуры, перевод этот, однако, неполно и неточно воспроизводит оригинал. Настоящий перевод сделан заново и без всяких пропусков.
