Анна Рэдклифф - Роман в лесу
Он пошел за толпой, спешившей к Шатле, и не без труда получил разрешение войти в тюрьму; но привратник, которого он подкупил с этой целью, на расспросы его не мог дать никаких пояснений и, не имея права покинуть свой пост, весьма туманно указал, как добраться до камеры маркиза. Во дворе тюрьмы было безлюдно и тихо, но, пройдя дальше, мсье Верней услышал гул голосов и пошел на него; завидев нескольких человек, бежавших к лестнице под аркой длинного коридора, он последовал за ними и наконец узнал, что маркиз действительно при смерти. Лестница была запружена любопытными; он стал протискиваться сквозь толпу и с великим трудом, чуть ли не с боем добрался до преддверия камеры, где лежал маркиз и откуда только что вышли несколько человек. Здесь он услышал, что тот, кем он интересовался, уже мертв. Но мсье Верней все же пробрался из прихожей в помещение, где лежал маркиз на кровати, окруженной служителями закона и двумя нотариусами, по-видимому оформлявшими завещание. На лице покойника, покрытом черными каплями смертного пота, застыло выражение ужаса небытия. Мсье Верней отвернулся, потрясенный виденным, и, спросив о причине смерти, узнал, что маркиз отравился.
Понимая, очевидно, что ему нечего ждать от процесса, он избрал этот способ, дабы избежать позорной смерти. В последние часы свои, терзаемый воспоминанием о совершенном преступлении, он решил искупить, насколько это для него еще возможно, вину свою и, проглотив зелье, тотчас послал за исповедником, дабы откровенно признаться в своем злодеянии, а также за двумя нотариусами, тем безоговорочно утвердив Аделину в правах ее и завещав ей весьма значительное наследство.
В результате этих распоряжений она вскоре после того была формально признана дочерью маркиза Анри де Монталя, и ей переданы были богатые владения отца ее. Она тотчас бросилась к ногам короля, вымаливая жизни Теодора и Ла Мотта. Характер первого, причина, по которой он рисковал своей жизнью и самая вражда маркиза к нему, были обстоятельствами столь существенными и весомыми, что монарх более чем вероятно простил бы его и ради просителя менее пылкого, нежели Аделина де Монталь. Теодор Ла Люк не только был полностью оправдан, но, принимая во внимание его рыцарский поступок по отношению к Аделине, скоро получил повышение, заняв весьма значительный пост в армии.
Ла Мотту, осужденному за грабеж, полностью доказанный, и еще ранее обвиненному в преступлении, из-за которого он был вынужден покинуть Париж, не могло быть даровано прощение; но по настоятельной просьбе Аделины и с учетом той помощи, какую он оказал ей под конец, приговор был смягчен и вместо смерти он был осужден на изгнание. Эта милость, однако, мало была бы ему полезна, если бы благородная щедрость Аделины не заставила умолкнуть других обвинителей, уже готовых выступить против него, и не обеспечила бы ему сумму более чем достаточную, чтобы жить с семьей в каком-либо другом государстве. Такое добросердечие столь сильно подействовало на его душу, скорее слабую, нежели порочную по природе своей, и разбудило столь мучительные угрызения совести за те беды, какие он измышлял некогда для благодетельницы столь благородной, что ему стали отвратительны собственные прежние привычки и его нрав постепенно вновь обрел те свойства, какие, может быть, всегда были бы ему присущи, не подвергнись он искушениям фривольной парижской жизни.
То, как вела себя все последнее время Аделина, довело страсть, столь долго испытываемую к ней Луи, почти до обожания; однако теперь он отказался даже от слабой надежды, которую до сих пор почти бессознательно теплил в душе, и с тех пор как жертва эта стала необходимою, поскольку Теодору даровано было прощение, он уже не мог роптать. Но он принял решение вдали искать утерянный покой и видеть собственное свое счастье, радуясь счастью тех двоих, которые вполне заслуженно были ему столь дороги.
Накануне отъезда Ла Мотт и его жена сердечно распрощались с Аделиной. Он уезжал в Англию, где намерен был обосноваться; и Луи, стремившийся поскорее бежать ее прелестей, в тот же день выехал в свой полк.
Аделина некоторое время оставалась в Париже, где мсье Верней познакомил ее с немногими, и весьма дальними, родственниками, членами ее рода. Среди них были граф и графиня Д…, а также мсье Аман, который вызвал у нее такое глубокое сострадание и уважение в Ницце. Та дама, чью смерть он оплакивал, была из рода де Монталей, так что сходство ее с Аделиною, им обнаруженное, было чем-то большим, нежели игра фантазии. Покинуть Италию его заставила внезапная смерть его старшего брата, однако Аделина с удовольствием отметила, что угнетавшая его прежде глубокая меланхолия сменилась покойным смирением и лицо его нередко озарялось мимолетными проблесками жизнерадостности.
Граф и графиня Д…, очарованные добрым нравом и красотой Аделины, предложили ей поселиться в их доме, пока она остается в Париже.
Ее первой заботою было перевезти останки ее отца из аббатства Сен-Клэр в склеп его предков. Д'Онуй был осужден и повешен за убийство. На эшафоте он описал место, где были спрятаны останки маркиза[131] — то была уже описанная ранее комната, «каменный мешок», в аббатстве Сен-Клэр. Мсье Верней сопровождал назначенных для их отыскания офицеров и присутствовал при захоронении их в Сен-Море, поместье в одной из северных провинций Франции. Захоронение прошло со всей торжественностью, соответствовавшей рангу покойного. Аделина присутствовала на похоронах; исполнив последний долг пред памятью отца своего, она стала спокойнее и умиротвореннее. Рукопись, запечатлевшая его страдания, была найдена в аббатстве и передана ей мсье Вернеем, и она хранила ее с благоговением, какого заслуживала столь священная реликвия.
Когда она вернулась в Париж, там уже ожидал ее Теодор Ла Люк, приехавший из Монпелье. Счастье их встречи было омрачено его рассказом о крайне тяжелом состоянии отца его, единственной причине, помешавшей Ла Люку, как только он узнал об освобождении сына, поспешить к Аделине, дабы благодарить ее за спасенную жизнь сына. Аделина встретила Теодора как друга, которому всем обязана за собственное спасение, и как возлюбленного, заслужившего всю любовь ее. Воспоминание об обстоятельствах, в которых они виделись в последний раз, и об их обоюдном отчаянии еще больше обостряло ощущение счастья этой минуты, когда над ними уже не нависала угроза позорной смерти и вечной разлуки; отныне им представлялись впереди лишь радостные дни, когда они рука об руку вместе пойдут по цветущему полю жизни. Контраст навеваемого памятью прошлого с настоящим то и дело вызывал на глазах у них слезы нежности и благодарности, и ясная улыбка, казалось стиравшая с лица Аделины эти жемчужины печали, проникала в самое сердце Теодора и напомнила ему ту песенку, которую он пел ей однажды при совсем иных обстоятельствах. Он взял в руки лежавшую на столе лютню и, нежно касаясь струн ее, пропел:
Песенка
Сверкает ранняя роса
На лепестках расцветшей розы:
Не так ли ты, моя краса,
Мне улыбаешься сквозь слезы?
Цветок распустится пышней,
Промытый влагою студеной;
Огонь любви горит ясней,
Печалью к жизни пробужденный.
Любовь к Теодору заставила Аделину отказать нескольким поклонникам, которых она уже успела привлечь своими добродетелями, красотой и богатством и которые, хотя намного превосходили его состоянием, почти все уступали ему в происхождении и решительно все — в достоинствах.
Разнообразные и сложные чувства, бушевавшие в груди Аделины из-за последних событий, теперь улеглись; однако память об отце все еще туманила печалью ее душу, и одно лишь время могло рассеять ее; поэтому она отказалась внимать мольбам Теодора, пока не минет срок, назначенный ею для траура. Необходимость вернуться в свой полк заставила его покинуть Париж через две недели после приезда; однако он увозил с собой твердую уверенность, что получит ее руку вскоре после того, как она снимет свой траурный наряд, и потому уехал с относительно спокойной душой.
Крайне опасное состояние Ла Люка было для Аделины источником постоянной тревоги, и она решила сопровождать мсье Вернея, уже помолвленного с Кларой, в Монпелье, куда Ла Люк уехал сразу же после освобождения сына. Она как раз готовилась к этому путешествию, как вдруг получила от своей подруги весьма обнадеживающее письмо о том, что Ла Люк пошел на поправку; поскольку у нее оставались еще неоконченные дела, требовавшие ее присутствия в Париже, она отложила свою поездку, и мсье Верней отправился один.
Когда дела Теодора обернулись к лучшему, мсье Верней написал Ла Люку письмо и поведал ему тайну своего сердца касательно Клары. Ла Люк, уважавший мсье Вернея и восхищавшийся им, к тому же осведомленный о его семейных связях, с удовольствием принял предложенный союз. Клара считала, что никогда не встречала человека, которого она с такой готовностью могла бы полюбить, и мсье Верней получил благоприятный ответ, что и побудило его предпринять эту поездку в Монпелье.
