Анна Рэдклифф - Роман в лесу
Было решено, что несколько часов спустя она отправится в Париж вместе с Луи и в сопровождении Питера. Эти часы она провела в тюрьме с Ла Люком и его детьми.
Когда час отъезда настал, одушевление вновь покинуло Аделину, и ее радужные мечты рассеялись. Теперь она думала не о том, что Теодору дана отсрочка и ему сейчас не грозит смерть, — она прощалась с ним с ужасным предчувствием, что больше никогда его не увидит. Эта мысль так угнетала ее, что она никак не могла решиться сказать ему последнее «прости»; наконец все же попрощавшись и даже выйдя из его камеры, она вдруг вернулась опять, чтобы еще раз увидеть его прощальный взгляд. Когда она во второй раз покидала помещение, ей внезапно представился Теодор на эшафоте, бледный, бьющийся в смертных конвульсиях; она вновь обернулась, чтобы взглянуть на него, но фантазия изобразила его с уже изменившимся мертвенно-бледным лицом. Вся ее решимость испарилась, у нее так болело сердце, что она готова была отложить поездку до утра, хотя из-за этого должна была остаться без помощи Луи, который, торопясь к отцу своему, никак не мог ждать. Но победа страдания оказалась лишь временной; горе, смягченное мыслью о милости, на которую она уповала, отступило, и разум восстановил свои права; она вновь осознала необходимость ехать незамедлительно и нашла в себе силы подчиниться ей. Ла Люк хотел бы сопровождать ее, чтобы еще раз просить короля спасти его сына, но из-за крайней слабости и смертельной усталости такое путешествие было ему не по силам.
Наконец Аделина с тяжелым сердцем покинула Теодора, настоятельно ее убеждавшего, что в нынешнем своем состоянии она не должна пускаться в путь, и вместе с Кларой и Ла Люком вернулась в гостиницу. Клара прощалась со своей подругой, заливаясь слезами; она бесконечно тревожилась о ее благополучии, но при этом надеялась вскоре встретиться вновь. В случае, если Теодору даровано будет прощение, Ла Люк решил сам привезти Аделину из Парижа; если же будет отказано, она вернется с Питером. Он попрощался с ней по-отечески ласково, на что она ответила с дочерней любовью, и последними ее словами была просьба позаботиться о своем здоровье; слабая улыбка, появившаяся на губах его, говорила, казалось, о том, что ее забота напрасна и что он знает: здоровье к нему уже не вернется.
Итак, Аделина покинула своих друзей, столь дорогих ее сердцу и столь поздно обретенных, чтобы ехать в Париж, где она никого не знала и почти не имела поддержки; там ей предстояло встретиться с отцом, который преследовал ее с крайней жестокостью, — встретиться во Дворце правосудия! Дорога из Васо вела мимо тюрьмы; Аделина с отчаянием провожала ее взглядом; ее толстые черные стены, узкие, забранные решеткой окна, казалось, хмурились, не одобряя ее надежд, — но там был Теодор, и она, высунувшись из окна кареты, не отрывала от нее глаз, покуда мрачное здание не скрылось за поворотом. Тогда Аделина откинулась назад и в слезах молча изливала печаль свою. Луи не мешал ей; все его помыслы были с тревогой устремлены к положению отца его, и путешественники проехали много миль, не обменявшись ни словом.
Между тем в Париже, куда мы сейчас возвратимся, поиски Жана д'Онуя не увенчались успехом. Дом посреди пустынной степи, описанный Дю Боссом, оказался необитаем, а те места в городе, где он останавливался обычно и где его подкарауливали полицейские, д'Онуй больше не посещал. Возникло даже подозрение, что его уже нет в живых, так как он не появлялся в домах, где обычно назначал встречи, задолго до процесса Ла Мотта; словом, было ясно, что его отсутствие никак не связано с тем, что происходило в суде.
В одиночестве своего узилища маркиз де Монталь имел достаточно времени, чтобы подумать о прошлом и сокрушаться о своих преступлениях, но раздумья и сожаления до сей поры ему вообще не были свойственны. Он нетерпеливо отворачивался от неприятных воспоминаний и думал лишь о будущем, о том, каким образом избежать немилости и наказания, которые, как он понимал, ему угрожали. Изящество манер столь успешно прикрывало низость души его, что он сделался любимчиком своего короля: на сем обстоятельстве он и строил свои надежды. Однако он жестоко сожалел о том, что слишком поспешно поддался жажде мести, которая подтолкнула его обвинить Ла Мотта и тем поставить себя в опасную — и даже фатальную — ситуацию, ибо, если Аделину не сумеют найти, он будет признан виновником ее смерти. Но более всего он страшился появления д'Онуя и, желая воспрепятствовать этому, нанял тайных лазутчиков, чтобы они отыскали его убежище и подкупили, уговорив стать на его сторону. Однако их усилия были столь же безрезультатны, как и поиски полиции, и маркиз в конце концов стал уже надеяться, что человек этот действительно умер.
Между тем Ла Мотт с трепетом и нетерпением ожидал приезда сына, который, возможно, внесет некоторую ясность относительно Аделины. Единственную надежду спасти жизнь свою он возлагал на ее приезд, ведь обвинение против него много потеряет в достоверности, когда она подтвердит дурной нрав своего преследователя; и даже если Парламент осудит Ла Мотта[125], он может все же надеяться на милосердие короля.
Аделина прибыла в Париж после нескольких дней пути, постоянно поддерживаемая деликатным вниманием Луи, которого она жалела и уважала, хотя и не могла любить. Она немедленно посетила мадам Ла Мотт. Встреча с обеих сторон была самая теплая. Сознание собственной непорядочности в прошлом по отношению к девушке повергло мадам Ла Мотт в замешательство, от коего ее охотно избавила деликатная и добрая Аделина: испрошенное прощение было дано так искренне, что мадам Ла Мотт мало-помалу успокоилась и пришла в себя. Разумеется, это прощение не было бы даровано с такой легкостью, если бы Аделина считала, что мадам Ла Мотт повела себя так добровольно. Одна только уверенность, что мадам Ла Мотт действовала по принуждению и из страха, побудила ее простить прошлое. Во время первой своей встречи они не стали вдаваться в подробности; мадам Ла Мотт предложила Аделине перебраться из гостиницы к ней, так как ее квартира находилась вблизи Шатле, и Аделина, которой неприятно было жить среди гостиничного люда, с радостью приняла предложение.
Мадам Ла Мотт подробно рассказала ей о положении Ла Мотта и в заключение сообщила, что приговор ее мужу был отложен до тех пор, пока будут доказаны с определенностью последние преступные притязания маркиза, а так как Аделина могла подтвердить главную часть показаний Ла Мотта, то вполне возможно, что теперь, когда она здесь, судебное заседание продолжат немедленно. Только сейчас Аделина узнала в полной мере, сколь многим обязана Ла Мотту, ибо она и не подозревала до сей поры, что, отправляя ее из леса, он спасал ее от смерти. Ее ужас перед маркизом, которого она не в силах была назвать отцом, и ее благодарность к своему спасителю удвоились, так что ей не терпелось как можно скорее дать показания, столь необходимые тому, кто сберег ее жизнь. Затем мадам Ла Мотт сказала, что, как ей кажется, еще не поздно получить разрешение нынче же вечером посетить Шатле, и, зная, с каким нетерпением желает ее муж видеть Аделину, попросила ее пойти туда с нею. Аделина, как ни была измучена и утомлена, согласилась. Когда Луи вернулся от мсье Немура, адвоката отца своего, коего он поспешил уведомить о своем приезде, они все вместе отправились в Шатле. Вид тюрьмы, в которую им разрешили вступить, так живо напомнил Аделине о положении Теодора, что она с трудом дошла до камеры Ла Мотта. Лицо узника, как только он ее увидел, на миг озарилось радостью, но тут же отчаяние снова им овладело; с убитым видом он посмотрел на нее, потом на сына и глухо застонал. Аделина, тотчас забывшая о его былой жестокости и помнившая только последний милосердный его поступок, горячо поблагодарила его за то, что он спас ей жизнь, и несколько раз повторила, что всей душой готова служить ему. Однако благодарность девушки явно его угнетала; вместо того чтобы примирить его с самим собой, она пробудила воспоминания о преступных покушениях, коим он споспешествовал, отчего угрызения совести еще острее стали терзать его душу. Стараясь скрыть свои чувства, он перевел разговор на грозившую ему ныне опасность и объяснил Аделине, какие именно показания потребуются от нее на процессе. Она больше часа беседовала с Ла Моттом, а затем возвратилась на квартиру мадам Ла Мотт и, едва держась на ногах, удалилась в свою комнату, постаравшись забыться сном от тревог своих.
Парламент назначил следующее заседание через несколько дней после приезда Аделины; явились также и два последних свидетеля маркиза, на чьих показаниях он основывал теперь свое обвинение против Ла Мотта. Аделину, трепетавшую от волнения, ввели в зал суда, где первым, кого она увидела, был маркиз де Монталь, на которого она взирала теперь с совершенно новым для нее чувством — чувством неприкрытого ужаса. Дю Босс, увидев ее, клятвенно заверил, что это именно она; его слова подтвердило и само поведение Аделины, которая при виде его побледнела и задрожала всем телом. Жана д'Онуя так нигде и не нашли, и тем самым Ла Мотт лишился свидетельства, которое много для него значило. Когда Аделину вызвали, она поведала свою краткую историю ясно и точно; Питер, сопровождавший ее из аббатства, подтвердил ею сказанное. Этого свидетельства, по мнению большинства присутствовавших, было достаточно, чтобы обвинить маркиза в покушении на убийство; тем не менее оно не могло опровергнуть показаний двух последних свидетелей, которые без обиняков подтвердили факт ограбления и идентифицировали личность Ла Мотта, в соответствии с чем ему был вынесен смертный приговор. Услышав его, несчастный преступник потерял сознание, публика же, с небывалой тревогой ожидавшая приговора, выразила свое сочувствие недовольным гулом.
