Франко Саккетти - Новеллы
Антонио осмотрелся кругом, словно опешив, и только поглядел на окружающих, которые все разом сказали: «Антонио, если ты не сумеешь защититься, то окажется, что Массалео говорит правду, приводя при этом прекрасные доводы. Что же ты скажешь ему в ответ?»
На что Антонио заявил: «Я хочу для себя своего, если только действительно им владею».
Тогда Массалео заметил: «Ты сказал правильно: если ты им владеешь; а я говорю тебе, что его нет ни у тебя, ни у меня».
Антонио встает совершенно разгневанный, оставляет общество, ворча на Массалео, и идет домой. Дома, пораздумав над словами Массалео и над тремя вещами, о которых тот говорил, он принимается спорить сам с собой, говоря: «То, что он сказал, мне кажется верным, но это верно не совсем потому, что у меня мое богатство, а у него его бедность; ей-богу, он меня осрамил и представил меня скупцом, в то время как мне кажется, что я беден, то есть скорее расточителен. Я сделал одну вещь: я напоил его однажды хорошим распато,[511] которое я приготовил сам: если бы я прожил тысячу лет, то и тогда я не дал бы ему большего – ни ему, ни кому другому в этой округе, где надо мной насмехаются из зависти к моему богатству; но из любви к ним я постараюсь отныне тратить меньше, чем мне будет возможно, и им назло приумножить свое богатство, а Массалео и все они могут подыхать от этого».
Таким образом он целый день рассуждал сам с собой, и, наконец, пораздумав про себя и обсудив свою скупость, он успокоился, а между тем доводы Массалео распространились по городу и настолько, что, если бы их привел сам Платон, то и тогда они не стали бы более знаменитыми.
Таков характер скупца: когда кто-нибудь подобным же образом заденет его, то он думает, что такой-то говорит о том, чтобы он бросил все, что у него есть, из зависти, либо желая поживиться на его счет. Поэтому-то, из скупости или чтобы не доставить удовлетворения такому человеку, он постоянно усиливает в себе свою страсть и никогда не утоляет своего голода.
Новелла 195
Мне приходит в голову один французский крестьянин, и хочется рассказать о его хитрой выдумке, направленной против слуги короля Филиппа Валуа,[512] его главного дворецкого, который из алчности собрался отнять У крестьянина то, что король приказал ему дать.
Как-то, во время царствования названного короля, когда он находился в Париже, у него был сокол, превосходивший красотой и качествами своими всех соколов, когда-либо бывших при дворе, и были на нем золотые или серебряные колокольчики, украшенные королевскими лилиями из эмали. У короля явилось желание, как это часто бывает, отправиться посмотреть на охоту, чтобы развлечься с этим соколом, другими птицами и собаками. Когда он доехал до места, где находилось множество перепелок, королевский сокольничий, державший сокола на руке, спустил его на перепелку, и сокол ее схватил; немного дальше он спустил его на другую, но сокол по какой-то причине ее не взял – то ли по капризу, то ли по чему другому, и, привыкший, если не брал добычи, всегда возвращаться на руку, он на этот раз, наоборот, поднялся еще выше и улетел так далеко, что его потеряли из виду. Тогда король, видя это, послал восемь человек, своих телохранителей и своего сокольничего – искать сокола до тех пор, пока его не отыщут. И так они разошлись в разные стороны; потратили неделю на поиски, но не могли его найти и вернулись с этой вестью в Париж к королю. От этого король опечалился, потому что он был доблестным королем, а сокол был благородным соколом… всякий день…
Так прошло некоторое время, и, так как никто не приносил пойманного сокола, то король велел оповестить, что тот, кто поймает его и доставит королю, получит от него двести франков, а кто не вернет сокола, будет отправлен на виселицу. Так было оглашено, и молва об этом распространилась, и через месяц розысков сокола он был пойман в округе…, где он опустился на дерево, под которым работал на своем участке некий крестьянин. Услышав бубенчики и приблизившись к птице с какими-то нелепыми движениями, он стал показывать ей мозолистую и грубую руку, стремясь приманить ее совершенно необычным способом; и сокол спустился ему на руку. Крестьянину было больно от соколиных когтей, а кроме того, он был крайне озабочен, но, увидя бубенчики с королевскими знаками, он, как человек, у которого было две дочери на выданье и который слышал о королевском указе, хотя и был неопытен в обращении с соколами и потому совершенно сбился с толку, все-таки бросив свою мотыгу, кое-как взялся за ременные ногавки сокола и направился к себе домой. Он срезал веревочку с седла осла, прикрепил ее к ногавкам сокола и привязал веревочку к шесту. Подумав о том, что он такое и как мало пригоден, чтобы отнести сокола в Париж к самому королю, он совершенно оробел. В то время как он находился в таком состоянии, старший дворецкий короля, идя по какому-то делу мимо дома крестьянина, услышал звон бубенчиков и спросил: «Ты поймал королевского сокола?»
Тот ответил: «Мне кажется, что так».
Тогда дворецкий, подозвав его, заметил: «Ты его испортишь, если понесешь сам; дай его мне».
Крестьянин ответил ему: «То, что вы говорите, сущая правда, но да будет вам угодно не отнимать у меня того, что судьба мне послала. Я понесу его как только сумею».
Тот старался и просьбами и угрозами получить птицу от крестьянина, но это ему не удавалось, поэтому он сказал: «Ну, слушай! Если ты не хочешь сделать это, то окажи мне услугу. Король ко мне благоволит, я помогу тебе в этом деле чем могу, а ты обещай дать мне половину того, что получишь от короля».
Крестьянин сказал ему: «Ну, ладно», и обещал сделать так.
Старший дворецкий ушел в Париж, а крестьянин, найдя рваную суконную перчатку, послал неподалеку к своему приятелю, развлекавшемуся подобными птицами, чтобы он одолжил ему соколиную шапочку, а затем, покормив сокола и надев на него шапочку, отправился в путь и наконец с большим трудом, потому что ему пришлось нести непривычную ношу и оттого что он, простой крестьянин, поймал такую благородную птицу, явился в Париж к королю. Увидя его, король обрадовался находке сокола и очень смеялся, видя, как мало пристал сокол руке крестьянина. Затем он сказал: «Проси чего хочешь».
Тот ответил: «Монсиньор le roi,[513] этот сокол достался мне в руки, как это было угодно богу, и я принес его как сумел. Дар, о котором я прошу вас, состоит в том, чтобы вы велели мне дать пятьдесят ударов либо палками, либо ремнем».
Король изумился и спросил его о причине такой просьбы. Крестьянин рассказал ему тогда, как такой-то его старший дворецкий взял с него обещание отдать ему половину того, «что ваша милость мне дадите». «Потому – прикажите дать двадцать пять ударов и ему и двадцать пять мне. И хотя я бедный человек и мне нужно было бы от вашей милости кое-что другое для моих двух дочерей на выданье, но я уйду гораздо более довольным, если получу то, о чем я вас прошу, и увижу как дворецкий получит заслуженное, – хотя мне и достанется то же самое, – чем если вы мне дадите ваше серебро и золото».
Как человек мудрый, король понял слова простого деревенского мужика, решив отпустить его удовлетворенным по справедливости, и сказал, обращаясь к окружающим: «Позовите ко мне моего старшего дворецкого такого-то».
Его тотчас же призвали. Когда он явился пред лицо короля, тот спросил его: «Был ли ты там, где этот человек нашел сокола?» Тот ответил: «Ouy, монсиньор le roi».[514]
Король заметил ему: «Почему же не ты его принес?»
А тот ответил: «Этот крестьянин никак того не хотел».
Король сказал тогда: «Но твоя жадность хотела этого, так как ты желал получить от него половину награды, которую получит он».
Услышав это, крестьянин заметил: «Так оно и было, синьор мой».
«Так вот, я, – сказал король, – назначаю этому крестьянину пятьдесят ударов ремнем по голому телу, из которых ты, по уговору с ним, должен получить двадцать пять».
И он тотчас приказал своему палачу раздеть дворецкого и приступить» К приведению приговора в исполнение, что и было сделано. Тогда король велел призвать к себе дворецкого и сказал крестьянину: «Я отдал тебе половину награды и освобождаю тебя от твоего обязательства, данного этому негодяю; остальное я не желаю выдавать тебе», – и затем он приказал одному своему камергеру: «Ступай и вели выдать этому человеку двести франков, чтобы он мог выдать замуж своих дочерей». И, обращаясь к крестьянину, добавил: «А ты приходи ко мне, когда тебе понадобится, потому что я всегда готов помочь тебе».
И, таким образом, крестьянин ушел, дождавшись всяких успехов, а старший дворецкий – ременных доспехов, потому что он заботился больше о себе, чем о своем короле.
