Мариво - Удачливый крестьянин
– Расскажите подробнее, – сказал я, – в чем заключалось нарушение прав ваших предков. Если зло действительно содеяно, его можно исправить; я охотно это сделаю.
Мое притворное смирение дало ему в руки оружие, и он не замедлил им воспользоваться в полной мере.
– Вы родом из этих мест, – сказал он, – мое имя вам известно, а мне известно ваше. Так вот, я заявляю притязания на почетные церковные права и надеюсь, вы не будете их оспаривать.
– Упомянутые вами права, – кротко заметила моя жена, – сопряжены с землями, которые я приобрела, и господин де Ля Валле обязан эти права поддерживать. Если вы полагаете, что имеете основание их оспаривать, то укажите точно, какие это основания и докажите свою правоту; тогда мы с удовольствием уступим. По вашему собственному признанию, те, кто продали нам землю, пользовались этими правами; я купила землю со всеми ее угодьями. Стало быть, и естественный порядок вещей и справедливость требуют, чтобы я их сохранила для своей семьи или для тех, кому я передам эти владения.
– Значит, таково ваше решение? – сказал он, усмехаясь. – Отлично, посмотрим, кто возьмет верх. Будем судиться, сударыня, будем судиться и посмотрим, что может Ля Валле против Венсака.
Разумеется, вторую фамилию он произнес весьма торжественно, чтобы подчеркнуть, как убого звучит рядом с ней первая. Я уловил этот оттенок, меня задело высокомерие дворянчика. Я решил промолчать чтобы не выдать свой гнев.
Напрасно моя супруга, прекрасно знавшая все свои права на землю и умевшая не только владеть собой, но и говорить свободно и убедительно пыталась вразумить этого господина и показать несостоятельность его притязаний. Он твердил одно и то же:
– Посмотрим, посмотрим. Ведь это просто смешно: Ля Валле спорит за почетные права с Венсаком!
Этот припев вывел меня из терпения и я уже открыл было рот, но мой отец, устав слушать чванные речи, счел нужным вмешаться.
Надо сказать, что из любви ко мне он стал даже более рьяным защитником моих интересов, чем я сам; к тому же он так долго жил в деревне, что знал всю подноготную здешних обитателей; будучи господским управляющим, он изучил досконально права своих сеньоров.
– Эх! – сказал он, обращаясь к шевалье, – Из чего, ей-богу, крик подняли? Уж кто-кто, а я-то помню вашего батюшку, господин де Венсак; родитель ваш, Жан, не так зазнавался, как вы. Вы строите из себя знатного сеньора, а вот он держался по-простецки. Встретишь его, бывало, так он честь-честью: «Здорово, брат, как поживаешь?», и я с ним тоже без церемоний. Он был очень даже непрочь, чтобы я женился на его сестре, господин де Венсак, и был бы Жакоб вам кузеном. Только дудки! И у меня есть нюх. Чуял я, что вы на добро мое заритесь, а до меня вам и дела нет. Ну и прикинулся глухим. Да чего нам с вами считаться, господин де Венсак? Вы и я – разница невелика, вот так-то. А ваш дедушка Кола был такой же крестьянин, как и я.
Эта небольшая речь моего отца подействовала лучше, чем все красноречие госпожи де Вамбюр. Старик отомстил за меня, унизив моего противника. Мы прекратили спор и расстались добрыми друзьями. Я жил еще неделю в этих местах и имел все основания быть довольным, ибо Венсак стал свидетелем моего триумфа. Мы уже совсем собирались возвращаться в Париж, когда мой брат попросил разрешения остаться в замке, так как решил поселиться в родной деревне.
Я согласился на его просьбу, но не сразу; мне не хотелось, чтобы он приписывал мое согласие желанию расстаться с ним.
Прежде чем пуститься в дорогу, я попытался уговорить отца бросить ферму и тоже переселиться в замок, где будет жить мой брат; но усилия мои не увенчались успехом.
– Нет, нет, Жакоб, – сказал он, – мы, деревенские, привыкли жить по-своему, и ничего не надо менять. Я помру, коли меня заставят жить по-другому; пока ноги держат, буду работать.
Сколько очарования и прелести в благородной простоте, не омраченной никакими тщеславными помыслами! Хотя удача всегда благоприятствовала мне и словно спешила угадать всякое мое желание, я рано понял, что есть и другое благо на свете. Я человек и по собственному опыту знаю, что мы всегда требуем того, чего у нас нет, и всегда предъявляем фортуне свои права. Да, всякому ясно, что я могу быть доволен своей судьбой, что Жакоб, вознесшийся на небывалую высоту в тех самых местах, где он родился, должен быть счастлив. Так нет же, я не был счастлив! Я уже вкусил сладость богатства и сие благо, разжигая во мне новые желания, отнимало душевный покой и довольство.
Я сказал, что Жакоб, достигший таких почетных высот в родных местах, должен бы быть доволен. А между тем некоторые думают, что простолюдин, поднявшийся из грязи, должен бежать из своих мест, чтобы не подвергаться ежедневным унизительным напоминаниям о былом ничтожестве; но я на основании собственного опыта утверждаю, что унижение это не может идти ни в какое сравнение с тем блаженством, какое испытываешь, когда перед тобой склоняются в почтительном поклоне люди, которые совсем недавно были тебе равны, и даже те, кто раньше едва удостаивал тебя кивком головы. Что, к примеру, могло сильнее польстить моему самолюбию, чем поведение Венсака? Еще вчера он надменно оспаривал мои почетные права в приходе, а сегодня пришел ко мне изъявить свое почтение. Никто его к этому не принуждал; но каждый его реверанс, каждый подскок ясно говорил о том, что я заставил его склониться перед моим могуществом раз и навсегда. Итак, отныне я был важнее и влиятельнее его. Я отвергаю мнения иных людей и смею утверждать, что нет ничего приятнее на свете, чем появиться в ореоле величия там, где еще недавно тебя третировали с пренебрежением. Да простят мне это небольшое отступление, опровергающее распространенные в свете предрассудки, ибо я испытал все это на собственном опыте, а опыт по-моему, – самый убедительный довод.
Я уже готовился к отъезду, когда ко мне вдруг пожаловал господин де Венсак с просьбой: согласиться на его брак с моей сестрой; это предложение и удивило и обрадовало меня. Я не сумел скрыть ни радости, ни удивления.
– Сударь, – сказал я ему, – вы оказываете большую честь фамилии Ле Валле своей готовностью соединить ее с фамилией де Венсак…
– А вы, оказывается, злопамятны, – ответил он, – вы решили напомнить мне необдуманные слова, в которых я уже и сам раскаялся. Союз этот, если вы его одобрите, будет залогом моей неизменной дружбы.
– Я весьма польщен, – сказал я, – и сейчас же сообщу о вашем предложении отцу и сестре. Вы, конечно, согласитесь, что брак этот должен прежде всего быть приятен девушке и одобрен ее отцом.
– Об этом не беспокойтесь, – ответил он, – я уже давно поддался чарам вашей сестры, и чувства мои ей не противны. Ваш батюшка, с которым я только что говорил, согласен на этот брак, но посоветовал мне обратиться к вам; он не скажет окончательного слова без вашего одобрения.
– Ваше имя решает дело, – сказал я ему, – и если отец и сестра согласны, то я не уеду отсюда раньше, чем мы сыграем свадьбу.
Мы отправились к отцу, господин де Венсак вновь повторил свое предложение в присутствии почтенного старца, чьи глаза увлажнились слезами радости.
– Дорогой мой Жакоб, – сказал старик, – счастье повсюду следует за тобой. Вот и сестра твоя выходит замуж; я теперь желаю лишь одного: увидеть твоих детей. Тогда умру спокойно.
Мы исполнили все необходимые формальности, и господин де Венсак стал шурином господина де Ля Валле. Могу сказать, что потомство этой счастливой четы составило радость и утеху моей старости.
Несколько дней спустя мы вместе с новобрачными отбыли в Париж. Мы хотели, чтобы молодая госпожа де Венсак приобрела некоторый светский лоск, которого ей недоставало; но благодаря ее природному стремлению быть всегда красивой, она преуспела гораздо быстрее, чем можно было ожидать.
Брат мой остался в деревне; вскоре мы узнали, что он овдовел. Господин де Венсак купил должность на королевской службе. Все в моей семье благоденствовали, с каждым днем возрастало мое богатство и влияние. И смею сказать, я взирал на это, не ощущая чрезмерного восторга. Привыкнув к тому, что мои желания исполняются, я уже не торопился ставить перед собой новые цели, и вот тогда-то я почувствовал истинное удовольствие от того, что богат. Я наслаждался безмятежным покоем, как вдруг спокойствие мое было нарушено честолюбивыми устремлениями моей супруги. Эти стремления были вполне законны у дамы ее звания и достоинства, но мне они причинили немало огорчений.
Как известно читателю, жена моя была дочерью богатого банкира, который вышел, как и я, из низов. За нее посватался маркиз де Вамбюр, так как деньги искупали недостаток титулов, и этот брак открыл молодой женщине доступ к королевскому двору. Благодаря всему этому она усвоила манеры и тон великосветской дамы и ни за что не желала с ними расстаться. Она любила меня, но любила бы больше, если бы к моей внешности и характеру прибавилось громкое имя и знатные предки. Что до меня, то я успел свыкнуться с уединением, в котором жила мадемуазель Абер, не завел никаких знакомств, и светская суета не затуманила мой разум; я был вполне доволен и своей судьбой и доставшимся мне от родителей именем.
