Франко Саккетти - Новеллы
Таким образом, он как никто другой, имел всегда наготове ответ.
Так вот я хочу рассказать, что когда Карминьяно проходил однажды по Фраскато,[462] он услышал, что между какими-то игроками в тавлеи происходил горячий спор. Один из них был важным человеком и принадлежал к известной семье; другой был маленький человечек с ничтожным положением. Вокруг игроков собралось много народа, но никто не хотел сказать, кто из них был прав и кто неправ.
Сообразив в чем дело, Карминьяно выступил вперед: «Я скажу, кто неправ. Давай, решим на кулаках».
Когда важный человек, которому не хотелось, чтобы спор разрешали, сказал: «Как ты это скажешь, когда тебя здесь не было?»
Карминьяно ответил на это: «Я скажу тебе потому, что знаю ваш спор, и скажу так, что ты ничего мне не сможешь возразить».
Скромный человек, участвовавший в игре, заявил: «Что касается меня, то я согласен и прошу тебя, ради бога, сказать свое слово».
Тогда важный игрок, видя, что дело зашло далеко и может кончиться плохо, поворачивается к Карминьяно и говорит ему: «Я тоже согласен, только ради того, чтобы услышать, что ты скажешь».
Тогда Карминьяно сказал: «Я скажу, и говорю, что неправ ты. Ведь если бы ты был прав, то находящиеся здесь признали бы это, когда спор возник, и сказали бы это. Но так как ты вовсе неправ, то они не посмели сказать это, потому что на твоей стороне сила. А потому прав тот, кто играл с тобой».
Обступившие их говорили вполголоса: «Ты говоришь правду». Важный человек стал угрожать Карминьяно, говоря: «Из-за тебя я проигрываю. Клянусь телом и кровью, я тебе отплачу за это».
Карминьяно сказал тогда: «Я говорил тебе вначале, что хотел разрешить спор на кулаках и хочу еще, если я плохо рассудил. Пусть скажут все присутствующие, и если язык у них не поворачивается, то прикажи принести белые и черные бобы, и пусть они это скажут».
Влиятельный человек очень испугался этого решения и ответил «Игра в тавлеи не может ставиться в зависимость от бобов», и, покачав головой, он прибавил: «Я запомню это».
Карминьяно заметил тогда: «Запомни же», и, со своими слезящимися глазами и сопливым носом, пошел дальше.
Новелла эта заставляет меня вспомнить о том, сколь люди суетятся нынче на этой земле. С ними не только не поступают по справедливости, но ради них никто не откроет рта и никто не хочет рассудить их дело против более сильного. А в тех местах, которые управляются как коммуна, порок этот встречается еще чаще, и доказательством может служить то, что какая-нибудь тяжба может тянуться восемь или десять лет, и если она не разрешена своевременно, то каждый может предполагать, как думал Карминьяно, что сильные люди откладывают дело, чтобы не платить денег. И разве мы не видим в делах судебных, что бедняки и неимущие выполняют требования правосудия, а сильные не желают считаться с ними?
Новелла 166
По причине того, что у смертных мозги бывают устроены так, что они не расположены и не желают применять средств к своему исправлению, мне надлежит рассказать об одном заболевании, излеченном необычайным лекарем. Жил, и поныне живет в городе Флоренции, некий веселый горожанин по имени Алессандро ди сер Аамберто, певец и музыкант, играющий на многих инструментах.[463] У него вместе с тем было под рукой много остроумных людей, потому что он охотно водил с ними компанию.
Случилось однажды, что один из его друзей стал жаловаться на то, что у него очень болит зуб и боль эта частенько так сильна, что приводит его в отчаяние. Алессандро, которому на ум пришел его новый знакомый – кузнец из Пьян ди Муньоне,[464] по имени Чарпа,[465] спросил его: «Отчего же ты не дашь его вырвать?»
А тот ему в ответ: «Я бы сделал это охотно, да боюсь щипцов!»
На что Алессандро заметил: «Я отведу тебя к своему приятелю и соседу, который не тронет тебя не только щипцами, но и рукой».
Тот воскликнул: «О дорогой мой Алессандро! Я очень прошу тебя об этом, и если ты это сделаешь, я буду навеки твоим рабом».
Алессандро сказал ему: «Приходи завтра ко мне, и мы отправимся к нему, потому что он кузнец в Пьян ди Муньоне, а имя ему Чарпа».
Так они и сделали. Встретившись вместе у Алессандро, они тотчас направились к названному Чарпе, которого застали в кузнице кующим лемех. Придя к нему, Алессандро, который, как и Чарпа, с одного взгляда умели понять друг друга, начал рассказывать о зубной боли своего приятеля, о том, как он страдает и как охотно дал бы вырвать себе зуб, но желает, чтобы его не трогали ни щипцами, ни, если это возможно, и рукой.
Чарпа ответил: «Дайте-ка, я взгляну». Когда же он дотронулся до зуба рукой, больной испустил ужасный крик.
Увидав, как он мечется, Чарпа предложил: «Предоставь сделать это мне, и я вырву тебе этот зуб, не коснувшись его ни рукой, ни щипцами».
Тот ответил: «Сделай это, ради бога!»
Не выходя из кузницы, Чарпа послал своего подручного купить дратву, которою тачают башмаки, и когда тот вернулся, Чарпа говорит больному: «Возьми эту бечевку, сделай на конце ее мертвую петлю и осторожно накинь ее на твой зуб».
Тот с большим трудом исполнил это. Затем Чарпа сказал: «Дай мне другой конец», и, взяв этот конец в руку, привязал его к поднаковальне и сказал: «Затяни петлю, которая держит зуб».
Когда же он это сделал, Чарпа сказал: «Стой теперь спокойно, а я сейчас прочитаю одну молитву, и тогда твой зуб сразу выскочит». И он стал шевелить губами, словно читая молитву, а тем временем лемех накалялся на огне. Когда Чарпа увидел, что он достаточно раскалился, он вытащил его из огня и подскочив с ним к больному с лицом, какое бывает у сатаны, и, делая вид, что хочет бросить ему в лицо лемех, вскричал: «Какой зуб больной и какой здоровый? Раскрой шире рот!»
А тот, чей зуб был в мертвой петле, страшно перепуганный, вдруг откинулся назад, собираясь бежать, так что зуб повис на наковальне. Приятель Алессандро, совсем опешивший, пощупав у себя во рту и не находя зуба, сказал, что, конечно, никто и никогда еще не видал такого необычайного способа и что не было никакой боли, разве только испуг перед этим лемехом, и что он и не почувствовал, как зуб выскочил. Алессандро расхохотался и, обратясь к своему приятелю, спросил: «Думал ли ты, что этот кузнец окажется таким хорошим зубодером?»
Друг его, еще не пришедший в себя, ответил: «Я боялся пары щипцов, а этот вытащил зуб лемехом. Как бы там ни было, а я избавился от больших мучений».
И, чтобы отблагодарить кузнеца, он в следующее воскресенье угостил его, а вместе с ним и Алессандро, хорошим обедом.
Это был удивительный и превосходный способ, который, посредством величайшего испуга, заставил не только не думать о меньшем зле, но даже и совсем забыть о нем. Больной, не испытав никакой боли, оказался совсем здоровым. Ничто так не подбадривает людей, как страх, и я, писатель, уже видел тому доказательство на некоем подагрике, который долгое время не мог ходить, так что его всегда носили. Но однажды он сидел посреди улицы в свсей тележке, когда один из его коней наскочил на него сзади, и тогда тот, у кого и руки и ноги были поражены подагрой, схватил ручки тележки и сделав вместе с ней прыжок, бросился в сторону, а бежавший конь проскакал мимо.
Другой подагрик, не весь пораженный болезнью, но сильно от нее страдавший и лежавший в кровати, был посланником в одной из областей Ломбардии. В ней вспыхнуло восстание, народ вооружился и с криками требовал его смерти; услышав это, подагрик, который и на кровати-то не лежал без ужасных жалоб, вдруг быстро соскочил с нее и, выбежав на лестницу дома, пробежал изрядный конец до церкви братства Фра Минори, похожий не столько на подагрика, сколько на берберийского жеребца или на гончую собаку. Он спас свою жизнь и долгое время после этого не испытывал болей от подагры, тогда как раньше они мучили его ежедневно.
Так «опасность заставит скакать и старушку».
Новелла 168
Мне снова приходится вернуться к медицине и к маэстро Габбадео, о котором было рассказано в одной из предыдущих новелл.
В одной деревне, в округе Прато, жил крестьянин крепкого от природы сложения, по имени Аттиччато,[466] которому, когда он в середине июля обмолачивал бобы, один из них влетел в ухо. Желая извлечь его своими толстыми пальцами, он, чем больше старался вытащить его, тем больше загонял внутрь, почему он и был вынужден обратиться к лекарю Габбадео: тот, увидя его, сказал: «Кто решил лечиться, не должен трусить, хотя бы ему и было больно».
Крестьянин ответил: «Делайте, что хотите, только вытащите его!»
Тогда маэстро, который был человеком большим и сильным, сделал вид, что смотрит то в одно, то в другое ухо, выждал немного, заставил его идти и дал ему по той стороне, где не было боба, такого здоровенного тумака, что крестьянин упал на землю на тот бок, где был боб. От падения и удара боб выскочил из уха. Крестьянин, получивший удар, жаловался на тумак и на падение, но и не подумал о бобе. Тогда маэстро Габбадео сказал: «Дай-ка я взгляну на твое ухо!» Крестьянин, жалуясь, показал его, и маэстро увидел, чтоб боб из него выскочил. Крестьянин продолжал жаловаться на здоровенный удар, который он получил, но маэстро Габбадео заметил ему: «Глупец! Разве ты не знаешь: когда что-нибудь попадает в ножны, ты их вертишь и колотишь по ним, пока то, что там сидит внутри, не выскочит? Так пришлось мне сделать и с тобой. Чтобы боб выскочил из уха, я должен был ударить с обратной стороны: ты упал „а землю, тут боб и выскочил. Другие лекари держали бы тебя целый месяц, пачкали бы тебя мазями и на это ушел бы весь твой урожай. Иди и старайся, чтобы все шло хорошо, и, когда увидишь, что дело обошлось, принеси мне пару каплунов“.
