Алан-Рене Лесаж - Похождения Жиль Бласа из Сантильяны
— Ну, вот, Жиль Блас, теперь ты видишь, какой образ жизни мы ведем. Мы не перестаем веселиться; ненависть и зависть к нам не закрадываются; никакой свары между нами не бывает, и живем мы согласнее любых монахов. Тебе предстоит здесь очень приятная жизнь, дитя мое, — продолжал он, — ибо не станешь же ты казниться тем, что находишься среди разбойников; по крайней мере, я не считаю тебя таким дураком. А разве другие люди живут иначе? Нет, друг мой, каждый стремится присвоить себе чужое добро; это желание присуще всем, разница — только в приемах. Например, завоеватели отнимают у своих соседей целые государства. Знатные лица берут в долг без отдачи. Банкиры, маклеры, приказчики и все торговцы, как крупные, так и мелкие, не слишком совестливы. Не стану говорить о судейских: всем известно, на что они способны. Надо, однако, признаться, что они человеколюбивее нас, ибо мы нередко лишаем жизни невинных, они же иногда дарят жизнь даже тем, кто достоин казни.
ГЛАВА VI
После этой апологии своей профессии атаман разбойников улегся в постель, а я вернулся в залу, убрал со стола и привел все в порядок. Затем я пошел на кухню, где Доминго — так звали старого негра — и сеньора Леонарда ужинали, поджидая меня. Хотя я не чувствовал никакого аппетита, однако не преминул к ним подсесть. Есть я не могу, и так как у меня были веские основания выглядеть печальным, то обе сии достойные друг друга фигуры принялись меня утешать, однако же такими речами, которые скорее были способны ввергнуть меня в отчаяние, нежели утолить мою скорбь.
— Чего вы печалитесь, сын мой? — говорила старуха. — Вам скорее надлежало бы радоваться, что вы находитесь здесь. Вы молоды и, как видно, легковерны, — живя в свете, вы скоро сбились бы с пути. Там, без сомнения, нашлось бы немало распутников, которые соблазнили бы вас на всякого рода непристойные дела, тогда как здесь ваша добродетель находится в защищенной гавани.
— Сеньора Леонарда права, — заметил старый негр серьезным тоном. — К сему можно еще добавить, что в мире нет ничего, кроме напастей. Возблагодарите всевышнего, друг мой, за то, что вы сразу избавились от всех житейских опасностей, затруднений и печалей.
Пришлось спокойно выслушать эти речи, ибо я не выиграл бы ничего, если бы стал за них сердиться. Не сомневаюсь даже, что, обнаружь я свой гнев, это только подало бы им повод посмеяться надо мной. Наконец, основательно выпив и закусив, Доминго удалился к себе на конюшню. Леонарда тотчас же взяла светильник и провела меня в погреб, служивший кладбищем для разбойников, умиравших своею смертью, где я узрел жалкое ложе, которое более походило на гроб, нежели на постель.
— Вот ваша спальня, — сказала она, ласково взяв меня за подбородок. — Юноша, место которого вам выпало счастье заступить, спал тут, пока жил среди нас, и продолжает покоиться здесь и после своей кончины. Он дал смерти похитить себя во цвете лет; не будьте таким простаком и не следуйте его примеру.
С этими словами она вручила мне светильник и вернулась на кухню. Поставив его наземь, я бросился на свое печальное ложе не столько с намерением вкусить ночной отдых, сколько для того, чтоб всецело отдаться своим размышлениям.
«О небо! — воскликнул я, — есть ли участь горше моей? Они хотят лишить меня солнечного света, и, точно недостаточно того, чтобы быть заживо погребенным в восемнадцать лет, я вынужден еще прислуживать ворам, проводить дни среди грабителей, а ночи с мертвецами».
Мысли об этом, казавшиеся мне весьма тягостными и действительно бывшие таковыми, заставили меня проливать горючие слезы. Стократ проклинал я намерение своего дяди отправить меня в Саламанкский университет; я раскаивался в своем страхе перед какавелосским правосудием и был готов подвергнуться пытке. Но, рассудив, что извожу себя напрасными сетованиями, я стал обдумывать средство убежать и сказал сам себе:
«Неужели отсюда невозможно выбраться? Разбойники спят; стряпуха и негр вскоре последуют их примеру; не удастся ли мне, пока они почивают, разыскать с помощью светильника ход, по которому я спустился в этот ад. Пожалуй, у меня не хватит сил, чтоб поднять трап над входом. Однако попытаемся: пусть у меня впоследствии не будет причин попрекать себя. Отчаянье придаст мне сил, и, быть может, попытка окажется удачной».
Таков был грандиозный план, задуманный мною. Как только мне показалось, что Леонарда и Доминго заснули, я поднялся со своего ложа. Я взял светильник и, препоручив себя всем блаженным угодникам, вышел из погреба. Не без труда разобрался я в извилинах этого нового Лабиринта. Все же я добрался до ворот конюшни и наконец увидел желанный коридор. Иду, продвигаясь вперед по направлению к трапу, испытывая радость, смешанную со страхом… но — увы! — посреди коридора натыкаюсь на проклятую железную решетку с прочным запором и со столь частыми прутьями, что я с трудом могу просунуть сквозь них руку. Я оказался в весьма глупом положении, столкнувшись с этим новым препятствием, которого входя не заметил, так как решетка тогда была открыта. Я все же ощупал прутья. Затем я обследовал замок и даже попытался его взломать, как вдруг пять или шесть здоровенных ударов бычачьей жилой обожгли мне спину. Я испустил такой пронзительный крик, что подземелье загудело, и, тотчас же обернувшись, увидел старого негра в рубашке, который держал в одной руке потайной фонарь, а в другой карательное орудие.
— Ах, шельменок! Ты собрался дать тягу? О, не думай, что можешь меня перехитрить: я отлично все слышал. Ты ожидал, что решетка будет открыта, не правда ли? Знай же, друг мой, что она впредь всегда будет на запоре. Если мы уж захотим удержать здесь кого-либо насильно, то он должен быть похитрей тебя, чтоб выбраться отсюда.
Тем временем мой крик всполошил двух-трех разбойников. Вообразив спросонок, что на них нагрянули стражники Священного братства, они вскочили и стали громко сзывать своих товарищей. В мгновение все — на ногах. Они хватают шпаги и карабины и, полуголые, бросаются к тому месту, где мы стояли с Доминго. Не успели они, однако, узнать о причине всполошившего их крика, как тревога сменилась взрывами смеха.
— Как, Жиль Блас, — сказал разбойник-расстрига, — ты не пробыл с нами шести часов, а уже хочешь уходить? Видимо, ты не любишь жить вдали от мира. Что бы ты делал, если б был картезианцем? Ступай спать. На сей раз ты отделаешься ударами, которыми угостил тебя Доминго, но если ты снова попытаешься бежать, то, клянусь святым Варфоломеем, мы живьем сдерем с тебя кожу.
С этими словами он удалился. Остальные разошлись по своим покоям, хохоча от всей души над моей попыткой улизнуть от них. Старый негр, весьма довольный своим подвигом, вернулся к себе на конюшню; я же снова отправился в склеп, где провел остаток ночи в слезах и вздохах.
ГЛАВА VII
В первые дни я думал, что умру от терзавшей меня печали. Я влачил полуживое существование, но, наконец, мой добрый гений надоумил меня притвориться. Я прикинулся менее грустным, начал смеяться и петь, хотя не питал к тому ни малейшей охоты; словом, я взял себя так в руки, что Леонарда и Доминго попались на эту удочку. Они решили, что птичка начинает привыкать к клетке. Разбойники вообразили то же самое. Наливая им вино, я делал веселое лицо и вмешивался в их разговор, когда находил случай вставить какую-нибудь шутку. Они не только не сердились за такие вольности, но даже находили их забавными.
— Жиль Блас, — сказал мне атаман, когда я как-то вечером смешил их, — ты хорошо сделал, друг мой, что прогнал тоску; я в восторге от твоего веселого нрава и тонкого ума. Человека с первого взгляда не раскусишь; никогда бы не подумал, что ты такой остряк и весельчак.
Остальные тоже осыпали меня кучей похвал и убеждали не менять благожелательных чувств, которые я к ним питал. Словом, разбойники, казалось, были столь довольны мною, что, воспользовавшись благоприятным случаем, я сказал:
— Сеньоры, позвольте мне раскрыть перед вами свою душу. С тех пор, как живу здесь, я чувствую себя совсем другим человеком. Вы освободили меня от предрассудков моего воспитания; сам того не замечая, я проникся вашим духом. Мне полюбилось разбойничье ремесло, и нет у меня более горячего желания, чем удостоиться чести стать вашим собратом и делить с вами опасности походов.
Вся честная компания радостно приветствовала эту речь. Благое мое намерение было одобрено, но разбойники единогласно постановили оставить меня еще некоторое время в прежней должности и испытать мои способности; затем я должен был выйти на промысел, после чего они готовы были удостоить меня звания, которого я добивался, ибо, как говорили они, нельзя отказать молодому человеку, выказывающему столь похвальные наклонности.
