Себастиан Брант - Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги"

Вот вам дурак библиофил:
Он много ценных книг скопил,
Хотя читать их не любил.

— На корабле, как посужу,
Недаром первым я сижу:
Скажите: «Ганс-дурак»{6}, и вмиг
Вам скажут: «А! Любитель книг!»
Хоть в них не смыслю ни аза,
Пускаю людям пыль в глаза.
Коль спросят: «Тема вам знакома?»
Скажу: «Пороюсь в книгах дома».
Я взыскан тем уже судьбой,
Что вижу книги пред собой.
Царь Птолемей{7} собрал подряд
Все книги мира, говорят.
Весьма гордился Птолемей
Сокровищницею своей,
Но в грамоту не слишком вник —
И мало почерпнул из книг.

Я книги много лет коплю,
Читать, однако, не люблю:
Мозги наукой засорять —
Здоровье попусту терять.
Усердье к лишним знаньям — вздор
Кто жаждет их — тот фантазер!
Хоть неуч я, а все ж могу
В академическом кругу
Блеснуть словечком «item»[2]. Да,
Латынь, конечно, мне чужда.
Родной язык доступней, но
Я знаю: «vinum» есть «вино»,
«Cuculus» — олух, «sus» — свинья,
«Dominus Doctor»[3] — это я.
Но уши прячу, чтоб не счел
Меня ослом наш мукомол.

Дурак пред вами — скопидом.
Стяжать, стяжать любым путем —
Цель его жизни, счастье в том.

Дурак — добро копящий скряга,
Ему его добро не в благо.
Кому богатства он откажет,
Когда в свой час в могилу ляжет?
Но тот еще глупей стократ,
Кто промотать преступно рад
Все, что на время во владенье
Дано ему от провиденья.
А призовет господь к отчету —
Не будет снисхожденья моту.
Родне все отписав именье,
Глупец отверг души спасенье.
Боишься прыщика, глупец, —
Чесотку схватишь под конец!

Коль ты нечисто стал богат,
Ступай поджариваться в ад!
Наследник разведет руками,
И ни к чему надгробный камень
И щедрый дар на храм тому,
Кто в адскую низринут тьму.

Велел господь: «Последний грош
Отдай, покуда ты живешь!»
Мудрец — не жадный раб мамоны,
Его мечта — не миллионы:
Он больше горд самопознаньем,
Чем богатейшим состояньем.

Был алчным златолюбцем Красс —
И золотом опился{8} раз.
Но, деньги в бездну моря бросив,
Кратет{9} был истинный философ.

Кто бренных ценностей взалкал —
Втоптал живую душу в кал!

Кто вечно только модой занят —
Лишь дураков к себе приманит
И притчей во языцех станет.

Что было встарь недопустимо,
Теперь терпимо, даже чтимо.
Считалось ведь не без причин,
Что борода — краса мужчин.
А ныне, кроме деревенщин,
Не отличишь мужчин от женщин:
На всех помада и румяна
(Раб Моды — та же обезьяна!),
И шея вся обнажена,
В цепях и в обручах она.
О, пленник Моды, до чего ж
Он на невольника похож!
Корзиной — волосы, кудряшки —
Как на овечке иль барашке.
Кто сушит голову в окне
На солнышке, кто при огне.
А вши — они не пропадут, —
Напротив, обретут приют
В несчетных складках сокровенных
Одежд моднейших, современных!
В кафтанах легких и в тяжелых,
Широкофалдных, долгополых,
В штанах, фуфайках и жилетах,
В пантуфлях, сапогах, штиблетах
Еврейский вкус царит опять!
Да, Мода то вперед, то вспять
Толкает нас неугомонно,
Свидетельствуя, что мы склонны
Всегда бродить туда-сюда
Путем порока и стыда.
Всесильна Мода, говорят.
И вот на ней другой наряд —
Кургузый, чуть не до пупа!
Но модников толпа глупа.
Позор вам, немцы! Прихоть Моды
Противна замыслам природы:
Что сокровенным быть должно,
То Модою обнажено.
Но есть всему пределы, сроки —
Страданьем платят за пороки.
Раб Моды иль ее раба,
И вас не пощадит судьба!

Вот-вот я в гроб уже сойду
Иль к живодеру попаду,
Но с глупостью живу в ладу.

Хоть стал я дряхлым стариком,
Слыву, однако, дураком:
Столетний глупенький младенчик,
Показываю свой бубенчик
Мальчишкам несмышленым я
(Сильна над ними власть моя!),
Мое ученье — им в забаву,
А я стяжать желаю славу.
В рай с этим не войдешь, о нет!
Пример мой плох и плох совет.

Чему учен, тому учу,
Однако быть в чести хочу,
Осмелюсь даже тем похвастать,
Как посрамлен бывал я часто
И уличался в странах дальних
В делах не очень-то похвальных.
Да, воду я люблю мутить
И не перестаю чудить,
А где не справлюсь я никак,
Поможет сын мой — Ганс-дурак.
Я за него не беспокоюсь —
Меня сынок заткнет за пояс!
Он дурью жив, он ею дышит, —
Дай срок — весь мир о нем услышит.
«Вот, скажут, истинный дурак:
Отец в сравненье с ним — сопляк!
Он так еще себя проявит,
Что весь дурацкий флот прославит!»
Отцам утеха на том свете,
Когда их тут сменяют дети!

Так нынче повелось в народе,
Что старость с мудростью в разводе.
А сколь чиста у старцев совесть,
Нам скажет о Сусанне повесть{10}
И о ее клеветниках —
Двух похотливых стариках.

Старик-дурак себя погубит,
Коль он порок и кривду любит.

Все те, кто озорства ребят
Не замечают, словно спят, —
Бед натерпевшись, возопят.

Глупцов глупей, слепцов слепей
Те, кто не воспитал детей
В порядочности, в послушанье,
Не проявив забот и тщанья,
Чтоб, как без пастыря ягненок,
С пути не сбился их ребенок.
И пусть — в дурной игре повинный —
Сам папенька с невинной миной
Не говорит: «Всех создал бог, —
Исправишь ли того, кто плох?»
Неправда! Учится ребенок
У мудрого отца с пеленок.
(Кто думает не так — дурак,
Ребенку и себе он враг!)
Все на лету хватают дети,
Соблазну попадая в сети.
Гнуть деревце ты можешь смело,
Пока оно не повзрослело,
А взрослое пригнул — сломалось!
Накажешь розгой… ну, хоть малость,
И смотришь — дурь из шалуна
Безбольно выгнала она.
Лишь строгостью добьешься толка:
Сорняк пророс — нужна прополка.

Жил праведно библейский Илий{11},
Но сыновья его грешили,
За что, покаран богом строго,
Он претерпел страданий много —
И умер в горе безутешном,
К сынам своим приравнен грешным.
Ах, дать бы юношам сегодня
Учителей поблагородней,
Как Феникс{12} — тот, кого Пелей
Из сонмища учителей
Избрал для сына, Ахиллеса,
Дабы не вырастить балбеса!
Обрыскал Грецию Филипп{13} —
И к Аристотелю прилип,
Чьим был учителем Платон,
Кто сам Сократом был учен.
Да, Аристотель, знанья солнце,
Учил героя Македонца{14}!
Но современные отцы,
Отцы — скупцы, глупцы, слепцы —
Таких учителей находят,
Что время только зря изводят,
Готовя из учеников
Невежд, повес и дураков.
И то добро, коль неуч тот
Не полный — только полу… скот!

Тут, право, нечему дивиться:
От дурака дурак родится!
Но вы расплатитесь за это,
Когда ваш сын, как муж совета,
На столь почетном сидя месте
Блюстителя морали, чести,
Не раз почувствует в смущенье
Свое дурное обученье.
И поделом отец тогда
Сгорит от позднего стыда
И сожаленья: ведь не шутка —
Признаться, что взрастил ублюдка.
Посмотришь: этот — богохул,
Другой ударился в разгул,
Тот шляется по девкам, кутит,
Нечистые делишки крутит,
Четвертый, стыд забыв и страх,
Гляди, продулся в пух и прах!
Так с недорослями иными
Бывает, пустопродувными,
Которых с детства на беду
Не учат знаньям и труду,
Отдав учителям дешевым —
Невежественным, бестолковым.
А нравственность, влеченья, знанья
Зависят лишь от воспитанья.

Происхождению — почтенье,
Но сам ты — что? Происхожденье
Тобой не приобретено.
Богатство — тоже благо, но
Что есть оно? Судьбы каприз:
Прыжки мяча то вверх, то вниз!
И в славе — сладость, но она
Так ненадежна, неверна.
Прельщает тела красота,
Минула ночь — прощай, мечта!
Здоровье — клад, но с древних пор
Хворь начеку, как ловкий вор.
И сила — драгоценный дар,
Но где она, когда ты стар?!

Все преходяще, быстротечно,
И лишь наука долговечна.
Спросил Сократа Горгий{15} встарь:
Был счастлив ли персидский царь,
Что в мире слыл владык владыкой,
Всесильем власти превеликой?
Сократ сказал: «А был ли он
В вопросах этики силен?»
Да, ни в богатстве, ни во власти
Нет без морали людям счастья.