Кристьен де Труа - Средневековый роман и повесть
О, сжалься! Боль ее уйми
И смилуйся над ней, всевышний!..
Но вечно плакать ‑ труд излишний.
Коль хочешь вовремя спастись,
Без хитрости не обойтись.
Порою хитрость ‑ та же сила…
И вот схитрить она решила:
«Сын просит дать ему коня?
Что ж, он получит от меня
Коня ‑ то бишь, слепую клячу
И шутовской наряд в придачу,
А в одеянье дурака
Узнает он наверняка
Толпы насмешки и побои:
Мол, коли шут ‑ не лезь в герои!..
И ненаглядный мальчик мой
Сам в страхе кинется домой…»
Так поступить она решила
И в тот же вечер сыну сшила
Из мешковины балахон,
Подобье неких панталон
И туфли из телячьей кожи,
Что и на туфли не похожи,
Да с погремушками колпак,
Что скажешь? ‑ вылитый дурак!..
В путь уходил он на рассвете.
«О мой единственный на свете,
Сказала мать, прильнув к нему,
В дороге трудно одному,
Но с темными людьми не знайся,
Коварных бродов опасайся,
Друзей фальшивых избегай,
А добрым людям помогай.
Коль старца мудрого ты встретишь,
Его с почтеньем поприветишь,
Он верный даст тебе совет.
Внемли: в упрямстве толку нет!
А вспыхнет девичье сердечко,
Возьми заветное колечко,
Но обижать ее не смей.
Не оскверни души своей
Поступком, помыслом греховным.
Бог не простит таких грехов нам.
И навсегда запомни, сын:
Похитил гордый Леелин
Два княжества твоих великих.
Виновен он в бесчинствах диких:
Убит отважный Туркентальс,{174}
Горит Валезия, Норгальс{175}
Войсками вражьими захвачен.
Сей счет кровавый не оплачен,
И в рабстве стонет твой народ
Под гнетом пришлых воевод!..»
Воскликнул мальчик, не робея:
«Копьем своим клянусь тебе я
Врагу пощады не давать,
Коль доведется воевать!..»
Едва за дымкою тумана
Он скрылся хмурым этим днем,
Как в материнском сердце рана
Смертельным вспыхнула огнем.
И, словно в сердце сталь вонзая,
Ее пронзила боль сквозная,
В груди дыханье заперла.
И Герцелойда умерла,
Страдая без родного чада.
Любовь спасла ее от ада.
И пусть посмертная хвала
Сей образ светлый окружает
И Герцелойду провожает
Наш вздох: «Ты матерью была!..»
. .
А мальчик, волею небес,
Въезжает в Бразельянский лес.{176}
Он у ручья остановился,
Который черной змейкой вился.
Не то что конь ‑ петух и тот
Такой ручей перешагнет.
Но мальчик слыхивал, что в воду
Опасно лезть, не зная броду.
Иль не наказывала мать
Коварных бродов избегать,
Притом воды страшиться мутной?
И вот, усталый, бесприютный,
Весь день наш бедный дуралей
Искал водицы посветлей,
Покуда не увидел мели
И снова устремился к цели,
Как вдруг на правом берегу
Шатер приметил на лугу,
Богатым бархатом обшитый
Да кожаным чехлом покрытый,
Чтоб дождь сквозь крышу не проник…
Наш мальчик скачет напрямик
К шатру, где сладко, как богиня,
Спала младая герцогиня
Необычайной красоты.
Сон обвевал ее черты,
Но и во сне была она
Амуром вооружена:
Пылают знойные ланиты,
Уста ее полуоткрыты,
А зубки дивной белизны,
Как из жемчужин созданы.
(Ешутой{177} герцогиню звали…)
Меня, увы, не целовали
Столь бесподобные уста,
О чем тужу я неспроста…
Сползло соболье покрывало
И перси чуть приоткрывало.
Тут на ее руке кольцо
Увидел юный наш скиталец
И ухватил ее за палец,
Припомнив матери словцо
Насчет заветного колечка.
Ну, что за глупая овечка!..
Немалый вышел перепуг,
Когда она, очнувшись вдруг,
Узрела возмущенным взглядом
Сего юнца с собою рядом.
«Позвольте! Кто вы и откуда?!
Немедля прочь! Иль будет худо!
Гляжу, да вы и впрямь наглец!
Кто дал вам право, наконец,
Врываться к благородной даме?!
Да понимаете ль вы сами,
Что вы попали не туда?..»
Но глупый мальчик ‑ вот беда!
Не говоря дурного слова,
Над нею наклонился снова,
Ее в уста поцеловал,
С ее руки кольцо сорвал
И вдруг промолвил громогласно:
«Как быть? Я голоден ужасно!..»
«Ах, не меня ль вы съесть хотите?
У вас на это хватит прыти,
Смеясь, воскликнула она.
Но если вы не привереда,
У нас осталось от обеда
Немного хлеба и вина
И жареные куропатки…
Мы здесь, в лесу, живем в достатке.
Прошу вас оказать мне честь…»
И тут наш мальчик начал есть!..
Он ел так смачно, пил так жадно,
Проголодался он изрядно,
За кубком кубок осушал
И уходить не поспешал.
Хозяйка молвила в смущенье:
«Благодарю за посещенье,
Однако знайте, милый друг,
Вот‑вот вернется мой супруг
Орилус де Лаландер{178} смелый,
И коль вам жизнь не надоела,
Прошу кольцо мое вернуть
И поскорей собраться в путь».
Мальчишка дерзко рассмеялся:
«Вот уж кого не испугался!
Но если тень падет на вас,
Готов я скрыться хоть сейчас!..»
И он отвесил ей поклон
И с драгоценною добычей
Без дозволенья вышел вон
(Нарушив рыцарский обычай).
. .
Домой спешит Орилус важный,
Закончив ратные труды.
Вдруг незнакомые следы
На мураве он видит влажной…
В шатер вбегает к герцогине,
Кричит Орилус: «Черт возьми!
Клянусь, что нового ami{179}
Вы тайно привечали ныне!
О, сколь жестоко я наказан,
Хоть всей душой был к вам привязан,
Но, благородства не ценя,
Вы опозорили меня!
О, я с ума сойду от боли!
Мне ль выступать в постыдной роли
Обманутого дурака?!
Нет! Пусть скорей моя рука
По воле господа отсохнет,
Чем месть в груди моей заглохнет!..»
Она промолвила в ответ:
«Сколь горько слышать сей навет!
Всему виной ‑ ваш нрав горячий!..
Какой‑то дурень, шут бродячий,
В наряде явно шутовском,
Ко мне в шатер проник тайком
И, не сказавши ни словечка,
Сорвал с руки моей колечко.
Затем, немного закусив,
Сбежал виновник злоключенья
В своем дурацком облаченье.
Не скрою: мальчик был красив
И статен, бог его помилуй…»
Воскликнул герцог с новой силой:
«Мне все понятно наконец!
Вскружил вам голову юнец!
Мое вы осквернили ложе!..»
Она промолвила: «О боже!
Ужель бродячему шуту
Свою отдам я чистоту?»
. .
. .
И герцог молвил герцогине:
«Вы преисполнены гордыни,
Но вашу спесь я поубавлю,
От воздыхателей избавлю,
И жить вы будете в беде,
На черством хлебе и воде!
Забыв любовные объятья,
Носите нищенские платья.
И в виде нищенки убогой
Вы на кобыле хромоногой
Поскачете за мною вслед!
И вам домой возврата нет,
Пока непрошеному гостю
Я не пересчитаю кости!..»
Благоразумию назло,
Он изрубил мечом седло,
Что в дни счастливые, бывало,
Коня Ешуты украшало…
И герцог рек: «Теперь ‑ в погоню!
Я нечестивца урезоню!
Будь человек он иль дракон,
Зверь с огнедышащею пастью,
Я разорву его на части!»
Что ж. Слово герцога ‑ закон…
И тут жена как зарыдает!
Не за себя она страдает;
Ей не себя ‑ супруга жаль.
Ей тяжела его печаль.
Все претерпеть она готова
И даже рада умереть,
Чтоб ревностью жестокой впредь
Не мучить мужа дорогого!..
(И я с Ешуты грех снимаю,
Хотя прекрасно понимаю,
Что гнев всех женщин призову
На бедную свою главу.)
Меж тем, не зная ни о чем,
Герой спешит своим путем.
Кого в дороге он ни встретит,
С почтеньем юноша приветит:
«Моя возлюбленная мать
Мне так велела поступать!..»
В своем неведенье счастливом
Он скачет над крутым обрывом.
Вдруг женский голос слышит он.
Не голос, нет! Протяжный стон,
Вопль ужаса невероятный,
Плач о потере безвозвратной…
Сигуна{180} ‑ то она была,
Полубезумная, рвала
Свои распущенные косы…
Здесь содрогнулись бы утесы:
В ее объятьях труп лежал.
А безутешный голос звал:
«Мой князь! Мой Шионатуландер!{181}
Свою Сигуну ты забыл!..»
«Кто друга вашего убил?»
«Орилус! Герцог де Лаландер!..»
Он молвил: «Да хранит вас бог!
Но чем, скажите, я бы мог
Помочь ужаснейшему горю?
Хотите, я коня пришпорю
И, где б то ни было, найду
Того, кто вам принес беду,
Чтоб с ним сразиться в поединке?
Не мне ль приказывала мать
В несчастье людям помогать
И чутким быть к любой слезинке?..»
. .
Она сказала: «Мальчик мой,
Сколь дорог мне твой нрав прямой!
В себе соединяешь ты
Всю кротость детской доброты
С порывами бойца святыми!
Так назови свое мне имя,
Чтоб пожелать тебе удачи!..»
На это юноша сказал:
«Bon fils, cher fils, beau fils»… Иначе
Меня никто не называл».
Сигуна сразу поняла,
Кого судьба к ней привела:
То имя было ей знакомо…
И все же наступает срок,
Чтобы с последующих строк
Горой наш звался по‑иному…
«Твое прозванье ‑ Парцифаль!{182}
Оно в веках тебя прославит:
Насквозь врага пронзает сталь,
Насквозь любовь сердца буравит.
Узнай, потомок королей,
Что сердце матери твоей
Любовь к тебе избороздила.
Ах, так судьба определила,
Чтобы родитель твой ‑ король
Принес отчаянье и боль
Ее душе, безмерно кроткой.
Без хвастовства тебе скажу:
Была мне Герцелойда теткой…
Отец твой ‑ родом из Анжу,
Мать ‑ валезийская испанка
Тебе однажды жизнь дала
В прекраснейшем Конвалуа…
Но ведома ль тебе изнанка
Роскошной жизни королей:
Коварство, зависть ‑ смерти злей.
Властитель славного Норгальса,
Узнай, что верный твой вассал
Князь Шионатуландер пал
При обороне Кингривальса{183}
Твоей столицы, где народ
Лишь твоего прихода ждет.
Два злобных рыцаря, два брата,
Жрецы насилья и разврата,
Тебе грозят… Из них один
Надменный рыцарь Леелин,
Другой ‑ Орилус знаменитый…
Здесь пред тобою ‑ князь убитый.
Копьем Орилуса пронзен,
Ах, он при жизни был казнен
Моей холодностью чрезмерной.
Он нам обоим друг был верный.
Погиб он ради нас двоих…
Прости, несчастный мой жених!
Сколь рано ты со мной расстался!
Мне в женихи мертвец достался!
Самой мне умереть пора!..»
«О драгоценная сестра,
Воскликнул мальчик потрясенный,
Клянусь норгальскою короной,
Что заодно с тобой скорблю!
Я негодяев истреблю!
Они заплатят головою
За твой неутолимый плач!..
(Он был так молод, так горяч,
В нем чувство зрело боевое!)
Скажи мне, как найти их след?..»
Но, опасаясь новых бед,
Сигуна мальчика послала
На запад, а не на восток!
Где средь нехоженых дорог
Его бы смерть подстерегала.
По направленью на Бретань
Дорогой едет он мощеной.
Кругом ‑ народ, куда ни глянь.
Купец и рыцарь, пеший, конный
Навстречу юноше спешат.
Он каждого приветить рад,
По материнскому совету
Стремясь душой к добру и свету…
Но вот и вечер наступил.
Наш мальчик выбился из сил.
Вдруг рядом хижину он видит.
Неужто мальчика обидит
Живущий в хижине рыбак?
Скажите, разве не пустяк
Порой ненастною, вечерней,
Впустить озябшего в свой дом?..
Но никогда мы не поймем
Жестоких нравов подлой черни!..
Рыбак кричит ему в ответ:
«Жди год, жди два, жди тридцать лет,
Здесь не пожрешь на даровщину!
Уж не тебя ли, дурачину,
Я должен потчевать винишком?
Иль враг я собственным детишкам?
Весь век живя своим трудом,
Мы никому не подаем…
Но кто мне денежек подкинет,
Как лучший друг, мной будет принят.
Ну, доставай свой кошелек!..»
И тут наш юноша извлек
Кольцо божественной Ешуты.
Крестьянин ахнул: «Фу‑ты ну‑ты!»
И, весь дрожа, заговорил:
«Ах, чудо‑мальчик! Как ты мил!
Вот уж красавец так красавец,
Мечта прелестнейших красавиц,
Мой дом открыт тебе всегда!
Питье найдется и еда,
Перинка мягкая из пуха!..
А ну, готовь постель, старуха!..»
Наш друг сказал: «Я не шучу,
Тебе я щедро заплачу,
Уж больно есть и пить хочу я
И у тебя переночую.
А завтра, рано поутру,
Ты мне к Артурову двору
Дорогу верную покажешь».
«Все будет так, как ты прикажешь,
Сказал рыбак. ‑ Уж как‑нибудь
Мне хорошо известен путь
К дворцу великого Артура…
Твой гордый взгляд, твоя фигура,
Речь, благородна и смела,
Как раз ‑ для Круглого стола…»
И вот, часу примерно в пятом,
Наш мальчик, вместе с провожатым,
Спешит к Артуру во дворец…
Гартман фол Ауэ,{184} ты, певец,
Гиневре{185} верный и Артуру,
Прошу тебя: не вздумай сдуру
Обидеть друга моего!
Зря выражает торжество
Твоя ехидная улыбка.
Мой друг ‑ не арфа и не скрипка,
Чтобы могли играть на нем!
Эй, Гартман! Не шути с огнем!
Не то я сам твою Эниту{186}
И мать Эниты ‑ Карснафиту{187}
При людях насмех подниму!
Хоть и слыву я острословом,
Но ранить друга острым словом
Я не позволю никому!..
Но вот они въезжают в Нантес.{188}
Рыбак сказал: «Вы тут останьтесь,
А мне ‑ я сам тому не рад
Никак нельзя в престольный град.
Того закон не дозволяет.
По шее страж накостыляет
Иль кто другой намнет бока,
Едва увидит мужика.
Что ж… Ворочусь к своей хозяйке…»
Так скрылся с глаз простолюдин,
А бедный юноша, один,
Рысцой поехал вдоль лужайки.
Дворцовых нравов он не знал,
Галантным не был кавалером,
И Карвеналь{189} не обучал
Его изысканным манерам.
Одежд он пышных не носил,
Не слыл любимчиком удачи
И в шутовском плаще трусил
На неуклюжей, тощей кляче.
(Да, не таким когда‑то в свет
Вступал могучий Гамурет.)
Вдруг рыцарь перед ним возник,
Сияя, словно месяц ясный.
То был ‑ скажу вам ‑ Итер Красный,{190}
Один из доблестных владык…
Явился он в доспехах алых,
На рыже‑огненном коне.
Глаза горят. Лицо в огне.
Шишак ‑ в рубинах и в кораллах.
Великолепный плащ на нем
Багровым светится огнем.
Как кровь, красно его копье.
Меч красной краскою покрашен
(Белеет только лезвие).
Прекрасен облик. Взор бесстрашен.
Что жаркий пламень, кудри рыжи…
Подъехав к юноше поближе,
Он на почтительный поклон
Поклоном дружеским ответил.
И тут, немало изумлен,
Наш путешественник приметил
В руке у рыцаря бокал,
Что красным золотом сверкал…
Неужто с Круглого стола
Рука предерзкая взяла
Бокал, украшенный портретом,
Пылавший ярко‑красным цветом?
И рыцарь молвит: «Друг мой юный,
Видать, обласкан ты Фортуной
И самой чистою из жен
Для славных подвигов рожден.
О, как же ты красив и статен!
Ты будешь славен, будешь знатен,
Ты создан волею творца,
Чтоб, ранив женские сердца,
Их дивным исцелять бальзамом
В служении прекрасным дамам.
Любовь бурлит в крови твоей.
Сейчас ты въедешь в город сей
И явишься к Артуру вскоре…
Увы, я нахожусь с ним в ссоре:
Земля захвачена моя.
Так доложи ему, что я,
Его двоюродный племянник,
Судьбой обиженный изгнанник,
Готов к последнему суду.
Скажи, что я турнира жду,
Где будет назван победитель.
Нет, я не вор, не похититель
И не какой‑нибудь беглец.
Придя к Артуру во дворец,
Схватил я этот кубок дядин.
Поверь, он не был мной украден.
Я этот кубок взял в залог,
Покуда не вернут мне землю.
Я приговор любой приемлю.
Но знай, ‑ тому свидетель бог!
Гиневре милой ‑ о, проклятье!
Случайно пролил я на платье
Из кубка красное вино…
Там было рыцарей полно,
И все, кто находились в зале,
Позор мой страшный наблюдали.
Вот чем душа уязвлена!..
Коль на меня обозлена
Прекраснейшая королева,
Скажи: нет повода для гнева.
Ее обидеть не хотел
Тот, чей столь горестен удел…
И все ж одно мне непонятно:
Ужели кубок свой обратно
Артур не хочет получить?
Так из чего ж он станет пить?
Неужто и на самом деле
Мужи Артура оробели
И не решаются со мной
Вступить сегодня в смертный бой
Во имя возвращенья кубка?
Мне тягостна сия уступка!..»
Узнав об этом приключенье,
Тотчас исполнить порученье
Наш добрый юноша решил
И въехать в город поспешил,
Чтоб встретиться с Великим Мужем…
За незнакомцем неуклюжим,
Крича, бежала детвора.
Почти из каждого двора
Народ валил на площадь валом,
Смеясь над бедным нашим малым.
Он сквозь толпу едва пробился.
Но тут пред мальчиком явился
Красавец юный ‑ Иванет.{191}
«Господь храни вас много лет!
Мне матушка моя велела
Любое доблестное дело
Таким приветом начинать.
Я рыцарем желаю стать
И только этим озабочен!
Поэтому прошу вас очень
Скорей кого‑нибудь найти,
Кто б мог меня произвести
Немедля в рыцарское званье…
Как мне проникнуть в это зданье,
К героям Круглого стола?
Скажите, вы из их числа?..»
Рек Иванет: «А ну, идем.
Сейчас мы, друг, с тобой найдем,
Кого ты ищешь не напрасно!»
И в зал, разубранный прекрасно,
Они вступили… За столом
Гиневра рядом с королем
Средь знатных рыцарей сидела.
Наш мальчик, преступив порог,
Воскликнул: «Да хранит вас бог!
Так матушка моя велела
Приветить старших всякий раз…
Но все же: кто король средь вас?
Я доложить ему обязан,
Поскольку честным словом связан,
О бедном рыцаре одном.
Он взял у вас бокал с вином
И был бы рад любой расплате.
В турнир мечтает он вступить,
Свои владенья возвратить,
Хотя без умысла на платье
Гиневре он вино плеснул:
Он сам мне в этом присягнул,
Во всем доверившись, как другу…
Когда бы мне его кольчугу
Король великий подарил,
Я вас бы век благодарил!..»
. .
Взглянув на юного глупца,
Король Артур, добрей отца,
Сказал: «Мой мальчик, я уверен,
Что ты героем стать намерен.
Мне по душе твой пылкий нрав.
Свою отвагу доказав,
Ты будешь рыцарем могучим.
Но мы сперва тебя научим
Любовь и Славу добывать…
Ну, а пока ‑ не унывать!..»
Тут наш герой как разозлится:
«Ученье это год продлится!
А между тем для ратных дел
Я, говорят, давно созрел!»
Король смеется: «Не тревожься!
Ты, милый друг, всего добьешься…
Сама судьба к тебе добра.
Но потерпи хоть до утра
И ты получишь снаряженье…»
«Как так?! ‑ воскликнул в раздраженье
Мальчишка, выпятивши грудь.
Не нищий я какой‑нибудь,
Чтобы просить о подаянье.
Я только в красном одеянье
Хочу ходить, как рыцарь тот,
Что ожидает у ворот
Во всей своей красе и блеске…
А на обычные железки
Мне ‑ слышите ли? ‑ наплевать!
Моя возлюбленная мать
Мне и без вас подарит латы.
Мы с ней достаточно богаты:
Небось не нищенка она,
А королевская жена!»
Король ответил: «Ты не знаешь,
На чей ты панцирь посягаешь.
Ах, Красный Итер! Это он,
Кем я столь тяжко оскорблен.
Не я его владенья занял,
А он меня жестоко ранил,
Копьем вражды и клеветы
Пронзив кольчугу доброты.
О дерзкий, о строптивый витязь!»
«И вы, король, его боитесь,
Не смея у него забрать,
Что вам должно принадлежать?!»
Кей‑сенешаль{192} шепнул Артуру:
«Клянусь, с него он спустит шкуру!..
Мальчишка так и рвется в бой.
Приемлем тут исход любой:
Удачей дело обернется
Глядишь, и кубок к нам вернется,
А если Итер победит,
То нас никто не пристыдит:
Ведь мальчик не из вашей свиты,
Он не просил у вас защиты,
Не вашим он снабжен мечом,
И мы, выходит, ни при чем!..»
Король сказал: «Пожалуй, верно,
Что этот мальчик храбр безмерно.
Но я за жизнь его страшусь
И с неохотой соглашусь
Его подвергнуть испытанью…»
И вот к желанному ристанью
Готовится наш юный друг…
Толпятся рыцари вокруг,
Ему давая наставленья.
Зеваки праздные галдят.
Из окон женщины глядят,
Как в дни большого представленья.
Меж тем как молодой и старый
К дворцу спешат со всех сторон,
Вдвоем выходят на балкон
Гиневра с гордой Куневарой,{193}
Которая дала обет
До самой смерти не смеяться,
Коли не сможет повстречаться
С героем, что на целый свет
Себя прославит в ратном деле…
Но лишь глаза ее узрели
Мальчишку с дротиком в руке,
В смешном, дурацком колпаке
И в несуразном балахоне,
Как тут же, стоя на балконе,
Веселым смехом залилась
Она, которая клялась
Держаться строгого обета…
Кей‑сенешаль, увидев это,
Схватил красавицу за косу:
«Такая честь ‑ молокососу?!
Да это ж ‑ рыцарству позор!..»
И вдруг молчальник Антанор,
Тот, что связал себя обетом,
Поклявшись перед целым светом,
Вовек не раскрывать свои рот,
Покуда смех не разберет
Прелестнейшую Куневару,
Подпрыгнув, словно от удара,
Вскричал: «Запомни, сенешаль,
Ты не уйдешь от страшной кары!
Два брата есть у Куневары!
(Все это слышит Парцифаль.)
Лаландер вместе с Леелином,
Как должно истинным мужчинам,
Тебе отплатят за сестру!..»
«Я в порошок тебя сотру!»
Воскликнул Кей… Набравшись духу,
Он Антанору оплеуху
Влепил, нисколько не стыдясь
Свидетелей постыдной сцены…
(Мы распознаем постепенно
Разрозненных событий связь…)
. .
. .
Меж тем у городских ворот
Ждет поединка Итер Красный,
Еще не зная, сколь ужасный
Вдруг дело примет оборот.
Не видно рыцарей покуда…
Но что такое? Что за чудо?
Взамен достойного бойца
Того зеленого юнца
Он замечает в отдаленье
И скрыть не может удивленья…
. .
И вот промолвил Парцифаль:
«Ах, славный рыцарь, мне вас жаль.
Готов поклясться небесами:
Никто не смеет драться с вами,
Возможно, за нехваткой сил.
Я их уламывал, просил,
Все говорил, что вы велели:
Насчет злосчастного вина
И что не ваша в том вина,
Что вы обидеть не хотели
Гиневру дерзостным поступком
(Я рассказал про случай с кубком),
Все тщетно… Отменен турнир.
Артур предпочитает мир.
Притом ‑ отнюдь не для потехи
Он ваши дарит мне доспехи.
Как эти латы я надену,
Так стану рыцарем мгновенно…
Поторопитесь! Я спешу
И вас покорнейше прошу
Отдать мне ваше снаряженье,
Здесь неуместны возраженья!..»
«Ах, вот о чем Артур хлопочет!
Скажи, в придачу он не хочет
Тебе и жизнь мою отдать?
И все ж придется подождать.
Оставь напрасную надежду
И береги свою одежду:
Такой наряд как раз к лицу
Столь безрассудному глупцу!»
. .
Воскликнул Гамуретов сын:
«Не ты ли ‑ злобный Леелин?
Мне мать однажды говорила,
Что наши земли разорила
Рать беспощадная твоя.
А ну, меня попробуй тронь‑ка!..»
Тогда тупым концом копья
Князь дурачка толкнул легонько
(Мальчишке не желая зла,
А так, чтоб даром не хвалился)…
Наш дуралей с коня свалился,
Из носа кровь ручьем текла…
Что стало дальше с глупым малым?..
Охвачен гневом небывалым,
Он в тот же миг поднялся вновь,
Рукою утирая кровь,
И дротик свой метнул столь метко,
Что в глаз противнику попал.
И рыцарь на землю упал,
Как с древа срезанная ветка.
. .
. .
Да, смертным холодом сковало
Героя павшего уста…
Итак, сбылась твоя мечта!
Сними с убитого забрало
И латы красные его,
Не опасаясь ничего.
И меч возьми, и драгоценный
Шлем с этой бедной головы:
В нем не нуждается ‑ увы
Кукумберландец убиенный.
Чего ж ты медлишь, Парцифаль?
Ужель гнетет тебя печаль?
Неужто, выиграв сраженье,
Ты взять не хочешь снаряженье
Тобой убитого бойца?
Или страшишься мертвеца
Ты, славный отпрыск Гамурета?
Иль навыка не приобрел?..
«Сильнейшего ты поборол!
Раздался голос Иванета.
Здесь все тебе принадлежит:
Его копье, и меч, и щит,
И этот конь, и эти латы!..»
Он обнял юношу, как брата,
И снаряженье снял тотчас
От наколенников до шлема
С того, чей гордый дух угас
И чьи уста навеки немы.
(Пусть безутешных женщин стон
К нам долетит со всех сторон…)
. .
. .
«Теперь снимай свою хламиду!
Промолвил юный Иванет.
Ты не по‑рыцарски одет
И просто шут бродячий с виду!..»
Наш мальчик не без огорченья
Внимал словам нравоученья:
«Одежду, что дала мне мать,
Я и не думаю снимать!
Доспехов мне любых дороже
Пусть что угодно говорят
Дурацкий, ветхий сей наряд
И туфли из телячьей кожи!..»
И Парцифаль надел впервые
Стальные латы боевые,
Сей символ доблести мужской,
Поверх одежды шутовской.
Затем уселся он картинно
На благородного коня
(О, несравненная картина!)
И молвил: «Выслушай меня,
Друг Иванет. Сейчас свершилось
Все то, что мне сыздетства снилось:
Долг рыцаря исполнен мной.
Но ‑ господи! ‑ какой ценой!..
Артуру доброму с приветом
Вручи украшенный портретом
Сей драгоценнейший бокал.
Скажи: не славы я искал.
Иные чувства ‑ честь и вера
Мою обуревали грудь.
Но заклинаю: не забудь
Злодейских козней лицемера!
Да внемлет жалобе моей
Светлейший среди королей,
И не избегнет страшной кары
Обидчик бедной Куневары.
Поверь: ее внезапный смех
Мне как бы предвещал успех.
Зачем же царедворец дерзкий
Свершил поступок свой премерзкий?
За что презренный этот пес
Удар невинному нанес?
(Я разумею Антанора…)
Не знаю, скоро иль не скоро,
По отомщение грядет.
Всему на свете свой черед…
Однако мне пора в дорогу.
Прощай. Господь тебя храни!..»
И на прощание они
Смиренно помолились богу.
. .
Где Парцифаль? Простыл и след.
Уже он скрылся за горою…
А тело павшего героя
Покрыл цветами Иванет,
И по законам здешних мест
Соорудить решил он крест,
Всем видимый издалека:
Злосчастный дротик Парцифаля
И поперечная доска
Сей скорбный крест изображали…
Он в Нантес возвратился вскоре.
Король Артур в великом горе
Воспринял юноши доклад.
Рыдали дружно стар и млад,
И всех окутал мрак могильный…
Господь, помилуй и прости!..
Артур велел перенести
Убитого в свой склеп фамильный.
И сам, как говорит преданье,
Присутствовал при отпеванье…
. .
Должно быть, Итеру назло,
И впрямь затмение нашло
На молодого Парцифаля.
Иначе, думаю, едва ли
Ввязался б он в столь дикий спор,
А Итер жил бы до сих пор.
. .
. .
Наш глупый мальчик в это время
Стремится вдаль своим путем.
Он не жалеет ни о чем.
Его не давит скорби бремя.
Кастильский конь его удал,
Испытан в зное он и в стуже,
Необычайно резв к тому же…
На третьи сутки увидал
Наш дурень крепостные башни:
«Ужель на королевской пашне
Такие крепости растут?
И для чего их сеют тут?..»
Вопрос был глуп, смешон, наивен,
Но дивный град был вправду дивен:
Там башни гордые росли,
Казалось, прямо из земли.
Князь Гурнеманц{194} сим градом правил.
Вершитель многих громких дел,
Под сенью липы он сидел
И вдаль суровый взгляд уставил.
Вдруг видит: всадник перед ним,
Весьма похожий на ребенка.
«Будь, старче, господом храним!
Сей незнакомец крикнул звонко.
Моя возлюбленная мать
Мне старших привечать велела
И ради праведного дела
Советы их перенимать».
«Что ж, ‑ князь промолвил. ‑ В добрый час!
Ты здесь желанный гость у нас.
В какое ни войдешь жилище
Ни в чем тебе отказа нет.
Но, думаю, мужской совет
Тебе всего нужней, дружище!..
Притом, надеюсь, мой урок
Ты не воспримешь как упрек…»
И в тот же миг с его ладони
Взмыл, колокольчиком трезвоня,
Ученый сокол, устремясь
В столицу, коей правил князь.
И, внемля дивному посланцу,
Сбежались к князю Гурнеманцу
Его покорные пажи.
«Князь! Что угодно, прикажи!»
И слышат княжеское слово:
«Примите гостя дорогого.
Его ко мне введите в дом,
Где позаботятся о нем!..»
Немедля к городским воротам
Мальчишку глупого с почетом
Сопроводил военный строй.
Так что ж он сделал, наш герой,
Прибывши к месту назначенья?
Не обошлось без приключенья…
Ему стараются помочь
Сойти с коня, а он им: «Прочь!
Я, ставши рыцарем законным,
Обязан оставаться конным.
С коня не смеет рыцарь слезть,
Иначе он утратит честь…
Но матушка моя велела
От всей души приветить вас…»
(Толпа вокруг остолбенела:
Где парень разум порастряс?)
Но снять пора бы снаряженье…
В ответ тотчас же ‑ возраженье:
«Нет! Я свой панцирь не сниму!»
«Что с вами, рыцарь? Почему?»
Когда ж его уговорили,
Под красным панцирем открыли
Шута бродячего наряд…
. .
Князь, воротясь в столичный град,
Велел пришельца вымыть в бане.
Э! Гость‑то прямо с поля брани:
Кровоподтек, два синяка…
И вот по приказанью князя
Бинтом с целительною мазью
Перевязали бедняка…
Однако же пора обедать.
«Чего изволите отведать?..»
Тут гость за стол без споров сел:
Он ведь с тех пор не пил, не ел,
Как в доме рыбака скрывался.
Теперь он до еды дорвался.
Ужасный голод утолял,
А князь ему все подбавлял
Вино да жирное жаркое…
«Друг, вы нуждаетесь в покое,
Промолвил князь. ‑ Хотите спать?»
«Моя возлюбленная мать,
Сказал юнец опять некстати,
Поди, давным‑давно в кровати».
Князь усмехнулся: да, простак…
И молвил: «Спите, коли так».
. .
. .
До полдня крепко спал наш соня,
Затем протер глаза спросонья,
Вскочил, увидел пред собой
На дивной ткани голубой
(Знак величайшего приятья)
Подаренное князем платье:
То бишь, камзол расцветки алой,
Пошитый с роскошью немалой,
Штаны, а также пояс к ним
С отливом красно‑золотым
И чудо‑плащ, снегов белей,
С отделкою из соболей…
Восстав с постели, гость умылся,
В наряд свой новый облачился,
Всех живших в крепости смутив:
Он был воистину красив!
Тут вышел князь. «Ну, как вы спали?
Я видел, вы вчера устали.
Однако нам пора пойти
Молитву богу вознести».
И князь в часовню с гостем входит,
Где очи к небесам возводит
Служитель божий ‑ капеллан…
С тех пор молитвы христиан
И христианские обряды
Герой усвоил навсегда,
О чем мы вам поведать рады…
Меж тем роскошная еда
И дорогие вина ждали
Прибывшего в дубовом зале…
. .
Во время трапезы старик
Спросил мальчишку напрямик,
Кто он таков, откуда родом,
Каким владеет он доходом.
И Парцифаль ему, конечно,
Все рассказал чистосердечно:
О Герцелойде и родной
Далекой стороне лесной.
Не позабыл и той минуты,
Когда он взял кольцо Ешуты,
Сигуну вспомнил, а потом,
Как он за Круглым был столом
У короля Артура в Нанте,
И под конец не умолчал
О воинском своем таланте:
О том, как Красный Итер пал…
И князь при этом прослезился.
Он гостя в сторону отвел
И рек: «Столь дивно ты расцвел,
Сколь и чудесно ты родился!
Ты славным рыцарем растешь
Под знаком божьей благодати,
Но иногда ты, рыцарь, все ж
Глупее малого дитяти.
Чти память матери, но, боже,
Мужчине, рыцарю, негоже
На каждом слове вспоминать,
Чему его учила мать.
Нет, до своих последних дней
Ты думай с трепетом о ней,
Но этот трепет спрячь глубоко,
Иначе высмеет жестоко
Тебя презренная толпа,
Что беспощадна и тупа…»
И мальчик понял: старец прав.
А тот, немного переждав,
Свою продолжил дальше речь:
«Стремись священный стыд сберечь,
Знай: без священного стыда
Душа ‑ как птица без гнезда,
Лишенная к тому же крыл…»
И далее проговорил:
«Будь милосерд и справедлив,
К чужим ошибкам терпелив
И помни всюду и везде:
Не оставляй людей в беде.
Спеши, спеши на помощь к ним,
К тем, кто обижен и гоним,
Навек спознавшись с состраданьем,
Как с первым рыцарским даяньем…
Господне ждет благодаренье,
Кто воспитал в себе смиренье!..
Умерен будь! Сколь славен тот,
Кто и не скряга и не мот!..
С вопросами соваться бойся,
А вопрошающим ‑ откройся.
При этом никогда не ври:
Спросили ‑ правду говори!..
Вступая в бой, сомкни, мой милый,
Великодушье с твердой силой!..
Не смей, коль совесть дорога,
Топтать лежачего врага,
И если он тебе сдается,
То и живым пусть остается!
Ему поверив на слово,
Ты отпусти несчастного!..
Поверженных не обижай!..
Чужие нравы уважай!
Учись, мой рыцарь, с юных лет
Блюсти дворцовый этикет,
А также рыцарский устав!..
Вернувшись с боя, панцирь сняв,
Умойся с тщанием, чтоб грязь
От ржавчины не завелась!..
Прекрасным женщинам служи!..
Любя, в любви убойся лжи!..»
С волненьем Парцифаль внимал
И молча, молча вспоминал
Мать, о которой на чужбине
Вслух говорить не мог отныне!..
. .
Затем отвесил старцу он
В знак благодарности поклон:
Урок был добрый им получен…
Рек Гурнеманц: «Ты неразлучен,
Сдается мне, с копьем своим?
Но как же ты владеешь им?
А щит как держишь? Нет, по мне,
Висел бы он лучше на стене!»
И старый князь воскликнул: «Ну‑ка!
Сейчас поймешь ты, что есть ‑ наука!
На плац! За мной! Сзывайте всех!
Вперед! Борись за свой успех!..»
. .
Наш Парцифаль сражался браво:
Колол налево и направо.
В нем, чья рука копье метала,
Кровь Гамурета всклокотала,
И признан был в конце концов
Он самым сильным среди бойцов.
. .
И люди на него глядели.
И вот уже в толпе галдели,
Что рыцарь, посетивший их,
И есть желаннейший жених…
Заметим: дочь была у старца.
Сия жемчужина Грагарца,
Как майский день, нежна была.
Увы! Одна она росла.
Ее три брата в битвах пали.{195}
Красавицу Лиасой звали…
. .
В Грагарце славном, в самом деле,
Наш странник прожил две недели.
Как бедную Лиасу жаль!
Ее любимый Парцифаль
В Грагарце с нею не останется,
Он к новым похожденьям тянется,
К неведомым событьям.
Супругами не быть им!
Он ощущает странный зов,
Идущий прямо с облаков,
Зов, полный обещанья…
Так пробил час прощанья.
. .
. .
О, горемычная судьбина!
И Гурнеманц, свой рок кляня,
Воскликнул: «Знай, сегодня я
Четвертого теряю сына!..»
. .
Но Парцифаль сказал: «Лиаса,
Не плачь и жди иного часа,
И коль того захочет рок,
Я вновь вступлю на сей порог,
Но не с поникшей головою,
А рыцарства всего главою!
Я имя господа прославлю,
Христово рыцарство возглавлю,
И лишь тогда на тебе женюсь,
Если таким я сюда вернусь!..»
…Князь обнял дорогого гостя,
И слезы полились из глаз:
«В четвертый раз бросаю кость я,
Чтоб проиграть в четвертый раз!..»
IV
И дальше скачет Парцифаль,
На душе его печаль,
Пусть добрый им урок получен,
Пусть правилам рыцарским он обучен,
Грызет и жмет его тоска,
Земная ширь ему узка,
А узкое широким кажется…
Одно с другим у него не вяжется.
Как все черно, серо вокруг!
Меж тем пред ним зеленый луг.
В свой красный панцирь он одет,
Однако видит белый цвет
Заместо красного: то разум
Находится в разладе с глазом.
Сейчас герою моему
Все в целом мире ни к чему.
Любовь его томит, и в этом,
Бесспорно, схож он с Гамуретом…
Не зная сам, куда он едет,
Одним живет, одним он бредит
Своею златовласой,
Прекрасною Лиасой…
Сквозь чащу путь его пролег.
Спасибо, конь хоть быстроног
И, видно, так дорогу чует,
Что здесь, в лесу, не заночует
Седок, покинувший Грагарц…
. .
И под вечер в страну Бробарц{196}
Въезжает рыцарь благородный.
Там, над рекою полноводной,
Встал град престольный Пельрапер.{197}
(Покойный ныне Тампентер{198}
Был королем весьма достойным.
Вослед за тем как умер он,
Вступила дочь его на трон,
Оставленный отцом покойным…)
Переполох в престольном граде:
Враги теснят, народ в осаде,
Притом ‑ еще одна беда:
Так поднялась в реке вода,
Что всех погубит наводненье.
Надежда лишь на провиденье.
Молясь спасителю Христу,
Вскачь по висячему мосту
Герой спешит, ведомый роком,
Над взбаламученным потоком…
Вода, ярясь, как зверь, рычала,
Шальная буря мост качала,
И он на самом деле
Напоминал качели
Знакомый всем предмет игры
Неугомонной детворы,
Летящий вниз, летящий вверх…
Но этот мост был слишком ветх,
И слишком стар, сплетен из веток,
И создан вовсе не для деток…
Да, бушевал и выл поток,
Но стольный град уж недалек,
И над пучиной буйных вод
Герой наш движется вперед
К правобережным скалам,
Исхлестан ветром шалым…
Но вдруг он видит незнакомых
Бойцов в привязанных шеломах,
Числом примерно в шестьдесят.
«Эй! Стой! ‑ кричат. ‑ Нельзя! Назад!»
Приняв за короля Кламида{199}
Героя нашего, что с вида
И впрямь казался королем…
Крик. Лязг мечей. И тут с конем
Случилось нечто. Все видали:
Уперся конь, ни шагу дале.
Дрожа, ушами он прядает,
Храпит, копытом об земь бьет…
Тут Парцифаль с коня слезает
И под уздцы его ведет…
Охрану словно бы стряхнуло!
Изрядно воинство струхнуло,
Решив: король непобедим,
Уж верно, рать идет за ним.
(Сие смекнул начальник стражи
И ‑ в город! Стражники ‑ туда же!..)
Так Парцифаль защитный вал
Благополучно миновал.
Вот он в железные ворота
Стучит, гремя дверным кольцом:
«Открой!..» С испуганным лицом
В оконце появился кто‑то.
И девушка, тонка, бела,
Словами за сердце хватает:
«Коль нам желаете вы зла,
Нам и без вас его хватает!»
И Парцифаль вскричал в ответ:
«Желаю зла?! Поверьте ‑ нет!
Своими докажу делами,
Что всей душой жалею вас,
А также то, что здесь, сейчас,
Слуга ваш верный перед вами!..»
Речь незнакомца услыхав,
Бежит привратница стремглав
К королеве во дворец
Поведать, что настал конец
Их бедам и невзгодам
С чудесного юнца приходом
Венцом Христовой доброты…
И вот ворота отперты,
И в город Парцифаль въезжает…
. .
Юное сердце его поражает
Вид этих улиц, этих лиц.
Здесь нет страданиям границ…
Взвалив оружие на спины,
Бредут усталые мужчины,
Защитники родной страны.
Их жены, словно смерть, бледны
И малые их дети тают…
Людей от голода шатает:
Все перерезаны пути,
И крошки хлеба не найти.
И нет ни мяса там, ни сыра.
(Губами, что не знают жира,
На чаше с влагой никогда
Вы не оставите следа…)
О, эти немощные рты!
О, втянутые животы!
О, женщин высохшие груди!
Какую муку терпят люди!..
О, желтая на лицах кожа
(Что на мадьярскую похожа{200})!
О, складки скорбные морщин!..
И женщин жаль… И жаль мужчин…
. .
Но я‑то что о них радею?
В том доме, коим я владею,
Где я хозяином зовусь,
Где, не спросясь, за стол сажусь,
Мышам приходится несладко.
На что их воровская хватка,
И ловкость, и проворство их,
Коль пусто в наших кладовых
И поживиться нечем?.. Я же,
Хоть не кормлюсь посредством кражи
И в кухню запросто вхожу,
Сам иногда не нахожу
Чего‑либо съестного.
И в том даю вам слово,
Что часто голодает, ах…
Кто?.. Я! Вольфрам фон Эшенбах!
. .
. .
И так прознали жители
О молодом воителе,
Который прибыл в город к ним,
Ниспослан господом самим
И вновь надежда ожила
В них, чья
