Николай Горелов - Плавание Святого Брендана
Вальхелин, проводив глазами строй рыцарей, стал размышлять и сказал про себя: "Несомненно, это свита короля Херлы. Я слышал, что многие видели ее, однако не доверял рассказчикам, ибо никто не представил подлинных доказательств. Ведь только что передо мной проследовали тени усопших, но и мне никто не поверит, если я ничем не смогу подтвердить свои слова. Приближусь-ка я к одной из лошадей, которые скачут за ними, взберусь на нее, отведу домой и покажу соседям в качестве доказательства". И он тут же подошел к черному как уголь скакуну, но тот вырвался из его рук и поскакал вслед за вереницей эфиопов. Пресвитер опечалился, что не смог завладеть желаемым, однако он был молод, смел и силен. Встав посреди дороги, он приготовился схватить приближающегося коня. Конь же дал поймать себя, извергнув из ноздрей огромное облако, подобное длинному копью.[20] Пресвитер поставил левую ногу в стремя, а рукой схватил удила и тут же почувствовал под стопою невероятный жар, а сквозь ладонь, зажавшую удила, в его тело до самого сердца проник нестерпимый холод. И тут же к нему подъехали четверо всадников, сказавшие леденящими голосами: "Зачем ты набрасываешься на наших лошадей? Отправишься с нами! Никто из нас не причинил тебе вреда, тогда как ты попытался украсть наше добро!" Почувствовав сильный страх, он отпустил коня, и, в то время как трое рыцарей хотели схватить пресвитера, четвертый сказал: "Оставьте этого человека и позвольте мне поговорить с ним, ибо через него я могу передать послание своей жене и детям". Затем он обратился к перепугавшемуся насмерть пресвитеру: "Прошу, выслушай меня и передай моей жене то, что я скажу". Пресвитер ответил: "Я не знаю, кто ты, да и жена твоя мне не знакома". Рыцарь сказал: "Я — Вильям де Глос, сын Бамона, который был знаменитым трапезничим Вильгельма из Бристоля и его отца Вильгельма, графа Херефорда. Я запятнал себя тем, что грабил и разорял и совершил больше прегрешений, чем о том можно рассказать. Из прочих смертных грехов больше всего повинен я в стяжательстве. Ссудив деньгами одного поселянина, я в залог забрал его мельницу, он же так и не смог вернуть долг, и я оставил мельницу своему сыну, лишив законных наследников их имущества. Поэтому во рту у меня раскаленный железный жернов, и носить мне его тяжелее, чем полный руанский сундук. Прошу тебя, скажи Беатрисе, жене моей, и Роджеру, сыну моему, чтобы они пришли мне на помощь и как можно скорее возвратили наследникам залог, доход от которого уже давно превысил сумму долга. Пресвитер ответил: "Вильям де Глос умер давным-давно, и у меня нет доверия к твоим словам. Я не знаю, кто ты такой. Не знаю, кто твои наследники. Если я осмелюсь рассказать подобное Роджеру де Глосу, его братьям или их матери, они сочтут меня сумасшедшим". Вильям же продолжал настаивать, приводя всевозможные доказательства. Пресвитер же прекрасно понимал то, что слышал, однако притворялся, что ни о чем не знает. Однако, вняв наконец горячим мольбам, он пообещал сделать то, о чем его просят. Вильям же повторил все еще раз, добавив к своему длинному рассказу много новых подробностей. Между тем священник подумал о том, что все же не посмеет передать наказ этого несчастного кому бы то ни было: "Людям не следует знать об этом. Я никому не расскажу о том, что услышал". Тут же взбесившийся рыцарь протянул руку и схватил пресвитера за горло и, соскочив на землю, принялся ему угрожать. Вальхелин же почувствовал, что рука, сжимающая его шею, обжигает кожу, словно огонь, и воскликнул: "Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, помоги мне!" Стоило только ему обратиться за помощью к Сострадающей Родительнице Сына Божьего, как благодаря вмешательству Всевышнего появился одинокий рыцарь с мечом в правой руке и, размахивая обнаженным клинком, прокричал: "Проклятые, зачем вы убиваете моего брата? Оставьте его и убирайтесь прочь!" Они тут же умчались, поспешив вслед за строем эфиопов.
Пока войско двигалось мимо, рыцарь встал на обочине дороги рядом с Вальхелином и спросил у него: "Ты меня узнаешь?" — «Нет», — ответил пресвитер. Рыцарь сказал: "Я Роберт, сын Ральфа Дружелюбного, — твой брат". Пресвитер изумился столь неожиданной встрече, а рыцарь принялся ему рассказывать об их юности. Священник, выслушав это, не мог ему поверить и все отрицал. И тогда всадник сказал: "Я удивляюсь твоей черствости. Я же вырастил тебя после смерти обоих родителей и любил больше всех на свете. Я отправил тебя учиться во Францию, щедро снабжал деньгами и одеждой, заботился о том, чтобы у тебя во всем был достаток. А теперь ты притворяешься, будто обо всем забыл, и не желаешь даже признать меня!" Обильный поток правдивых речей, подкрепленных различными доказательствами, окончательно убедил пресвитера, и он со слезами простерся на груди брата. Рыцарь сказал ему: "Ты заслуживаешь смерти, чтобы после нее присоединиться к нашему шествию, за то, что хотел придать забвению нашу дружбу. Однако благодаря пропетой тобой мессе тебя ожидает не погибель, а спасение. Мне же было позволено рассказать тебе о своих горестях. После того как мы встретились с тобой в Нормандии, я отправился в Англию, там — по Воле Создателя — мне суждено было умереть, и за свершенные мною тяжкие грехи я жестоко наказан. Оружие, которое я ношу, смердит и пылает огнем, оно так тяжело, что тянет меня к земле и палит неугасимым жаром. Вот какие неописуемые казни терплю я ныне. Но когда ты был направлен в Англию и отслужил первую мессу за почивших правоверных, твой отец, Ральф, обрел спасение и я избавился от щита, причинявшего мне тяжкие страдания. Видишь, этот меч я ношу до сих пор, но горячо уповаю на то, что в этом году и от него избавлюсь". Пока рыцарь рассказывал это и многое другое, пресвитер увидел сгустки крови, размером с человеческие головы, которые висели у Роберта над пятками рядом со шпорами, и, изумившись этому, спросил: "Откуда у тебя на пятках эта кровь?" Брат ответил ему: "Это не кровь, а пламя, и оно кажется мне тяжелее, чем гора Сен-Мишель. А все потому, что я носил дорогие и острые шпоры и, не жалея лошадей, спешил туда, где проливается кровь людская, и по справедливости я отягощен этим грузом, да так, что не в силах поведать человеку об этом наказании. Смертные непрестанно должны помнить о том, что им придется расплачиваться страданиями за свои прегрешения. Мне не позволено больше ни о чем рассказывать тебе, брат, ибо я должен поспешить вслед за этим вызывающим жалость строем. Заклинаю, поминай меня в своих молитвах и, раздавая милостыню, не откажи мне в помощи. Я уповаю на то, что через год в Пасхальное Воскресение я обрету спасение и по Милости Создателя избавлюсь ото всех терзающих меня казней. Ты же позаботься о себе, мудро исправь жизнь свою, ибо она запятнана многими пороками, и знай, что она не вечна. В течение трех дней храни молчание о том, что ты увидел и услышал, и никому этого не рассказывай".
Молвив это, рыцарь быстро скрылся. Пресвитер же тяжело болел всю следующую неделю. Когда же стал поправляться, он отправился в Лизьё и рассказал обо всем епископу Жильберту и получил от него необходимые лекарства. После этого он пятнадцать лет прожил в добром здравии, и я слушал из его собственных уст все то, что я описал здесь, и многое другое, уже преданное забвению, а на лице у него я видел шрам от прикосновения рыцаря. Я рассказал об этом в наставление читателям, дабы праведные утвердились в добре, а неправедные отвернулись от зла.
Ордерик Виталий, Церковная история Англии и Нормандии. III, 17. 303.
Об Иосифе, который ожидает второго пришествия ХристаПредание о Картафиле, или Вечном жиде, было впервые записано английским хронистом Роджером из Вендовера, подвизавшимся при монастыре Святого Альбана в первой половине XIII века. Роджер был аккуратным историографом, и его рассказ о прибытии армянского архиепископа не вызывает сомнений. Более того, ученик Роджера и продолжатель его многотомного труда Матвей Парижский включил историю об армянском епископе в свою хронику, дополнив повествование рядом драматических деталей. Этот самый армянский прелат, приехавший в Европу опасаясь нашествия монголов, больше не вернулся на родину. Матвей отметил в своей хронике дату его смерти. Неизвестно, до какой степени предание о Картафиле является собственно «армянской» историей, очевидные параллели этому сюжету фиксируются на Востоке только в более позднее время, когда поисками Картафила-Иосифа занимались уже целенаправленно. Армянский архиепископ поведал о Картафиле, как о том свидетельствуют исторические хроники, и германскому императору Фридриху II, и паломникам, отправившимся на поклонение в Кетенбери. Когда в 1252 году армяне снова посетили аббатство Святого Альбана, Матвей Парижский спросил у них, жив ли еще Иосиф, который был свидетелем Страстей Христовых, и они ответили, что жив и странствует по сию пору…
* * *
В этом году в Англию прибыл некий архиепископ из Великой Армении, желающий совершить паломничество к реликвиям святых, путешествуя по достопочтенным местам этой страны. Он предъявил верующим мужам и церковным прелатам рекомендательные письма Папы, в которых говорилось, чтобы его принимали с подобающим уважением. Едва прибыв в обитель Святого Альбана, он был с почтением принят аббатом и всей монашеской братией. И здесь, поскольку устал с дороги, он решил задержаться на несколько дней, наградив отдыхом себя и своих спутников, и принялся через переводчиков своих подробно расспрашивать об обрядах, вере и нравах этой страны, а также рассказывать о восточных странах много такого, что достойно удивления. Спрашивали его среди прочего об Иосифе, том самом человеке, о котором идет молва, будто он присутствовал при Страстях Господа и говорил с Ним и жив до сих пор — вот истинное свидетельство в пользу христианской веры, — видел ли архиепископ его когда-нибудь или слышал о нем от кого-либо? За архиепископа ответил рыцарь из его семьи, который был его переводчиком, и он сказал по-французски: "Мой господин хорошо знает этого человека, и незадолго до того, как отправиться в путь в западные страны, этот Иосиф в Армении ел за столом моего господина — архиепископа. Архиепископ многократно виделся с ним и слушал, о чем тот рассказывает". В ответ на вопрос о том, что произошло между Господом Иисусом Христом и этим самым Иосифом, он ответил: "Во время Страстей Христовых, когда Он, схваченный иудеями, был отведен в преторий, чтобы предстать пред Понтием Пилатом, дабы тот осудил Его, ибо иудеи не желали отступать от своих обвинений. И когда Пилат не обнаружил на Нем никакой вины, за которую следовало предать смерти, то сказал иудеям: "Берите Его и судите по своим законам". Из-за все нараставшего роптания Пилат отпустил иудеям Варавву, как они того и просили, и передал им Иисуса на распятие. Когда же иудеи выводили Иисуса из претория и Он подошел к дверям, Картафил, ключник претория и Понтия Пилата, бесчестно ударил Его кулаком по спине и, насмехаясь, сказал: "Иди, Иисус, быстрее, иди, чего медлишь?" И Иисус посмотрел на него суровым взглядом и ответил: "Я, говорит, — пойду, а ты будешь ждать, покуда не вернусь". И так по слову Божию ждет до сих пор этот Картафил, которому во времена Страстей Господних было около тридцати лет, и постоянно, как только он достигает столетнего возраста, вновь становится таким, каким был, когда Христос принял мучения. После Страстей Господних и распространения католической веры этот Картафил был крещен Аланией, крестившим и апостола Павла, и тогда был назван Иосифом. Он постоянно пребывает в обеих Армениях и других восточных странах, живет среди епископов и иных церковных прелатов, человек верующий и праведный, в речи немногословный и осторожный, так что никогда не говорит, если только его не просят епископы или праведные мужи, и тогда он обычно рассказывает о делах древности и о том, что произошло во время Страстей и Воскресения Господня, и о свидетелях Воскресения, а именно о тех, кто воскрес вместе с Христом и прибыл в Святой град и предстал перед многими; рассказывает и о знамении апостолов, об их разделении и проповеди. И все это безо всякого смеха и легковесных слов, напротив — со слезами и благоговейным страхом перед Господом, ибо непрестанно с трепетом ожидает он прихода Иисуса Христа, дабы на Страшном суде не удостоиться гнева Того, над Кем посмеялся, чем и заслужил положенную кару. К нему приходят многие из самых дальних стран мира, желающие увидеть его и послушать; если они люди истинно верующие, он всегда отвечает на их вопросы. Он отвергает все подносимые ему подарки, одевается скромно и во всем соблюдает умеренность. И не оставляет надежды на спасение, ибо несведущих просветляет, так ведь и Господь сказал, молясь во время Своих Страстей за врагов Своих: "Отче, говорит, — прости их, ибо не ведают, что творят".
