Франко Саккетти - Новеллы
– «Как же. Вы будете довольны».
Тогда фра Микеле продолжал: «Вели-ка приготовить нам салат».
Уголино позвал тогда жену и сказал ей: «Дзоанна, пойди, нарви салата».
Дзоанна надулась и ответила: «Поди, нарви его сам».
Муж повторил тогда: «Ну, сходи же!»
А жена в ответ: «Я не хочу идти».
Видя такой ее нрав, фра Микеле рассердился про себя. Когда же фра Микеле попросил вина, то хозяин сказал жене: «Сходи-ка за таким-то вином и принеси кувшинчик его».
А мадонна Дзоанна ответила на это: «Ступай сам! Ты вернешься скорее, да и кувшинчик у тебя в руке и ты лучше меня знаешь бочку».
Видя такую нелюбезность хозяйки, проявившуюся во многих случаях, фра Микеле сказал хозяину: «Уголино Кастроне, ты действительно кастроне (дурак), и даже баран. Если бы я был на твоем месте, я заставил бы твою жену делать то, что я ей велю».
Уголино ответил на это: «Фра Микеле, если бы вы были на моем месте, вы делали бы то, что делаю я».
Фра Микеле изводился от злобы, видя омерзительный нрав жены Уголино, и говорил про себя: «Господи, если бы милостью твоей умерла моя жена и умер Уголино, то я непременно взял бы ее в жены, чтобы наказать ее за ее безумие». Фра Микеле провел вечер, как мог, и наутро уехал в Имолу.
На следующий год случилось так, что в Романье настал мор, во время которого умер Уголино Кастроне и жена фра Микеле. Когда через несколько месяцев чума прекратилась, фра Микеле употребил все усилия, чтобы получить в жены мадонну Дзоанну. Наконец, намерения его осуществились. Когда Дзоанна явилась к мужу и отправилась вечером в спальню, куда, как она думала, к ней придут с тем, на что рассчитывают молодые жены, фра Микеле, еще не забывший тозиньянский салат, навестил ее с палкой в руках и принялся бить ее, и отколотил ее так, что всю ее изувечил. Женщина кричала, но муж не обращал на это никакого внимания; отколотил ее досыта, а затем ушел спать. Через два дня после этого, вечером, фра Микеле велел жене поставить на огонь воду, потому что он хотел вымыть себе ноги. Жена, которая не говорила уже: «Поди, поставь ее сам», исполнила приказание. Когда она сняла воду с огня и вылила ее в таз, то фра Микеле обжег себе ноги, так как она была горяча. Почувствовав это, он, не спрашивая, в чем дело, выливает воду обратно в кувшин, ставит ее на огонь и ждет, чтобы она закипела.
Когда она стала кипеть, он берет таз, выливает в нее воду и говорит жене: «Поди сюда, садись: я хочу вымыть тебе ноги».
Та не хотела; однако из страха перед худшим ей пришлось согласиться. Муж моет ей ноги кипятком: жена пищит: «Ой, горе мне», и тянет ноги к себе. Фра Микеле же тянет их в воду, дает ей тумака и говорит: «Держи ноги спокойно!»
Жена отвечает на это: «Несчастная, я вся сварюсь!» Фра Микеле замечает на эти слова: «Сказано: бери жену, чтобы она варила, и я взял тебя, чтобы сварить тебя, прежде чем ты сваришь меня».
Словом, он обварил ее так, что она больше двух недель едва могла ходить: у нее слезла вся кожа с подошв. Как-то раз фра Микеле говорит ей: «Сходи за вином».
Жена, которая едва могла ступить на ноги, взяла бутылку и пошла еле-еле, как могла. Как только она добралась до верхней ступени лестницы, фра Микеле ударил ее кулаком сзади со словами: «Иди скорее», и сбросил ее с лестницы вниз, прибавив при этом: «Ты думаешь, что я Уголино Кастроне, которому, когда он тебе говорил: „Сходи за вином", ты отвечала: „Ступай сам!"»
И пришлось этой донне Дзоанне, ошпаренной, бледной как мертвец и-избитой, сделать то, чего она не хотела делать, когда была здорова.
Случилось так, что фра Микеле Порчелло запер однажды все двери в доме, чтобы задать трепку жене. Та, увидя это, убежала наверх, выскочила через окно на крышу и пустилась бежать с крыши на крышу, пока не добралась до одной соседки фра Микеле; сжалившись над ней, та оставила ее у себя. Через некоторое время кое-кто из соседей и соседок фра Микеле пришли к нему просить, чтобы он взял жену и жил с нею, как следует. Фра Микеле ответил, что раз она ушла от него по крышам, то пусть вернется к нему тем же путем, и никаким другим. А если она этого не сделает, то пусть и не надеется вернуться когда-либо домой. Соседи, зная, что за человек фра Микеле, устроили так, что женщина вернулась на мучение по крышам, как кошка. Как только она очутилась дома, фра Микеле принялся снова играть на литаврах.[232] Измученная и истерзанная жена говорит мужу: «Прошу тебя, убей меня, прежде чем мучить меня таким образом всякий день, я не знаю за что».
Фра Микеле отвечает на это: «Так как ты еще не знаешь, почему я это делаю, я тебе объясню. Ты, конечно, помнишь, как я приехал однажды вечером в гостиницу в Тозиньяно, когда ты была женой Уголино Кастроне. Помнишь ли ты, как он сказал тебе, чтобы ты пошла нарвать для меня салата, а ты ответила ему: „Ступай за ним сам?"» И после этих слов фра Микеле наносит здоровенный удар кулаком и продолжает: «А когда он сказал тебе: „Сходи за таким-то вином", а ты ответила ему: „Я не хочу идти за ним?"» И он наносит ей второй удар.
«Тогда я пришел от этого в таксе негодование, что стал просить бога, чтобы он послал смерть Уголино Кастроне и моей тогдашней жене, чтобы я мог взять тебя в жены. Милостиво выслушав мои молитвы, он исполнил их и сотворил так, что ты стала моей женой, чтобы тому наказанию, которому не подверг тебя твой Кастроне, подверг тебя я. Так что то, что я делал с тобой до сих пор, было сделано, чтобы наказать тебя за проступки и отвратительные твои повадки в то время, когда ты была его женой. Подумай же о том, что сделаю я с тобой, если ты захочешь держаться этих своих повадок, будучи отныне впредь моей женой? Несомненно то, что я делал с тобой до сих пор, покажется тебе молоком и медом. Так что от тебя зависит теперь, заслужить или не заслужить палки и побои.
Жена ответила на это: «Дорогой муж, если я в прошлом сделала что-либо неподобающее, то ты меня за это уже наказал. Да будет милость божья, чтобы я поступала впредь так, чтобы удовлетворить тебя. Я постараюсь об этом, и да будет в этом со мной милость божья».
Фра Микеле сказал тогда: «Мессер Батаккьо (палка) разъяснил тебе это. Дело за тобой».
С этой поры женщина совершенно изменила свой нрав, словно она заново родилась. А фра Микеле не пришлось пускать в дело не то, что удары палки, но и язык, потому что она догадывалась о его желаниях и не уходила, а летала по дому и была прекраснейшей женой.
Что касается меня, то я, как было сказано выше, полагаю, что все почти зависит от мужей: от них хорошие и дурные жены. И в этой новелле видно, что то, чего не сумел сделать Кастроне, сделал Порчелло. И хотя пословица говорит: «Для хорошей женщины и дурной женщины нужна палка»,[233] я принадлежу к тем, кто думает, что для дурной женщины нужна палка, но для хорошей в ней нет нужды, так как если побои наносятся с целью превратить дурные нравы в хорошие, то их нужно наносить дурной женщине, дабы она изменила свои дурные нравы, но не хорошей, ибо если она изменит добрые нравы, то может усвоить дурные, как это часто бывает с лошадьми: когда хороших лошадей бьют и изводят, то они становятся упрямыми.
Новелла 87
Дино ди Джери Чильямоки был гражданином Флоренции, купцом, часто бывавшим во Фландрии и в Англии. Он был очень высок ростом и худ, и был у него чрезмерно большой кадык. Он очень не любил слышать или видеть неприятные вещи, а потому, когда об этом люди болтали, то он вел себя странно. Будучи гонфалоньером юстиции, он пригласил как-то к ужину маэстро Дино, а этот маэстро Дино был еще более странным человеком, чем названный Дино. За столом уселись: на первом месте названный гонфалоньер, подле него – маэстро Дино, а кроме того, здесь находился Дино ди Бернардо дАнсельмо,[234] бывший тогда приором и вероятный соучастник маэстро Дино в том, о чем рассказывается далее в настоящей новелле.
Когда стол поставили, то был подан телячий желудок. Лишь только принялись разрезать его, маэстро Дино и говорит Дино: «Что бы вы взяли, чтобы есть из чашки, где в течение нескольких месяцев находились испражнения?»
Дино смотрит на него и отвечает, смутившись: «Это гадость для того, кто плохо воспитан; похуже, уноси».
Маэстро Дино продолжал: «А что представляет собою то, что подано на стол? Это еще похуже».
Дино начинает мутить. – «Что это за слова?»
А маэстро Дино отвечает: «Они соответствуют тому, что было подано на стол в виде первого блюда. Сознайтесь: разве этот желудок не есть сосуд, в котором содержались испражнения животного со времени его рождения? И вы, синьор, едите такие грязные блюда?»
– «Это гадость, это гадость. Унесите блюдо, – говорит он слугам. – Клянусь создателем: больше вы этого есть не будете».
