Сборник - Памятники Византийской литературы IX-XV веков
Симеон Новый Богослов
(949—1022 гг.)
В эпоху, когда в византийском обществе усиленно культивировался интерес к эллинству, когда языческое прошлое питало национальную гордость византийцев, а регламентация форм церковного искусства и ритуала как бы поддерживала незыблемость государственной системы, восточнохристианский спиритуализм в лице константинопольского монаха Симеона противопоставил надвигающейся волне рационализма стихию глубинных процессов внутренней жизни личности, психологию мистического экстаза. Уроженец малоазийской Пафлагонии, мальчиком привезенный в Константинополь для прохождения курса наук, отказавшийся, однако, от высшего образования, Симеон в возрасте около тридцати лет поступил в студийский монастырь и всю свою жизнь с тех пор посвятил раскрытию новозаветной идеи «нового человека». Его ученик и биограф, Никита Стифат (Пекторат), упоминает любимых писателей Симеона — Марка, Диадоха, Иоанна Лествичника и тем самым позволяет установить его связь с традициями египетского монашества. В среде этого монашества уже в IV в. сложилось понимание человека как целостной психофизической структуры, обращенной внутрь себя, стремящейся к изменению, к освобождению от «греха» и достигающей этого освобождения путем суровой аскезы. Логическому абстрагированию, отвлеченному, умозрительному богопознанию, в котором ценность признается лишь за умом, духом, а плоть, материя отвергается вовсе, здесь противопоставляется «обожение» всей личности человека, совокупности его тела, души и ума. Из явления чисто негативного плоть превращается таким образом в соучастницу обновленной жизни духа. Закономерным следствием подобного мировосприятия оказывается презрение к светской мудрости (языческой философии) с ее рационализмом и повышенный интерес к эмоциональной жизни индивида.
Для Симеона «одухотворение» плоти, «обновление» человека становится главной, доминирующей темой всего его творчества. По сравнению со своими предшественниками он мало заботится о формальном подвиге (аскезе) и все внимание сосредоточивает на раскрытии интимного мира перерождающейся личности. Сквозными мотивами всех его сочинений — проповедей, поучений, писем и стихотворных гимнов выступают два основных понятия — любовь и свет, которые служат словесными чувственными образами для описания внутренней, духовной, сверхчувственной жизни мистика.
От Симеона тянется несомненная нить к спиритуалистическому искусству XI в. и к исихастской мистике XIV в.
Миниатюра из рукописной псалтыри XII в., принадлежавшей Василию II Багрянородному. Портрет императора.
Танцовщица, Эмаль XI в.
ИЗ «ГИМНОВ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ» (№ 17) [198]
Коль желаешь, так послушай,
Что творит любви горенье,
И сумей понять, насколько
Всех вещей любовь превыше [199].
— Как превыше? — Вот, послушай,
Как взывает к нам Апостол:
«Выше веденья языков
Ангельских и человечьих,
Выше крепкой, полной веры,
Что горами в силах двигать,
Выше полноты познанья,
Разуменья таинств божьих,
Выше подвигов: раздашь ли
Ты именье и владенье,
Или плоть предашь на муку
Имени Христова ради, —
Но любовь всего превыше!»
Да, превыше, и настолько,
Что едва любовь отымешь,
Все заслуги, все познанье
Утеряют смысл и цену
И помочь душе бессильны.
Если ж грешник и любовью
Беден, и заслугой скуден,
И познаньем, — о, скажи мне,
Что творит он, как дерзнет он
Самого себя Христовой
Вере верным исповедать?
Потому и должно слушать
О любви уроках тайных.
Я сижу в моей келейке
Целоднедно, целонощно,
И со мной любовь незримо,
Непостижно обитает:
Вне вещей, вне всякой твари,
Но во всем и в каждой вещи,
То как жар, как пламя в блеске,
То как облак светозарный,
Под конец же слава солнца.
Словно жаром, греет душу,
И в гореньи сердце тает,
И пронзают дух порывы
Умиленья о Предвечном.
Как бы пламенем охвачен,
Возгорясь душою крепко,
Я в себя воспринимаю
Светоносную зарницу:
Луч она дает мне в душу
И творит мой ум прозрачным,
Указав неприкровенно
Созерцания высоты,
Все открывши, все явивши.
Это все есть цвет прекрасный
Страха божья в верном сердце.
Я же, видя свет лучистый,
Исполняясь ликованья,
Не тому отнюдь ликую,
Что сподобился тех светов;
Но сиянье радость в боге
Мне внушает выше меры,
Ум и чувства захвативши
И всецело изгоняя
Все земные помышленья.
И взлетает быстро ум мой,
Пожелавши причаститься
Силы явленного света.
Но ведь цель ума нетварна [200],
Он же путь свершить не в силах
За пределы всякой твари,
Уловив неуловимый
И нетварный свет Господень.
Так! И все же неустанно
Он стремится к прежней цели:
Он и воздух облетает,
И на небеса восходит,
И пронизывает бездны,
И пределы мирозданья
Ум своей проходит мыслью.
Тщетно! Все, что он находит,
Тварно; цель, как встарь, далеко.
Восскорбев и горько плача,
Разгораясь в сердце крепко,
Вне себя и в исступленьи
Провожу я дни и ночи.
Но приходит, лишь захочет,
Как бы в виде светоносном
Облака, и став недвижно
Над главой моей, лучится
Полнотою светолитья,
Понуждая ум и сердце
К ликованью, к исступленью;
А потом опять уходит,
Я покинут, я оставлен:
Но ценой трудов великих
Углубись в себя, в себе же
Обретаю свет искомый.
В самом средоточьи сердца
Вижу светоч, как бы солнца
Круговидное подобье:
Этот светоч, разгораясь,
Обращает в бегство бесов,
Изгоняет вовсе робость
И внушает духу силу:
Ум становится свободен
От земных напечатлений,
Облачаясь одеяньем
Умозрений запредельных.
Вещи зримые покинув,
И к незримым прилепляясь,
Я приемлю дар великий:
Созерцать, любить Нетварность,
Отрешиться совершенно
От всего, что возникает
И тотчас же исчезает,
И умом соединиться
С Безначальным, Бесконечным,
И Нетварным, и Незримым.
Вот любви и суть и сила.
ПОУЧЕНИЕ I [201]
…Многочисленны ее (любви. — Т. М.) названия, многочисленны действия, еще более многочисленны признаки, божественны и бесчисленны ее свойства, но природа у нее одна и одинаково скрыта тайной ото всех -— и от ангелов, и от людей, и от всякой другой твари, даже неведомой нам. Смысл ее непостижим, слава недосягаема, намерения неизъяснимы: она вечна, ибо не знает времени, не созерцаема, ибо мыслится, но не постигается. Много красот у этого нерукотворного святого Сиона, и кто узрел их, того уже не радуют вещи, видимые чувственным взором.
Дайте мне сначала побеседовать с ней немного, поговорить с ней и излить пред ней то томление, которое есть во мне.
Когда я, возлюбленные мои отцы и братья, вспомнил о красоте непорочной любви и внезапно свет ее обрелся в моем сердце, меня объяла ее сладость, мои внешние чувства умерли, я потерял житейский разум и уже не помнил про то, что меня окружало. Потом, сам не знаю как, она опять отступила от меня и оставила меня одного оплакивать мою слабость.
О любовь вожделенная! Блажен возлюбивший тебя, ибо он уже не захочет страстно любить красоту тварную. Блажен, кто сплелся с тобой божественным вожделением, ибо он откажется от целого мира и, сближаясь с любым человеком, не потерпит вреда. Блажен, кто осыпал поцелуями твои красоты и насладился ими в полноте желания! Душа его освятится от чистых капель твоей воды и крови. Блажен возлюбивший тебя с вожделением, потому что изменится он изменением добрым и обрадован будет духом и душою, ибо существуешь ты, веселие неизреченное. Блажен стяжавший тебя, ни во что вменит он сокровища мира, ибо подлинное, неистощимое богатство — это ты. Блажен и триблажен тот, кого ты избрала себе. Бесславный на вид, он будет славнее всех славных и всех почитаемых почтеннее и выше…
ГЛАВЫ ПРАКТИЧЕСКИЕ И ТЕОЛОГИЧЕСКИЕ [202]
I, 86. Иное дело бесстрастие души, иное — бесстрастие тела. Первое своим собственным сиянием и светом, истекающими от Духа, делает святым так же и тело, а второе пребывает одиноко само по себе и не приносит пользы тому, кто обрел его.
