Vagabondo - Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану
Итак, из рассмотрения и сопоставления фактов, подобранных из разных источников, следует, что Барбаро написал свой труд в его окончательном виде в конце 1488 или в 1489 г.
Что же побудило старого дипломата спустя десять лет после возвращения из Персии (весной 1479 г.) все же написать о своих странствиях?
В начале «Путешествия в Тану» Барбаро замечает, что он вовсе не собирался оставлять потомству записи о том, что видел и слышал (le cose vedute et udite) в отдаленных краях, где ему довелось побывать. Автора останавливала мысль, что будущие читатели — по большей части люди, которые «вовек не выходили за пределы Венеции», — сочтут выдумкой, преувеличением и даже ложью многое из того, что он должен был бы написать. Таковы действительно были отклики читателей на повествование Марко Поло. Не вспомнил ли и Барбаро об отношении венецианцев к книге его знаменитого соотечественника? Однако нельзя не признать, что, вероятно, не только представление о судьбе труда, [16] посвященного диковинным вещам и явлениям в далеких странах, но и реальная жизнь и поистине кипучая деятельность купца и политика не позволили Барбаро взяться за перо гораздо раньше, чем он это сделал. Но он все же обратился к этому занятию и даже объяснил причину, побудившую его писать. Он заглянул в труды своих предшественников, как древних — таких, как Плиний, Помпоний Мела, Страбон и др., — так и более поздних, как Марко Поло, и даже современных, как Пьеро Кверини и Амброджо Контарини, венецианских послов, подобных ему самому. Он убедился, что они писали о самых невероятных вещах — и все же писали. Тогда же побудили его и просьбы (preghiere) лица, «имеющего власть ему приказывать»: он написал свое сочинение и убедился, что кроме славы божией, о которой обычно не забывал средневековый человек, оно послужит на пользу другим путешественникам, особенно тем, которые поедут в те самые, описанные им, места и будут там заниматься делами, нужными его отечеству.
Барбаро не называет имени человека, который уговорил его писать. Предположительно этим человеком мог быть кто-либо из братьев Барбариго, ставших дожами один за другим в 1485—1486 и в 1486—1501 гг.
Старший брат, Марко Барбариго, спокойный и добродушный (таким его описал Марино Санудо Младший),[35] правил недолго и едва ли успел себя проявить. Надпись на его портрете в зале Большого Совета гласит, что он охранял родину от чумы, войны и голода, соблюдал правосудие, но «большего дать не смог» (plus dare non potui) (текст надписи составлен от первого лица). Значительно дольше правил его брат, дож Агостино Барбариго, человек властный и жестокий, скупой и неприятный. Малипьеро, записи которого пестрят именами, не назвал имени Иосафата Барбаро ни среди savi (sapientes), ни среди советников дожа, хотя Барбаро был и тем и другим в 1486—1489 гг. Не подразумевал ли Барбаро под лицом, которое могло ему приказывать, того или другого из Барбариго, братьев-дожей? Был ли это бессильный уже старик Марко (обвинивший, как записал Санудо, своего брата в том, что он жадно ждет его смерти)[36] или же самоуверенный и крепкий Агостино? Пожалуй, это был второй брат, так как Барбаро употребил настоящее время глагола — «chi mi puo comandare» — и в числе целей своего сочинения назвал удовольствие, удовлетворение (convento) этого человека, что едва ли могло [17] относиться к умершему. Дож Агостино Барбариго в начале своего правления (надо думать, из политических соображений) побудил, по-видимому, своего советника Иосафата Барбаро написать о двух его путешествиях на Восток — в Тану и в Персию.
Отметим, между прочим, что в сборнике (Viaggi fatti da Venetia... 1543 г.), где впервые, как полагают, был издан труд Барбаро, есть посвящение мессеру Антонио Барбариго, сыну Джован Луиджи Барбариго, от издателя сборника, Антонио Мануцио.[37] Так или иначе, но появление труда Барбаро — как в виде рукописи, созданной незадолго до смерти автора, так и в виде напечатанного произведения спустя полвека после его кончины — связано с фамилией Барбариго. Конечно, могла быть и совершенно иная связь, но в таком случае угадать ее посредством исторических сопоставлений невозможно.
Повествование Барбаро в его труде «Путешествие в Тану» не течет с ясной последовательностью, но неоднократно перебивается многими вставными эпизодами и некоторыми отступлениями в сторону местной истории. Тем не менее, при внимательном чтении, — чего неизбежно требует произведение, написанное почти пять столетий тому назад, — вырисовывается план, положенный в основу записей автора.
Находясь в Тане[38] многие годы, Барбаро хорошо ознакомился с окружающим ее краем[39] — и описал его в известном порядке, полагая, что это удобно для читателя.[40] Тану он взял за исходный пункт, из которого в своем описании он двигался по двум направлениям, держась берегов сначала Азовского, затем Черного моря; иначе говоря, он шел из Таны налево, в общем к востоку, а потом из Таны направо, в общем к западу. Движение к востоку автор ограничил южными пределами Мингрелии (§ 41), а движение к западу — Днепром (§§ 6 и 45). По этим двум направлениям описаны побережья Прикубанья, Кавказа и Крыма.
К Тане и к Нижнему Дону примыкала степь (la pianura de Tartaria, la campagnia deserta). Ей Барбаро уделил особое внимание, заметное на протяжении всего сочинения.
Тана была связана с Нижним Поволжьем, хотя во времена пребывания Барбаро в Тане ее связи с Астраханью и с Сараем были слабее, чем в XIV в. [18]
Наконец, от Волги, по которой постоянно плавали русские (§ 53), Барбаро сделал переход к рассказу о России и присоединил к своим запискам еще изолированный экскурс о Грузии.
По этим линиям развернут план сочинения; на его канве выделяются главные темы автора и выступает содержание всего труда.
I. — Вступление (§§ 2—3) Барбаро начал с рассуждения о Земле, о ее малом размере по сравнению со Вселенной и о ее чрезвычайной величине по сравнению с человеком. Нет ни одного представителя рода людского, которому удалось бы видеть всю Землю; даже малую ее часть смогли обозреть лишь немногие. Среди этих немногих больше всего купцов (mercadanti) и мореплавателей (homini dati alla marinarezza), а среди купцов и моряков больше всего венецианцев — им и принадлежит первенствующее место в исследованиях Земли. К таким венецианцам — открывателям Земли — автор причисляет себя, признавая, однако, заслуги своих предшественников, имена которых — от Геродота до Контарини — он перечисляет.
II. — Весьма разработана автором тема, касающаяся татар, создающая неотъемлемый от Таны и характерный ее фон (§§ 5, 13—40, 46—50, 52, 57, 59). Помимо описаний религии, суда, способов передвижения и путей, скотоводства, охоты, военного дела, торговли, ремесла, питания и даже (частичного) земледелия, автор оживляет эту тему эпизодами, которые сохранила его память и которые имеют характер новелл — правда, очень коротких, но вносящих черты конкретности и образности. Это рассказ о знакомстве Барбаро с Эдельмугом (§ 23); о нападении татар (с ними был и Барбаро) на черкесов (§ 29); о зажаренном щегле (§ 33); о татарине — нареченном сыне Барбаро (§§ 38—39); об освобождении в Венеции двух рабов-татар из Таны (§ 40). Очень ценны записи о впечатлениях от отдельных проходивших перед глазами явлений, таких, как движение огромной орды около Таны (§§ 19—21), переправа масс татар через Дон (§ 37), прием у татарского царевича (§ 17), татарский лагерь (§ 30), торговля лошадьми, верблюдами, рогатым скотом (§ 34) и т. д. Наряду с этим в данную тему включены рассказы о разных исторических фактах, освещены некоторые моменты истории татар. Это упоминание о Едигее и его сыне Наурузе, о хане Улуг-Мехмеде, о царевиче Кичик-Мехмеде (§§ 13—14); о соперничестве хана с царевичем, окончившемся победой второго, о внуке Улуг-Мехмеда и его орде на Волге (§ 36); о татарском управлении Крымом (§ 46); о событиях, связанных с падением генуэзской Каффы, и о Менгли Гирее (§§ 47—50).
III. — Важной темой являются черты жизни стран вокруг Таны. Барбаро объездил их сам, он приводит — хотя и очень кратко—свидетельства очевидца. Он прекрасно знал Северное Причерноморье, Приазовье, Кавказскую ривьеру (позднее, отправившись из Тебриза на север, он узнал и внутренний [19] Кавказ). К рассказу о поездке по Мингрелии (§ 43) следовало бы присоединить рассказ о Грузии (§ 62), помещенный оторванно от всего сочинения, в самом конце «Путешествия в Тану». Жаль, что Барбаро не отразил в своих записях облика Кафы — крупнейшего итальянского города на Черном море, с сильным местным колоритом. Это отчасти понятно — венецианец сторонился всего генуэзского и всегда чувствовал в генуэзцах своих непримиримых врагов.
IV. Определенно слабо освещена и вовсе не отвечает ни маршруту автора, ни заглавию его произведения тема Москвы в соединении с сухим и минимальным описанием пути оттуда на запад.
Таков план и такова разработка сочинения Иосафата Барбаро.
Мнение Барбаро относительно степени полноты материала и подробности описаний в сочинениях, подобных его запискам, выражено им следующими словами: «Кто пожелал бы отметить полностью все вещи, достойные быть отмеченными, оказался бы перед трудным делом, и ему пришлось бы кое-когда прибегать к речам, которые могли бы вызвать чуть ли не недоверие. Поэтому я отмечу лишь часть [подобных диковин], а остальное предпочту отдать на попечение писателям более прилежным или же исследователям (ad indagatori) более любознательным, чем я, в отношении таких вещей, встречающихся на земле». Так писал Барбаро в своем сочинении «Путешествие в Персию».
