Гасьен де Куртиль - Мемуары
/Приготовления на море./ Король, кто с начала Министерства Месье Кольбера сделался таким же могущественным на море, каким он был и на суше, недовольный огромными приготовлениями, какие он осуществил на твердой почве, сделал ничуть не менее значительные и на воде. Он пожелал, если он не преуспеет в своем предприятии, дабы, по крайней мере, этого не смогли бы вменить ему в ошибку. Король Англии со своей стороны распорядился оснастить отличный флот и предназначил командование им Герцогу Йорку, поскольку, так как флот Короля, под водительством Графа д'Эстре, Вице-Адмирала Франции, должен был присоединиться к его собственному, у него не возникало бы никаких затруднений подчиняться другому, кто не был бы, как Герцог, братом Его Британского Величества. Именно этот Граф, со времени смерти Герцога де Бофора, всегда был во главе морских сил Короля. Не то чтобы Его Величество не назначил Адмирала тотчас же, как узнал об этом несчастном случае; но так как тот, кого он назначил, был еще столь юн, что несколько лет не мог и надеяться выходить в море, в ожидании пришлось Вице-Адмиралу исполнять его должность. Однако, хотя должность Вице-Адмирала была весьма привлекательной в настоящее время, так как она была почти ничем, когда ее предложили этому человеку, после смерти Маршала Фого (? Фуко-дю Доньон — А.З.), кто был им до него, он от нее отказался, вплоть до того, что Месье Кольберу пришлось уговаривать его ее принять; он пообещал, что это нисколько не помешает ему сделаться Маршалом Франции, а именно на это достоинство тот и претендовал, потому как он был уже Генерал-Лейтенантом Армий Его Величества. Он даже сказал ему, что все, о чем он тут ему говорил, он говорил от имени Короля, в том роде, что тот мог положиться на это с полным доверием.
/Крепости Брабанта./ Если бы Голландцы были в состоянии так же хорошо защищаться на суше, как и на море, им бы не пришлось много жаловаться. Они могли, если бы захотели, собрать вместе три сотни кораблей и даже больше; но так как нельзя было сказать, будто бы они были настолько же грозны на земле, они решили вовсе не сопротивляться всему, что бы здесь мог предпринять Король, то есть, совсем не противопоставлять ему армию, а оставить его сражаться со стенами, какие он задумал бы сокрушить, а также и с другими препятствиями, какие сама Природа предоставила для их намерений. А он должен был столкнуться с громадными, с какой бы стороны он ни явился; из четырех мест, какие Голландцы удерживали в голландском Брабанте, три были как бы неприступными из-за их шлюзов, какие им было позволено спустить, когда им заблагорассудится; что до другого, то оно было укреплено в такой манере, что было бы немалым предприятием его атаковать — кроме десяти тысяч человек гарнизона, Комендантом там был Рейнграв, то есть, Граф Рейна, заслуженный высокородный человек, и кто еще к большому опыту присоединял огромное желание отличиться на виду у Короля, с кем он имел честь быть знакомым. Поскольку он имел земли во Франции, и даже земли довольно значительные, чтобы к ним привязаться; но так как он имел в других местах еще более значительные, а с другой стороны, его происхождение и его долг обязывали его делать то, что он делал, все, чего он желал, так это суметь завоевать уважение Короля, если он не, мог завоевать его дружбу. Этими четырьмя местами были Маастрихт, Бреда, Бергоп-Зоом и Больдюк. Что касается других, то они были укрыты крупными реками, а к тому же, находились в безопасности из-за этих четырех, какие их еще и укрывали; так что идти их атаковать казалось делом не только трудным, но даже и невозможным в каком-то роде.
/Испанцы./ Король, кто был предусмотрительным Принцем, нисколько не сомневаясь, что Испанцы скорее из их личного интереса, чем из признательности к тому, что Голландцы сделали для них, с большим сожалением смотрели на его замысел их разгромить, пожелал не только заставить их высказаться, прежде чем пуститься в Кампанию, но еще и подкупить Марсена, дабы он мог быть секретно извещен обо всех их демаршах. Марсен был гораздо менее подозрителен этим народам, чем был бы любой другой, потому как кроме того, что он не был Французом, он имел все поводы быть недовольным Королем. Он единственный был исключен из амнистии Пиренейского Мира, что доставило ему большое огорчение, потому как у него была жена во Франции, кто принесла ему большое достояние и стала для него источником почестей, поскольку она происходила из отличного Дома среди Знати, то есть, обладала преимуществом, от какого он сам был весьма удален.
Как бы там ни было, Король, уже уверившись с его стороны, отправил во Фландрию просить прохода у Наместника испанских Нидерландов. Тот не осмелился в этом ему отказать, из страха, как бы Король не взял его помимо его воли, и как бы он не овладел еще при проходе Шарль Моном и другими местами, какие бы ему приглянулись. Король, однако, выпроводил Гротиуса с большими знаками уважения к его персоне, но по-прежнему крайне раздраженный против его Государства. Этот Посол принадлежал к друзьям Де Вита и полностью придерживался его интересов. Их общая судьба или, скорее, судьба их отцов связала их узами дружбы — поскольку они оба происходили от двух людей, кто были врагами покойного Принца д'Оранжа. Отец Гротиуса претерпел за это заключение, точно так же, как и отец де Вита, и не избежал, как и тот, заточения в замке Лувестейн. Он нашел того страшно озабоченным по своем прибытии, потому как тому казалось, будто бы партия молодого Принца д'Оранжа усиливалась день ото дня. Так как он получил власть в качестве Штатгальтера рассыпать бесконечные милости, его ставленники множились на глазах. Надежда получить часть его благодеяний заставляла их; сбегаться к нему со всех сторон, лишь бы предложить ему свои услуги. Этот Принц говорил мало, либо он боялся сказать что-нибудь такое, из чего его враги извлекут преимущество, или же он уже прекрасно знал, что большая словоохотливость не служила еще никому, а особенно Принцу, все слова которого будут неизбежно взвешены одно за другим.
/Заговоры в Республике./ Де Вит, пытаясь остановить ход его доброй фортуны, выиграл у Республики в том, когда она сделала того Штатгальтером, что заставил ее выпустить Эдикт, по какому эта должность стала бы несовместима в будущем с должностью Адмирала. Но влияние Де Вита распространялось теперь только на провинцию собственно Голландию, где он имел друзей; что же до шести остальных, то они уже как бы повернулись к нему спиной. Принц подкупил там дворянство и тех, кто пользовались там наибольшим влиянием. Но так как эти шесть не представляют собой ничего по сравнению с другой, что одна стоит много больше, чем все они вместе взятые, и даже дюжины таких, как они, Принц приложил все заботы, лишь бы отвадить ее от тех выгодных чувств, какие она питала к его врагу. Он постарался дать ей понять, что каким бы незаинтересованным тот ни казался в глазах большинства, тот вовсе не был лишен страстей. Он процитировал, в чем это могло состоять, дабы она не сочла, будто бы у него одно лишь злословие в запасе. Он подкупил там, впрочем, Знать, но так как она была слишком рассеяна по этой Провинции, она не должна была иметь там большого влияния. Однако, так как к ней относились со значительным почтением, и она имела друзей, она предоставила ему новых приверженцев, а они начали уравновешивать там влияние, издавна приобретенное Де Витом.
/Два претендента./ Не понадобилось и трех месяцев, дабы осуществить столь огромные перемены в Республике, что предвещали тем лучшие последствия для Принца д'Оранжа, поскольку знали, чем грознее сделается Король к этим провинциям, тем большую необходимость они будут испытывать в нем самом. Его Величество вошел, однако, в кампанию во главе превосходной армии. Из двух других одну он отдал под командование Месье Принца, кем он воспользовался в деле подкупа Марсена; другую — Графа де Шамийи, хотя тот и выступал всю свою жизнь с оружием против него. Тот даже имел обязательство перед Месье Принцем, на службе у кого он всегда находился, за всю ту удачу, какой он в настоящее время пользовался, поскольку он женил того на богатой наследнице из Нормандии, какую тому пришлось отбить, тем не менее, на шпагах у одного из сыновей Маршала де Грансея, кто был менее влюблен в нее, чем в ее достояние. А ведь только от этого сынка зависело прежде сделать ее своей женой, поскольку несколько дней она оставалась в его распоряжении; но он был настолько безумен, что позволил ей уйти, взяв с нее слово, будто бы она никогда не выйдет замуж ни за кого, кроме него; но, очевидно, она не пожелала такого мужа, кто довольствовался бы одними комплиментами, тогда как она ждала от него совсем другого; едва она вырвалась из его рук, как не преминула изменить ему во всем, что наобещала.
